Он, естественно, как обычно, сядет в мастерской — где же еще ему сидеть? — но ему не к чему будет приложить руки.

Самое важное, чему он выучился за свою долгую жизнь, была его работа. Он давно усвоил: работа для мастерового-это друг, который никогда ему не изменит. Она не бросит его в любой беде.

И вот теперь он сам бросал работу. Он свое отработал.

Оставалось одно — умереть.

Отец Густафсона в свое время работал до самой смерти, пока его не стало, а теперь не стало самой работы.

Значит, он должен был заниматься чем-то иным.

Он мог, например, рыбачить. Он так и делал время от времени, делая паузы в работе. Но он не мог сидеть и удить рыбу, делая паузы в ничегонеделании.

О могиле Ингве Фрея Густафсон даже не вспомнил.

Не думал о ней и Эриксон, лежа на деревянной лавке у себя на кухне. В дреме он слышал, как кто-то постучал в дверь и вошел. Наверное, сапожник или Эльна.

Кто же еще? Никого другого здесь не было.

Эриксон услышал, как кто-то откашлялся и сказал:

— Извините за беспокойство, но я пришел по поводу памятника старины, который находится где-то здесь.

Эриксон открыл глаза.

Человек средних лет в нейлоновой рубашке с брюшком и редкой растительностью на голове стоял в кухне у двери и смотрел на Эриксона.

— Что? — сказал Эриксон.

Он пытался что-то понять. Он знал, что должен подняться, но не мог.

Незнакомец в нейлоновой рубашке смотрел на Эриксона.

— Я говорю о памятнике старины, что находится где-то здесь, — сказал он. — Где он?

Эриксон молчал.

— Я увидел на шоссе указатель, — отчетливо, чтобы Эриксон мог понять, сказал незнакомец. — На указателе написано, что здесь где-то есть памятник старины, но на нем не написано, сколько до памятника надо проехать. И больше никаких других указателей нет. Может, вы скажете, как добраться до памятника?

— А, это вы о могиле, — вдруг услышал Эриксон свой собственный голос-Вы о ней? О памятнике старины?

— Да.

— Я только надену ботинки и пойду провожу вас.

— Не беспокойтесь! Просто скажите, в какую сторону идти.

— Вас много?

— Четверо. Я выйду к остальным, мы подождем. Эриксон с трудом натянул на ноги обувь. Он думал.

Потом причесался, надел пиджак и шляпу и вышел наружу.

Во дворе тесной группкой, словно чего-то опасаясь, стояли люди: незнакомец, еще один господин в нейлоновой рубашке и две одного возраста с мужчинами дамы.

— Здравствуйте! — сказал Эриксон. — Я тут лег, немного вздремнул.

— Я обращался к вам по поводу памятника старины, — напомнил незнакомец, полагая, по-видимому, что Эриксон уже забыл о том, что было сказано ему пять минут назад.

— Пойдемте, я покажу вам! — сказал Эриксон.

И с Эриксоном во главе маленькая группа прошествовала мимо мастерской Густафсона. Видел их сапожник или нет, осталось неизвестно, во всяком случае, он не показывался.

Группа прошла мимо старого летнего коровника, и в надлежащий момент Эриксон указал на камни, оставшиеся от дома старого Ингве Фрея.

— Вот! — сказал он.

Он не смотрел на незнакомцев и на камни. Эриксон не отрываясь смотрел в лес, моля бога, чтобы ему не пришлось чего-нибудь объяснять.

— Гм… — сказал незнакомец. — Так это могила? Древнее захоронение?

— Да — сказал Эриксон. — Люди говорят, что это могила.

— А что говорит экспертиза?

— Кто? — не понял Эриксон.

— Наука. Ученые, которые занимаются такими вот памятниками старины. Люди, приказавшие установить на шоссе указатель. Они-то знают, что это за могила?

— Само собой, — сказал Эриксон. — Согласно науке это — могила. В могиле лежит Ингве Фрей.

— Что-то знакомое, — сказал приятель незнакомца. — Откуда не знаю, но что-то такое я уже слышал. Так это, значит, могила Ингве Фрея? — спросил он, сделав несколько шагов вперед и остановившись примерно на том месте, где стояла печь, а сейчас рос большой красный куст можжевельника.

— Точно, — сказал Эриксон и только понадеялся, что господа не доберутся до местной церкви и им не попадут на глаза настоящие могилы Ингве Фрея и его Юсефы.

— Он был ховдингом, вождем викингов? — спросил незнакомец.

— Чего не знаю, не буду говорить, — сказал Эриксон. — Но вряд ли он был ховдингом. А вот, что он был большой и известный в наших краях человек, это — точно.

— Вам бы надо поставить на пути сюда еще несколько указателей. И небольшую табличку с разъяснениями. Чем только занимается краевед лена?

— Согласен, — сказал Эриксон.

— Вообще-то странно, что в этих местах обнаружился древний памятник.

— В самом деле?

— Да. Насколько я знаю или, может быть, знал, люди живут здесь не так уж давно.

— Нет, люди жили здесь с давних-давних времен, — возразил Эриксон. — Другое дело, что они особо себя не выказывали. Но жить здесь люди жили. Хотя теперь их осталось немного.

— Я сам вижу, что здесь тихо и пусто, — сказал незнакомец. — В нашей шведской деревне стало теперь тихо и пусто.

— Ну, что пусто, я бы не сказал, — снова возразил Эриксон.

— Нет, нет, я знаю, в деревне сейчас тихо и пусто. Когда я был мальчишкой, все было по-другому. В детстве я подолгу жил в деревне. Не в этих, конечно, краях. Вы просто не замечаете, как в деревне сделалось пусто из-за туристов, что приезжают навещать вашего славного Ингве Фрея. Но в других местах, где туристам делать нечего, там сейчас совсем пустыня. Больше не осталось простых крестьян, деревенских чудаков. А колоритные были фигуры… Деревня — мертва. Так, конечно, и должно быть. Это — закон развития.

— Деревня не мертва, — упрямо возразил Эриксон.

— Хорошо! Ну вот ты здесь живешь, — сказал незнакомец и взглянул на Эриксона. — Разве тебе не одиноко? Что ты делаешь целыми днями?

— За многим нужно присматривать, — устало сказал Эриксон. — Работы больше, чем кажется с виду. Взгляните хоть на этот памятник старины! Он весь зарос из-за того, что никто не смотрит за ним. То же самое случится с моей землей, если я перестану за ней присматривать.

— Ты держишь корову?

— Нет, скотины я не держу.

— Ну, так тогда, — сказал незнакомец, — тогда ты можешь все здесь продать и переехать жить в город или в поселок.

На это Эриксон ничего не ответил.

— Понимаю, наверное, трудно бросить свою усадьбу, — продолжал незнакомец. — Современное общество слишком шумно и динамично для таких, как ты, привыкших к тишине и к лесу. К покою.

— Это верно, — согласился Эриксон. — Но никто не думал раньше, что все будет так, как сейчас. Думали, всегда найдутся люди, которые возьмут землю и будут ее пахать. Таких всегда было много. Но сейчас их больше нет.

— Это все законы развития. Необходимость, — сказал незнакомец. — Вы — владелец усадьбы или были им?

— Это моя земля, — ответил Эриксон. — Раньше в деревне была молодежь. А потом мы вдруг остались одни без молодых. Нам некому передать землю… Мы свое отработали.

— Скажите, а не могли бы власти, отвечающие в нашей стране за памятники старины, платить вам, чтобы вы поддерживали здесь чистоту и порядок? Я вижу, здесь есть над чем поработать… Или, может, стоит разрыть могилу, разыскать там что-нибудь и устроить небольшой музей? Никто не производил здесь раскопок?

— Нет, — сказал Эриксон, — здесь никто не копал. Наверное, наш памятник старины — очень незначительный. Да что я знаю.

— Но все-таки указатель на шоссе поставили. Значит, чем-то памятник интересен. Правда, на указателе не хватает цифры, обозначающей расстояние. И еще надо бы поставить несколько указателей по дороге.

Теперь уже Эриксон, как до него сапожник, стал судорожно хватать воздух ртом.

— Это верно, — с трудом выговорил он. — Мы об этом уже думали. Но, понимаете ли, переход на новое движение все спутал: никто не знает, как должны устанавливаться указатели и в каких местах.

— Да, с переходом на новое движение явно напутали, — согласился незнакомец. — Интересно, как справятся с ним здешние коровы и лошади?