Бетси перевела взгляд с юркого человечка, слова которого ничего ей не говорили, на доктора Моргенштерна. Он фактически заведовал больницей, поэтому Бетси смотрела на него. Доктор Моргенштерн сверху вниз взглянул на говорившего, пошевелил пальцами и ничего не ответил.

Все трое остановились у нижней ступеньки. Доктор Моргенштерн оглянулся.

— Пошли, — сказал он.

В коридоре к неясному гулу голосов прибавились новые звуки: шаркающие шаги и постукивание трости. Кто-то заговорил громко, его остановил чей-то тихий голос. Звуки были разнообразные: шелест бумаги и шелест одежды, сморканье, шорох и шаги; они сливались в шум, по характеру которого Бетси всегда определяла присутствие мужчин — многих мужчин. Там их не один десяток, сказала она себе. Кто они? Для чего собрались?

— Однако поперечное сечение захвата натрием значительно больше, чем поперечное сечение захвата фосфором, — послышался негромкий голос Герцога.

Бетси машинально повернула голову к выступу стены, из-за которого доносился шум. Услышав голос Герцога, она перевела взгляд на него; он легонько подтолкнул локтем незнакомца.

— Известны ли вам какие-нибудь биологические факторы, объясняющие такую огромную несоразмерность в картине болезни Саксла?

— Можно только строить предположения, — ответил юркий человечек.

В коридоре появился Дэвид Тил. Он шел очень медленно, почти не опираясь на палку и держа перед глазами не то брошюру не то журнал; он что-то читал вслух двум своим спутникам, но так тихо, что Бетси не могла ничего расслышать. С ним шел Новали, молодой врач, работающий в больнице; второго Бетси не знала. Оба внимательно слушали, стараясь соразмерять свои шаги с шагами Дэвида. Появились еще двое — Бетси не знала ни одного, ни другого. Потом она увидела представительную фигуру Эдварда Вислы — его-то она, как и все в Лос-Аламосе, знала хорошо; но ведь прошло только дня три-четыре, как он уехал в Вашингтон «потолковать с конгрессом об атомах, а заодно и об армии», — так сказал ей Луис Саксл всего час назад. Бетси уставилась на Вислу, его неожиданное появление и все эти незнакомые люди заставили ее насторожиться как бы в ожидании надвигающейся опасности. Затем появилось еще одно незнакомое лицо. Люди проходили один за другим по коридору, то появляясь в поле зрения Бетси, то исчезая, и шли дальше, к выходу. Промелькнул Педерсон в белом халате; он помахал Бетси рукой и тут же вернулся обратно.

Бетси слышала, как он пожелал спокойной ночи кому-то, скрытому выступом стены, и в ответ раздался чей-то голос:

— Да, спокойной ночи. — Пауза. — А знаете, не мешало бы завтра утром сделать пункцию спинного мозга. — Снова пауза. — Ну, пока.

Человек, говоривший с Педерсоном, вышел из-за выступа, тщетно пытаясь натянуть на себя пальто. Повернув голову набок, он ощупью неуклюже совал руку в рукав и все не попадал в него. Наконец надев пальто в рукава, он выпрямился, поглядел назад, потом на лестницу; Бетси, стоя у верхней ступеньки, заметила мелькнувшее на его лице удивление.

Казалось, он что-то хотел ей сказать, но вместо того повернулся и пошел по коридору. Вдруг он оглянулся и направился прямо к лестнице.

— Вы идете сверху? — спросил он.

Бетси кивнула.

— Откуда, от кого?

— От мистера Саксла.

Незнакомец поглядел себе на ноги, потом поднял глаза на Бетси.

— Вы — мисс Пилчер?

Бетси опять кивнула. Он все еще не спускал с нее глаз.

— Ну, что же вы не сходите вниз? — сказал он немного погодя и чуть-чуть улыбнулся. Он отступил в сторону, как бы давая Бетси дорогу, и она стала медленно спускаться.

— Как там, все в порядке?

— Все хорошо, — ответила Бетси. Она сама не знала, почему она так ответила, ибо слова эти не выражали ни ее надежд, ни ее опасений; так можно было ответить родственнику больного, но она-то ведь отлично понимала, что этот человек — врач. А кроме того, он ведь просто один из тех незнакомых людей, что прошли перед нею, как некая процессия, тревожная процессия, которая ей очень не нравилась. «Что это за врач, — подумала она, — зачем он тут?»

Он опять улыбнулся, словно угадав ее мысли или их характер. Бетси остановилась на последней ступеньке.

— Меня вызвал сюда доктор Моргенштерн. Я прибыл из Беркли уже поздно вечером, иначе мы встретились бы с вами раньше. Меня зовут Берэн. Я приехал в качестве консультанта. Могу я видеть больного?

— Сейчас? — сразу посуровев, спросила Бетси.

— Да, сейчас. Проведите меня к нему, пожалуйста.

— Он спит, он только что заснул. Его нельзя беспокоить. — Это ей внушил сам доктор Моргенштерн.

— Я его будить не стану. Только посмотрю на него.

Бетси сошла с последней ступеньки. Слова Берэна показались ей чудовищно обидными. Она окинула его холодным взглядом, и наконец он чем-то выделился для нее из безликой процессии незнакомцев: она заметила у него на переносице бородавку и уперлась в нее взглядом.

— «Смотреть» на мистера Саксла сегодня нельзя. Я не могу пустить вас. Если вас пригласил доктор Моргенштерн, обратитесь к нему.

— Если б вы знали, как часто сестры забывают, что им велено, — быстро отозвался Берэн. — Я очень рад, что вы — хорошая сестра. Мне так о вас и говорили. Хороший уход — это одно из немногих известных нам средств, которые в таких случаях наверняка помогают. Вы сегодня вечером делали ему обтирание?

Теперь Бетси смотрела прямо в глаза за стеклами очков, без оправы. На лице Берэна было напряженное ожидание, и, судя по выражению его глаз, вопрос для него очень важен; разумеется, надо ему ответить. О чем он спросил? Ах да, насчет обтирания…

— Да, я слегка обтерла его примерно час назад.

— Кожа у него, наверное, смуглая, то есть, я хочу сказать — загорелая. Но на теле должны быть границы загара. Ведь не нагишом же он ходил. Нет ли у него эритемы на нижней части живота? Вы не заметили?

— Я как-то не присматривалась, вернее, не заметила, — невольно смутившись, сказала Бетси. — Я не видела, но, возможно, что-то есть, я хочу сказать, он думает, что там есть маленькое покраснение.

— Почему вы полагаете, что он так думает?

— Он что-то об этом говорил, как бы про себя, понимаете?

— Да? Что ж, ладно, — произнес Берэн после паузы. — Ну, и как же он? Чувствует себя неплохо?

— О, сегодня вечером ему гораздо лучше. Около шести часов была сильная рвота. Но с тех пор… похоже даже, будто… — Бетси сделала полшага вперед.

— Будто болезнь вышла вместе со рвотой, — докончил Берэн. — Ну что ж, какие-то болезненные явления после нее прошли, не так ли? Сколько раз это было? Кажется, мне говорили, раз пять или шесть. Да… Я видел его рвоту. Ничего не поймешь. А потом его больше не тошнило?

— Ничуть. Весь вечер он чувствовал себя отлично. Скажите, а не может быть, что…

Берэн качнул головой вверх и вниз, а потом из стороны в сторону. На лице его, крупном и мясистом, появилась растерянность, словно его в чем-то изобличили. Уголки его рта слегка опустились книзу. Бетси рванулась сердцем к тому живому участию, которое секунду назад прочла на его лице, но это участие уже исчезло без следа. И теперь, глядя на Берэна и как будто впервые увидев его по-настоящему, Бетси вдруг тоже растерялась, словно недавняя злость и этот порыв в чем-то ее изобличали.

— Вы, наверное, очень утомлены, — сказал Берэн. — Не смею вас больше задерживать. Увидимся завтра.

Он развел руками — жест, которому можно было придать какое угодно значение. Пожелав Бетси спокойной ночи, он пошел по коридору. Но не пройдя и трех шагов, он опять обратился к ней через плечо, едва повернув голову.

— А рвота — что ж, может, это для него и полезно. Ведь все мы очень мало знаем, кроме того, что хороший уход — чрезвычайно важен. Рвота может оказаться полезной — это весьма вероятно.

Бетси не знала, что ответить. Она смотрела вслед Берэну, пока он не скрылся в маленьком тамбуре возле наружной двери, и снова он стал казаться ей таким же безликим, как прошедшие перед ней незнакомые люди, все эти врачи и эксперты в той или иной области, прибывшие из разных мест и вызванные для того, чтобы… Двенадцать человек (если считать и Педерсона), и семь из них — приезжие! Ее даже испугало такое количество приезжих; мысленно она все еще видела перед собой шествие незнакомых людей, потом откуда-то, совсем уж некстати, всплыли воспоминания о процессиях со знаменами и траурным маршем, и вдруг Бетси подумала о том, что, когда она поздней ночью шла по холодным улицам из больницы домой, а может, и еще раньше, доктор Моргенштерн или кто-то другой заказывал срочные междугородные разговоры, чтобы вызвать сюда Берэна из Калифорнии, Вислу из Вашингтона и всех прочих из других городов. Эта мысль обдала ее холодом, как ночью — свежий, предутренний воздух; с небольшой высоты, куда ее вознесла маленькая, но тщательно лелеемая надежда, Бетси увидела мрачную и сложную действительность, воплощенную в этом зловещем сборище людей, но спуститься к ней не могла. Она отвернулась от двери, пошла было к ординаторской и тут же остановилась. Казалось, плечи еле выдерживали тяжесть ее головы. Бетси взглянула на ручные часики и оправила на себе халат. От недавнего порыва остался неприятный осадок — ей было немножко стыдно, что она высказала Берэну такую наивную мысль; все же она решила поделиться своими соображениями с Педерсоном, и они сразу стали казаться ей более вескими, да они и в самом деле были вескими — разве ее не поддержал настоящий, опытный врач? Впрочем, решила Бетси, сегодня она не станет говорить об этом. Ей трудно о чем-нибудь думать. Она действительно устала. Она увидела, что дверь ординаторской открылась, и, не трогаясь с места, смотрела на Педерсона, вышедшего в коридор. Он был в пальто и шляпе.