– Черт, ну и погодка, – поежился доктор Коренев, наблюдая, как Чистильщик вылезает из багажника его потертой «тойоты» и разминает затекшие конечности.

– По мне, так лучше слегка замерзнуть, чем болтаться в виде кальмаровой тушки в твоей роскошной лайбе, – проворчал Чистильщик, согнувшись вперед, почти сложившись вдвое. Коренев покачал головой – он никак не мог привыкнуть и каждый раз удивлялся тому, как легко восстанавливается его друг, как свободно он устраивается в любой, самой неудобной обстановке.

С низкого черного неба сыпалась мелкая морось, старательно забиравшаяся за воротник, дул неприятный пронизывающий ветер.

– Твою мать, – снова заворчал Виктор, – просто ноябрь какой-то. Садись в машину, покурим да разбежимся.

Чистильщик покачал головой.

– Давай-ка еще и остограммимся, погодим немного разбегаться.

Оба уселись на заднее сиденье, захлопнули дверцы. Коренев дотянулся до приборной панели и включил печку.

– Молоток, что мотор не заглушил, – кивнул Чистильщик и на всякий случай предупредил: – Свет не включай.

– Не глупей паровоза, чай, – огрызнулся Виктор. – Только тогда флягой сам командуй.

Он увидел в призрачном зеленоватом свете приборной панели, как на измазанном камуфляжной краской лице друга – когда успел? – в злой улыбке блеснули крепкие зубы – с изрядной прорехой среди нижних передних.

– А как же! – откликнулся Чистильщик. – У тебя вечно то перелив, то недолив.

Глухо звякнул металл о металл, тягуче булькнула жидкость, и Виктор почувствовал, как аккуратно и точно сунул Чистильщик ему в руку металлический стаканчик. Доктор поднял стаканчик.

– Ну, – начал он и осекся, услышав тихий смех друга.

– Мы не на охоте, – сказал тот, – точнее – охотятся на меня. Давай-ка, хлопнем за доброе начало того, что мы свершим часика через два.

Чистильщик глухо стукнул донышком своего стаканчика по краю посудины Виктора. Ром легко обжег горло и мягко улегся в желудке, заставив быстрее бежать кровь по венам. Закурили. Но Чистильщик, сделав всего лишь три затяжки, сунул сигарку в пепельницу и распахнул дверцу.

– Незачем оттягивать. Я пошел. Место встречи ты помнишь. Всего.

И, прихватив увесистый рюкзак, исчез в темноте. Доктор Коренев затянулся еще пару раз, сунул окурок в ту же пепельницу, что и Чистильщик, перебрался через спинку кресла и уселся за руль. Покачав головой, он неторопливо тронул машину, выводя ее с заросшей травой проселочной дороги на шоссе. Через пару минут впереди замаячили тусклые огни пограничного пункта.

А Чистильщик в это время бесшумно бежал по узкой тропке, пригибаясь под низкими ветками, огибая плотные заросли кустарника. Через пятнадцать минут он спустился к реке, бесшумно вошел в воду, погрузился с головой и поплыл, экономно расходуя силы, редко выныривая на поверхность. Река была не широкая, да и вода не такая холодная, как когда-то в осенней Волге. Но и он сейчас был не в самой лучшей форме.

Противоположный берег оказался сильно заболоченным, и до твердой почвы пришлось добираться довольно долго, перемазавшись с ног до головы болотной жижей и глиной. Как только грунт под ногами стал более или менее прочным, Чистильщик снова перешел на бег. По счастью, по пути попалась глубокая воронка, почти до краев заполненная темной болотной водой, в которую Чистильщик и макнулся, смыв с себя грязь.

К нетерпеливо озиравшемуся Кореневу, столбом стоящему у машины в центре небольшой полянки, он подкрался бесшумно.

– Бу! – почти шепотом гукнул Чистильщик над самым ухом Виктора. Тот охнул и присел от неожиданности. Чистильщик негромко рассмеялся, хотя сделать это было еще достаточно больно.

– Черти тебя задери, – переводя дыхание, произнес Коренев. – Кондратий же так можно заработать.

Чистильщик не ответил, деловито сдирая с себя мокрую одежду. Лишь облачившись в сухое, он поднял взгляд на друга, и Виктор, в свете маленького фонарика-«карандаша» разглядев его лицо – маску из кровавых корост и черных синяков, – снова поежился.

– Ну, давай еще по маленькой и заводи свой тарантас, – страшно усмехнувшись распухшими губами, сказал Чистильщик, взявшись за ручку дверцы. Виктор только покачал головой и ничего не сказал.

Мишка проснулся и долго лежал, глядя в серый закопченный дымом сотен и тысяч сигарет потолок, пытался вспомнить – где он и зачем. Какие-то обшарпанные квартиры, помятые полузнакомые и вовсе незнакомые люди, легкодоступные женщины. Он покосился на доверчиво прижавшуюся к нему всем телом девушку и не сразу вспомнил, как ее зовут. Хотя она и не сильно походила на подавляющее большинство обитателей таких квартир – немытых, нечесаных, неопрятных. Девушка же, напротив, была опрятна и чистоплотна – во всех отношениях: она очень мало курила (причем не план, а «Золотую Яву»), умеренно пила и не употребляла в разговоре матерных выражений.

Девушка крепче прижалась к Мишке, потерлась щекой о его плечо и, что-то сонно пробормотав, снова крепко уснула, тихонько посапывая. И Волошина охватила внезапная горячая волна нежности, аж горло сдавило спазмом. Он поднял руку, чтобы погладить девушку по волосам, но остановил себя – как-то внезапно в нем проснулись злость и раздражение. Правда, испытывал он оба эти темных чувства исключительно по отношению к себе.

Хмуро взглянув на лежащую рядом девушку, Мишка постарался как можно бесшумнее выбраться из-под одеяла, да и вообще из комнаты. Разгул и пьянство, помноженные на его вдруг приобретенную неутомимость, затягивали не хуже болотного «окна». Водка и женщины, женщины и водка – этот старый, почти как мир, рецепт не работал – все было смурным и постылым; хотелось чего-то еще, неизведанного и необычного. «Хэш» вызывал лишь рвоту, а «ханка» – кожное раздражение. Такая вот антинаркотическая судьба. «Или карма? – с усмешкой подумал Мишка. – Не все ли равно?»