— Не говори так. Подумай о Мари, ей ведь нет еще и восьми. Что с ней станется без тебя? А Эдмон — он ведь собирается стать священником! Бетти, как же ты могла так низко пасть?!

— Даже не знаю. Морок какой-то, только сейчас у меня совесть пробудилась. И потом, я выкладывала все Полю и мне даже не пришло на ум, что он что-то замышляет против вас. Я будто ослепла, считала его героем. Холод ли, пурга — все ему нипочем, говорил, что может идти часами без передыха.

Эрмин встала и принялась расхаживать взад-вперед по кабинету, скрестив руки на груди.

— Он украл у тебя ключи от приходской школы. Значит, мог прятаться там и шпионить за нами, — едва слышно сказала она. — Уверена, что это он отравил Кьюта… Какая низость! Сколько глупостей ты натворила — у тебя ума как у младенца!

Внезапно у нее возникло чудовищное подозрение. Она с ужасом уставилась на Бетти.

— А ребенок, которого ты носишь? — прошептала она. — Кто его отец — Жозеф или тот, кто отнял у нас Луи?

— Мимин, я с самого Рождества молю Господа: пусть ребенок будет от Жозефа.

Пунцовая от стыда Бетти истово перекрестилась. Она не осмеливалась признаться Эрмин, что отказывала мужу в близости в первые месяцы своего романа с Трамбле. Потом, встревожившись, она покорно сносила недолгие наскоки Жозефа.

— Если подвести итог, — подчеркнула Эрмин, — то выходит, что Поль Трамбле тебя соблазнил, чтобы раздобыть сведения о нас. А ты лишь нынче вечером поняла, куда он метил. Упоминал ли он о Наполеоне Трамбле? Может, это его отец или брат?

— Нет, ни разу!

— В таком случае почему ты так уверена, что Луи похитил именно Поль Трамбле? Раз ты его любишь, то должна защищать, ведь так?

— Дак все на него указывает — и пропажа ключей, и бесконечные расспросы! И потом, он теперь и глаз сюда не кажет, я ему ни к чему. Боже, как же тяжко на сердце!

Щедрая и отзывчивая от природы Эрмин была тронута страданием Бетти. Ее подруга не только горько сожалела о случившемся, но страдала телом и душой. Тот, кого она самозабвенно полюбила, кому отдалась, изменив мужу, всего лишь использовал ее в своих целях.

— Мне жаль тебя, Бетти, — грустно сказала она. — Надеюсь, нам удастся разрешить дело, не впутывая тебя. Мне так близки и Симон, и Эдмон, и Мари, что хочется избавить их от позора и скандала. К тому же это никак не поможет мне продвинуться дальше.

В дверь кабинета дважды коротко постучали. Это была Мирей.

— Вас зовет мадам! Бульон подан.

— Мирей, мы сейчас.

Экономка медленно двинулась прочь.

— Мимин, пожалуйста, прости меня! — взмолилась Бетти.

— Не сейчас. Пока не прижму Луи к груди, я не способна простить. Если бы у тебя достало мужества отвергнуть этого человека, пожаловаться Жозефу, ничего бы не случилось. Ничего! Впрочем, может, и не так. Эти люди, похоже, злобно ополчились против нас. Но, по крайней мере, ты бы не была в это замешана. Лучше, чтобы мои родители вообще не узнали об этом.

Молодая женщина вышла из кабинета. Она больше не могла видеть удрученную Бетти, сжавшуюся, с заплаканным лицом. Ей хотелось бы превозмочь себя и утешить ее, но это было выше ее сил.

«Господи, молю тебя, будь милосерден к моему братику! — мысленно воззвала она. — Не оставь его, пусть он вернется к нам целым и невредимым!»

Луи дрожал от холода даже под одеялом. В закутке, где его уложили на раскладушку, было темно. Мальчика не стали связывать; страх надежно удерживал маленького узника.

— Помни, если хоть пошевелишься, отрежу тебе ухо и отправлю его твоей матери! — пригрозил Поль Трамбле.

Мальчонка уж и вздохнуть не смел. Он замерз и сильно проголодался. Все было скверно и мрачно. Единственное, что он посмел сделать, это совсем тихо позвать маму, хотя смутно предчувствовал: ему уже не суждено увидеть родителей, их прекрасный теплый и светлый дом, мама уже не приласкает его, не поцелует перед сном.

— Мама, мамочка, забери меня отсюда!

Он не открывал глаз, чтобы его не накрыли сгущавшиеся вокруг тени. Сквозь дощатую переборку доносились голоса. По сравнению с четким произношением родителей и Эрмин говор этих людей казался ему неразборчивым.

— Мамочка, приходи скорей!

В ответ на его призывное бормотание раздался какой-то шум, будто легкий вздох, какое-то движение. Луи застонал. В комнате кто-то был. Мальчик в страхе сжался в комок, стуча зубами. Он растерял остатки самообладания и бурно разрыдался.

«Но они меня накажут за то, что я плачу! — подумал он. — Надо успокоиться!» Луи, несмотря на охватившую его панику, все же попытался взять себя в руки. Он уткнулся лицом в провонявший матрас, чтобы заглушить рыдания, и мысленно призвал на помощь тех, кто его так любил, кто никогда не сделал ему ничего дурного. Лица родных и близких предстали перед ним, неся спасительный покой: темноволосый Мукки с его матовой кожей и заразительным смехом; Лоранс и Мари — светлоглазые, розовые, изящные; раскрасневшееся полное лицо Мирей; Эрмин, любимая старшая сестра; высокий и сильный отец — Луи обожал его темную бороду, пронизанную серебряными нитями, и низкий голос. И наконец, Лора, в ореоле светлых вьющихся волос, ее розовые губы, целующие его.

— Мамочка!

Он содрогнулся, ощутив легкий толчок. Раздался странный стонущий звук, сменившийся мурлыканьем. Кошка прижалась к голове мальчика, задев его усами. Удивленный ребенок задержал дыхание. Потеревшись о его волосы, кошка пробралась под одеяло и свернулась в клубок рядом с ним. Он уже видел бродячих кошек в Валь-Жальбере. Старый кот Онезима тоже изредка бродил возле приходской школы. Луи, оправившись от испуга, осторожно погладил незваную гостью. Бедная кошка совсем отощала — кожа да кости, шкурка была влажной, но ее довольное мурлыканье и теплое соседство успокаивали. Спустя пару минут Луи спал. Вскоре во сне он уже двигался и тихо смеялся. Луи очутился возле жаркого костра. Рядом была Киона с лучащимся нимбом над головой, ее кожа в свете пламени выглядела золотой. Девочка вся светилась. Он был так рад ее видеть! Она улыбалась ему своей неповторимой нежной и светлой улыбкой.

— Не бойся, Луи, — сказала она. — Мне бы хотелось повидать тебя, да не могу, я больна. Смотри, вот твои агаты, я всегда буду хранить их.

Луи попытался ответить, но из уст не вылетело ни звука. Киона протянула ему своего плюшевого медвежонка Дюки.

— Ты потерял Ноно. Я дам тебе своего мишку. Но обещай больше не бояться! Я все время думаю о тебе. Мой брат отправится тебя искать.

Ошалевший от радости, Луи схватил мишку и прижал его к груди. Радость и восхищение были так велики, что он проснулся. Различив полосу света, он уселся на своей раскладушке. Рядом стоял старший из похитителей. Он сказал:

— Я укрыл тебя потеплее, а то завтра у тебя из носа потечет. Выспись как следует. Сын мой, может, и нагнал на всех страху, но он голова! Здесь ничё с тобой не стрясется!

Это был Наполеон Трамбле. Луи уткнулся лицом в согнутый локоть.

— Да, я сплю… — тихо произнес он.

— Ты хороший парнишка!

Человек вышел и закрыл за собой дверь на ключ. Мальчик снова расплакался. Мгновением раньше ему казалось, что в его руках мишка Дюки. Но тут он представил себе Киону, какой она была во сне, и попытался вспомнить, что она сказала.

«Но кто этот ее брат? — удивился он. — Я такого не знаю…»

Тошан смотрел в глаза офицеру, тому, что дал увольнительную на праздники. Это был мужчина лет сорока, тот самый, чья жена жаждала раздобыть фото певицы Эрмин Дельбо с ее автографом.

Скоро должны были звать на ужин, но их разговор состоялся неподалеку от офицерской столовой, в смежной комнате, которая чаще всего служила курительной.

— Слушаю вас, Дельбо! — сказал офицер.

— Господин лейтенант, не знаю, как вы воспримете мое ходатайство, но мне нужно уехать первым же поездом! — твердо заявил Тошан. — Так что мне опять нужна увольнительная, на этот раз на несколько недель. Мне совершенно необходимо уладить очень важное семейное дело. Я должен быть с родными.