Изменить стиль страницы

— А мне что? На рудник пойду… Не бойсь, зарплату свою мы где угодно отработаем. Не бери в голову.

А Григорьев привык к ясности, особенно если речь шла о встрече с Дорошиным. Не тот собеседник, чтобы хитрить-мудрить.

Была мысль перед работой зайти к Рокотову, позондировать настроение. Да вот жена перед выходом его оглушила новостью. Оказывается, в комбинате вовсю женщины говорят о связи первого секретаря с женой Михайлова. Где-то их видели вместе в машине. Сашка возмутился, начал было спорить, а потом вдруг приутих. Вспомнил реплику Пети, услышанную на днях. Вначале он не придал ей никакого значения, а теперь вспомнилась. Говорили они о возможном уходе Михайлова директором строящегося ГОКа. Сашка всячески отвергал эту мысль как нереальную, а Ряднов вдруг сказал:

— Погоди, я вот чего боюсь… Как бы они с Володькой не срезались днями на женском интересе… Тогда Михайлову прямая дорога на ГОК.

Сашка задал тогда несколько вопросов Петьке насчет «женского интереса», но из чертового хуторянина выбить ничего не удалось. Вот что имел в виду Ряднов, говоря о «женском интересе»! Жанну. Неужто Володька настолько глуп, чтобы связаться с этой дамочкой?

Было много вопросов, а ответов не находилось. И с настроением до крайности подавленным Григорьев шел сейчас к шефу.

Ольга Васильевна распахнула перед ними дверь. Петя, оказавшийся первым, потоптался несколько секунд на месте, словно определяя: стоит ли рисковать, и, видимо решившись, шагнул. За ним двинулся Григорьев.

Дорошин лежал на широком диване в знакомой полосатой пижаме, на стуле около — толстые фолианты бумаг, подшитых в папки. Часть из этих папок Сашка видел вчера в плановом отделе. Шеф, вынужденный на два месяца уйти от дел, сейчас пытался войти в курс событий.

— Здравствуйте, Павел Никифорович. — сказал Петька.

Дорошин снял с носа очки, отложил их в сторону, заулыбался:

— Ну-ка идите сюда, бродяги, клятвопреступники… Иди ты, великий человек… Слышь, Сашка? Чего стоишь, будто каменный? Совесть замучила? Ну, ладно, садись. Нет, вот сюда, на стул. Поближе чтоб.

Сели друг около друга. Глядели на шефа. Похудел. Тени под глазами, будто у человека, который много ночей не спал. А глаза веселые. Значит, ругани сегодня не будет. А может, вообще не будет? Вот если б удалось снова всех собрать вместе! Чтоб и Володька и шеф. Вот было б здорово.

— Ну, кто первый каяться будет? Ты, Сашка?

— А чего каяться? Интересное дело было.

— Наш проект решили не трогать до моего прихода?

— Выходит, так… Откуда мы знали, как вы распорядитесь? Связи с вами никакой.

Это был самый главный аргумент Григорьева. Другого придумать не мог. И вот так, сразу, пришлось выкладывать его.

— А-а-а… шутить изволите, Александр Лукич… Хуторские штучки. — Дорошин смеялся и этим все больше и больше приводил Сашку в смущение. Нет, тут что-то не так. Хитрит, наверное, шеф. А немного погодя заложит такой аллюр, что держись.

— Здоровье-то как, Павел Никифорович? — это уже Петька голос подал, сообразив, что Григорьева шеф начинает давить понемногу и надо друга выручать. Дорошин повернулся к нему:

— Я — ничего… Скоро в строй. А вот как же ты, Петя… Как ты пошел на поводу у этого неустойчивого человека, у товарища Григорьева который. Уж от тебя-то я этого, прости меня, совсем не ожидал.

Петька что-то забурчал неразборчиво насчет того, что, ежли что, он может и заявление подать.

Дорошин вдруг побагровел и сказал натужно:

— Ладно, выйду — разговор с тобой на эту тему продолжим. Ищи место, только не в системе комбината.

Тут уж Сашке пришлось выступать на защиту хуторянина, который настолько растерялся, что встал и начал картуз искать. Забыл, что без него пришел.

— Павел Никифорович, — сказал Сашка, — дело не в измене нашей… Просто Володька решение интересное предложил. Вы только гляньте… — И тут же была выхвачена из-под руки папка и Сашка, скрипнув стулом, подсел к самому дивану и начал раскладывать бумаги: — Вот глядите… Это расчеты по разрезу. В архиве сохранились данные бурения пятидесятых годов. Весь комплект. Мы пробурили вот здесь, в третьем квадрате… Выход близкий, и отличная руда. Слой, правда, мелковат. И я подумал, вашу бы здесь интуицию… опыт. Мы ведь когда без идеи — как слепые. У Володьки хватка, а идей нет.

Кривил душой безбожно Сашка. Понимал, что иначе хуторянин уйдет — и вся история. Обижен он. И никто его не остановит, потому что уж дожидаться выхода Дорошина на работу после этих слов Ряднов не будет. А шеф, видно, и сам пожалел о сказанных словах и хоть слушал Сашку внимательно, пытаясь определить существо, а с хуторянина глаза не сводил. Каждое движение Петьки фиксировал, готовый в случае всякого нежелательного поворота вмешаться. Зато на хуторянина больно было смотреть. Стоял он около стула своего, и в лице его была тоска, и взгляд выдавал напряженную внутреннюю борьбу, которая в эти минуты шла в нем. Поступить ли согласно характеру и привычкам — или же сделать вид, что ничего не произошло. В первом случае оставалась за бортом работа и все привычное за много лет, а во втором — оскорбленное самолюбие, которое все равно теперь не даст ему покоя. И Ряднов решился. Он молча повернулся и пошел к двери. А Дорошин, вдруг отстранив Сашку, крикнул:

Петька! Ты куда, чертов сын… Остановись, тебе говорю! Ишь ты, взыграл, как молодой жеребчик. Слова ему сказать нельзя.

Ряднов остановился. Лицо его было непроницаемым, будто он говорил собеседнику: ну-ка, послушаю… что ты там еще скажешь? Упрямство хуторянина знал хорошо не только Сашка, но и Дорошин, и теперь он, дождавшись, пока Петька сел на свое место, сказал:

— Ладно, прости… Я ведь тоже, живой человек. И старый ко всему. А вы меня своими штучками-дрючками в гроб толкаете… Черт меня с вами связал.

Стало полегче. Лицо у Петьки разгладилось: хоть скулы играть перестали, и то благо. Ну, теперь уж шеф кричать не будет. Поостережется.

Сашка подсунул шефу рокотовские расчеты. Тот глянул раз, другой. Почесал переносицу, потянулся за карандашом. Вынул откуда-то из-за спины потрепанный блокнотишко, поискал чистый листок. Начал набрасывать цифры. Вывел ответ и брови поднял. Начал заново. Теперь уже Сашка мог распрямиться. Дорошин «завелся». Надо дать ему время обмыслить кое-что.

— Ну, мы пойдем, Павел Никифорович? — спросил он негромко.

Дорошин оторвался на секунду от бумаг:

— Может, поедим вместе, а?

— Да нет, на работу надо.

— Глядите… Только бумажонки эти ваши оставь… Погляжу. Любопытства ради. Все ж держу вас на директорских зарплатах.

Он едва кивнул им на прощанье, снова углубившись в расчеты.

На улице Сашка толкнул Ряднова в спину:

— Опять тебя спасать пришлось. Вот уж мне заботушка.

Ряднов оглянулся:

— Ладно… Будто я тебя не спасал?

— Зайдем к товарищу Рокотову, — предложил Григорьев. — Что-то за последние дни его невозможно увидеть.

— Нужен ты ему был, — загадочно сказал Ряднов.

— Так идем или нет?

— Нет, я на работу.

Они распрощались на площади, и Григорьев двинулся к зданию райкома, над которым ветер медленно и неуклюже разворачивал выгоревшее полотнище флага.

Рокотова Сашка застал на месте. Секретарша, уже привыкшая видеть Григорьева у секретаря райкома, пропустила его в кабинет без всяких препон. Обменялись рукопожатием.

— Живешь как? — спросил Сашка, разглядывая лицо Рокотова, обветренное и загорелое.

— Нормально. Вот скоро к тебе опять в мыслительную приду. Возьмешь?

— Куда уж там? Теперь ты к нам и не заглянешь. Шеф в строй стал. Пока дома, а вообще уже готов к выходу на работу. Во всяком случае, ругается по-прежнему. Вот и хуторянину нынче досталось.

— Да, мужик он резкий, — думая о своем, согласился Рокотов.

— Ну, ты теперь спокойный, я вижу… От дела отошел. Правильно, так оно легче, — Сашка начинал обычную игру в полунамеки, пытаясь решить, стоит или не стоит заводить прямой разговор?

Рокотов нагнулся над столом, вынул из нижнего ящика стопку бумаг. Протянул Сашке. Тот глянул и вопросительно поднял глаза на Рокотова.