Олег Кириллов

Все на земле

ПРОЛОГ

1

«Генерал-фельдмаршалу фон Боку. Фюрер интересовался исполнением операции «Дионис». Службы министерства труда сообщают, что вами задействованы свыше тридцати эшелонов, предназначенных распоряжением фюрера для исполнения операции «Дионис». Напоминаю вам лично распоряжение фюрера отнестись с первостепенным вниманием к исполнению всех мероприятий по операции «Дионис». Рейхсфюреру СС дано указание лично проконтролировать отправку эшелонов со станций, в связи с чем штаб рейхсфюрера берет под контроль движение поездов со станций, указанных мной выше. Вы отвечаете за охрану эшелонов, для чего следует исключить воздействие на эти районы русской авиации. Что касается задействованных нами эшелонов, то фюрер распорядился разгрузить технику и войска, погруженные в них, и вновь передать транспортные средства в распоряжение уполномоченных рейхсмаршала Геринга для прямого исполнения. Фюрер особое значение придает сохранению в тайне всех намеченных мероприятий во избежание очередной пропагандистской кампании большевиков и западных плутократов.

По поручению фюрера

Старший адъютант фюрера

генерал-лейтенант Бургдорф».

«Командиру партизанского отряда «Гром» товарищу Мартынову. Уже двое суток на станции много немецкого начальства. Было отмечено прибытие двух генералов. Усилена охрана. Всех рабочих депо водят на работу под усиленным конвоем и не разрешают покидать двор депо во время рабочего дня. На пятом и четвертом путях стоят эшелоны, вокруг которых постоянное оцепление. Полагаю, что готовится к отправке очень важный груз.

Ладный».

«Ладному. Любым путем разузнай, что за груз, когда и каким маршрутом будет отправлен.

Мартынов».

«Товарищу Мартынову.

…Все попытки узнать что-нибудь про эшелоны кончаются впустую. Со стороны Старого города все дороги блокированы. Крытые грузовики приходят на вокзал в сопровождении охраны эсэсовцев. Шофера — немцы. Буду пытаться выполнить задание.

Ладный».

«Ладному.

Твоим сообщением заинтересовалась Москва. Давай факты, сведения.

Мартынов».

«Товарищу Мартынову.

Первый эшелон идет 28 марта на Сумы. Большая охрана. Выход в десять вечера.

Ладный».

«Ладному.

Уточни срок выхода, маршрут. Сообщи курьером.

Мартынов».

«Товарищу Мартынову.

Схвачен гестапо дядя Вася. Я ранен. Проверкой данные, переданные мной раньше, подтверждены. Временно прекращаю связь. Возможности работы малые. Через месяц передам посылку запасному «маяку».

Ладный».

2

Рокотов лежал на взгорке, бросив плащ-палатку на охапку рубленого хвороста. Мозжил туманный рассвет. Сырость душила тяжким кашлем. Кутал рот в мягкий шарф, которым перед выходом на задание повязала его Анна. Проклятый бронхит. Зиму пережил кое-как, а по весне — хоть помирай. Вспомнил последний разговор с Мартыновым. Зашел командир к нему в землянку, подсел к буржуйке, прежде чем открыть дверку, по-хозяйски поломал щепу. Отблески огня плясали на небритой мартыновской щеке.

— Так что, комиссар, математикой займемся?

— Давай, — сказал Рокотов, вглядываясь в дальний угол, где Анна укладывала спать младшего, Володьку.

Пацан капризничал, хныкал тихонько. Лида уже спала, а старший, Николай, которому, несмотря на неполные пятнадцать лет, уже с год пришлось носить винтовку, еще не вернулся с поста.

— Так вот… — сказал Мартынов. — В наличии у нас тридцать семь человек. Одиннадцать раненых. Осталось, стало быть, двадцать шесть. Это со мной и тобой. Исключай пацанов-комсомолят… Их девять… Семнадцать получается. Семь человек на охрану лагеря — это кровь из носу… До Ракитного рукой подать. А ну Крюгер опять в лес полицаев погонит? А тут до сотни баб и ребятишек… Сразу не уйдешь, сам понимаешь… А эшелон важнецкий… Недаром вокруг него немцы как вокруг штабного поезда самого фюрера крутятся… Десять человек на такое дело — это, я тебе скажу, не просто… Тут надо голову крепкую.

Рокотов покачал головой:

— Я вот гляжу на тебя, Максим, и удивляюсь… Твоя дипломатия, брат, сразу видна… Я готов.

Мартынов утюжил ладонью коленку:

— Ты погоди… Я ведь не с тем… Может, мне сходить, а ты на хозяйстве…

— Тебе встречать москвича… У тебя с ним дела, а я с ним сбоку припека… А вдруг он ночью заявится?

— Оно-то так, да хворый ты… Температуришь небось? Тебя б в больницу на недельку, в тепло, да чтоб супец каждый день, да лекарства всякие…

— Не помешало б, — сказал Рокотов и оглянулся на Анну.

Та что-то нашептывала на ухо засыпающему Володьке. Тихо кашлянул и глазами показал Мартынову на дверь. Тот натянул на крутое плечо сползающую шинель и встал. Поскрипывая ступеньками, выбрался первым наружу. Попридержал дверь для Рокотова. Они молча постояли под мокрой, сочащейся дождем сосной, потом Мартынов присел на корточки:

— Гляди… Вот тут Готня… Тут Ракитное. Валить надо где-то в промежутке между Борисовкой и Готней. Тут и леса… Ребята вернулись, докладывают: немцы посты чуть ли не на каждой версте поставили. А в Готне бронепоезд… Думай…

— Есть одно место, — сказал Рокотов, — вот такое место. Помнишь, там дорога петлю делает, проселок… А железка косогор огибает… Если свалить эшелон в этом месте…

— Погоди-погоди… — Мартынов встал. — Там же до леса с километр. И железка над лугом нависает. Тебе ж не спрятаться там…

Рокотов нащупал кисет, хитро усмехаясь, скрутил цигарку. Наклонившись, прикрыл ее ладонями от дождя, прикурил, глянул в недоумевающие глаза Мартынова, коротко хохотнул:

— В том-то и дело, Максим… Как ты был председателем райпо, так и остался… На лугу мне нечего делать, друг ты мой ситцевый. Я сяду сверху, на косогоре, а заряд подложу двойной: под рельсы и под горку. Рвану эшелон, а потом накрою его вторым зарядом… С месяц потом провозятся.

— Ты погоди… — Мартынов цепко взял его за локоть. — Ты погоди, Леша… Погоди… Как же так? Готня под боком… Через десять-пятнадцать минут они подкинут мотоциклистов… Ты завалил, скажем, эшелон. Они ударят тебе в спину. Между тобой и лесом катавасия на рельсах… До леса километр мокрого луга… Им с бугра все как на ладошке… Ты что?

— Давай другой вариант. — Рокотов ссутулился, и Мартынову было видно, как вздрагивали его пальцы. — Я, понимаешь ты, жить очень хочу. Трое у меня, Максим… И Анна. Сам знаешь, до войны с сердцем по всем клиникам возил ее… Я живой должен прийти, Максим, живой… И эшелон завалить.

— Думать надо нам, Леша, думать… — Мартынов глядел в сторону, будто чувствовал свою вину. — Мы с тобой во как все должны обмозговать. И ребята верней себя чувствуют, когда мы все разложим… Ты вот что, с Кудиновым надо поговорить… Он железнодорожник бывший… Может, найдет что другое.

Другого не нашли. И вот теперь лежали с вечера на мокром, обдуваемом злым мартовским ветром бугре восемь человек. Ждали эшелон. А эшелона не было, и только мотались туда-сюда из Готни сторожевые дрезины, и Рокотов разглядел, что, в отличие от обычного, на каждой по два пулемета и по нескольку солдат. Часов в пять прополз из Готни бронепоезд, осторожно вынюхивая орудийными башнями жидкую цепочку кустов на бугре. Вспыхнул прожектор и пошел считать никлые прошлогодние травинки, зависшие от зимних ветров; бухнула пушка— и снаряд с воем ввинтился в скользкий глинистый обрыв, и долго еще в том месте сыпалась земля и камни звонко постукивали по гудящим рельсам.