Изменить стиль страницы

Вдвойне мучительный. Потому что, умирая, люди будут вспоминать содеянное ими там, наверху, на поверхности Земли. У них хватит времени обо всем поразмыслить перед смертью.

В один год с "Кантатой на смерть Лейбовица" вышла книга, которую заметили и высоко оценили такие выдающиеся борцы за мир, как Лайнус Полинг и Бертран Рассел, — роман Мордекая Рошвалда "Уровень 7".

…На сей раз мир погиб просто по ошибке. В живых остался только персонал сверхсекретного подземного центра управления ядерными ракетами. Отсюда планировалось нанести удар возмездия. Все было рассчитано: при атомной атаке на "Уровне 7" успели бы нажать соответствующие кнопки… Дневник безымянного офицера (имен у жителей убежища нет, они заменены цифровыми индексами), последнего летописца атомной эры, опускающегося все ниже и ниже, с уровня на уровень, никто на поверхности никогда не прочтет. Те, кто составлял проект убежища, не предусмотрели лифтов и эскалаторов, идущих вверх… Пропитания, энергоресурсов у выживших — на добрые сотни лет; но вот солнца ни они, ни их дети никогда не увидят.

До боли ясный образ-символ всей постатомной фантастики. Раз нажав роковую кнопку, человечество никогда не выберется на поверхность.

И вздрогнул мир, и затих — распорот!
Ссутулясь от войн, приподнявши ворот,
Они уходили в подземный город,
Сами, наверно, не зная тогда,
Что не вернутся уже никогда [89], —

написал четверть века спустя западногерманский поэт и писатель Эрих Кёстнер.

…В массе своей постатомная фантастика представлена американскими авторами. Но не только в Соединенных Штатах были озабочены судьбой цивилизации, прошедшей через горнило ядерной войны. Может быть, эта проблема в первую очередь затрагивала, должна была затронуть, как раз писателей-неамериканцев. Одно дело престиж, амбиции "сверхдержавы" и совсем другое — ощущения безвинных заложников в ядерной игре.

Тем не менее подобных примеров почему-то немного. В библиографиях встречаются произведения шведа Свена Хольма, венгра Питера Жолдоша, итальянца Ливио Хораха; рассказы и отдельные книги японских фантастов. В своих розысках самых ранних, созданных еще в первое десятилетие после Хиросимы примеров такого рода я обнаружил только два романа французских авторов — Р. Б. Брюсса и Рене Баржавеля.

Но нашему читателю, без сомнения, известна одна такая книга писателя-неамериканца. Дебют в научной фантастике молодого тогда польского врача и начинающего литератора — роман "Астронавты" Станислава Лема.

Досье по теме "Атомные часы":

СТАНИСЛАВ ЛЕМ

Род. в 1921 г.

Выдающийся польский писатель-фантаст, публицист, автор оригинальных философских работ; один из классиков современной научной фантастики. Окончил Львовский университет, работал врачом. Печататься начал с 1949 г. Дебютировал в фантастике в 1951 г. Автор романов "Солярис" (1961), "Непобедимый" (1964), "Возвращение со звезд" (1961) и др. Лауреат высших польских и европейских премий в области литературы.

Роман "Астронавты" (1955) не отнесешь к вершинам творчества Лема; в этой пробе пера лишь зоркий и искушенный глаз смог бы разглядеть будущего автора "Соляриса" и "Возвращения со звезд". Но в развитии темы, за которой мы следим, первая фантастическая книга польского писателя свой след прочертила.

В романе изображена глобальная ядерная катастрофа, гибель всего живого в масштабах планеты. Пусть это не Земля, а Венера, жители которой планировали осуществить ядерную бомбардировку своей небесной соседки, — все равно, земной цивилизации дано ясное и недвусмысленное предупреждение. Картины, которые застали на Венере члены международной экспедиции, только в общих чертах позволяли мысленно реконструировать события, которые произошли задолго до этого.

Еще один "пейзаж после битвы", рассказавший не о битве даже — о коллективном, нелепом и по-своему закономерном самоубийстве целого мира.

"Энергия, которая должна была обрушиться на Землю, встала над всеми городами этой планеты в виде атомных солнц — солнц, заблиставших не навеки, чтобы творить и улучшать жизнь, а лишь на мгновение, чтобы уничтожить ее. При температуре в миллион градусов кипели и растворялись их великолепные здания, пылали машины, лопались и плавились мачты радиоактивных излучателей, взрывались подземные трубы, по которым текла черная плазма. Так возникли картины, которые нам довелось увидеть через много десятков лет после катастрофы: развалины, пепелища, пустыни, леса сконденсированных кристаллов, реки ферментирующей плазмы в диких ущельях и этот Белый Шар, последний свидетель катастрофы, механизм которого, разладившийся, но все еще действующий, продолжает работать, бессмысленно и хаотически освобождая накопляемую энергию… и будет работать, пока в подземных резервуарах еще пульсируют запасы черной плазмы. Это может тянуться сотни лет…"[90]

При всем обилии постатомной фантастики, написанной на исходе первого десятилетия Хиросимы, книга Лема особенно впечатляет. Встречались в книгах его американских коллег картины пострашнее, но, пожалуй, только в его романе "атомная лавина" получила адекватное воплощение.

Сорвавшаяся от случайного крика лавина. Бикфордов шнур в пороховом погребе, зажженный от искры в проводке… Спустя почти тридцать пять лет мы в состоянии оцепить точность сравнения, но не будем забывать: Станислав Лем привел его в 1955 году, когда счет шел по старинке: у нас бомб столько-то, у противников — меньше (больше), соответственно в результате молниеносной ядерной атаки шансов победить у нас больше (меньше). В те годы подобная логика никому не представлялась пещерной, за исключением, может быть, отдельных авторов фантастических романов. Но кто их читает? Дети, подростки, отдельные фанатичные поклонники этого жанра…

Тем более ценным — и сегодня все еще редким — представляется трезвый и логичный взгляд польского писателя на проблему. Большинство его коллег все это время откровенно развлекали читателя приключениями или мелодрамой, разыгранными на постатомных подмостках.

Особенно заметна игра с читателем в последние годы. Если задуматься, то в этом не было ничего удивительного. "После того как предсказания ученых становились все более и более мрачными, "внутренние ландшафты" серьезной постъядерной фантастики являли собой вид все более бледный. И разве странно, что в ворота, перед которыми в задумчивости останавливались авторы научной фантастики, сломя голову и давясь кинулись авторы фэнтэзи"[91], - ставит диагноз новому поветрию обозреватель журнала "Локус".

Фэнтэзи на радиоактивном пепелище — это что-то новое. А почему бы и нет? Большинство авторов научной фантастики, по-прежнему остающейся в Америке популярной коммерческой литературой, массовым чтивом, в первую очередь озабоченно мыслью: как подать себя? Или продать. В этом термине на американский слух не содержится ничего предосудительного, скорее наоборот. А уж предотвращение угрозы ядерной войны — дело десятое…

И понеслись по страницам американской фантастики, по пустыням и развалинам городов, еще "чадящих" радиацией, бесчисленные орды варваров, вооруженных волшебными амулетами и мечами. Не уступают им в кровожадности и садизме вооруженные до зубов амазонки. Изо всех щелей повылезли волшебники, демоны, мутанты, какие-то "неопанки" или "неорокеры" на остатках уцелевшей колесной техники. Ядерные взрывы "стимулировали" появление драконов и уж попросту необъяснимых темных сил, века, если не тысячелетия, сидевших под запором. В мире, пережившем ядерную войну, вновь воцаряется магия, а орды неолуддитов громят остатки ненавистного прошлого, в том числе его памятники, технику, произведения искусства…