— А это вот тебе... — сказала девушка, протягивая книгу и ласково улыбаясь. — Когда будешь свободен от своей работы, читай ее. Но вспоминай не только о «былом», — закончила она и крепко сжала подрывнику руку, прощаясь.

Вспомнив сейчас этот эпизод, Леонов как бы снова ощутил тепло ее маленькой руки... «Может быть, старуха сказала неправду?» — мелькнула в голове спасительная мысль. Но нет, рассудок тотчас же отверг это предположение. Слишком много искренней заботы чувствовалось в голосе женщины, когда она советовала избегать встречи с недобрым человеком. Да и какой смысл в обмане, если она только и хотела предостеречь? Неужели Груня так же радушно встречает и Потоцкого?..

Тяжело было на душе у Леонова.

Партизан не боялся встречи с Потоцким. Напротив, искал ее. Теперь он пытался представить, как произойдет эта встреча. Удастся ли взять живым? А что встреча произойдет и она будет последней, Леонов был уверен теперь в этом.

Уже стемнело, а он все сидел неподвижно. В небе робко начали перемигиваться звезды. Партизан взглянул на светящийся циферблат часов. Было десять.

Он поднялся, проверил в пистолете обойму. Не хватало одного патрона. Подрывник достал из кармана два, один большим пальцем вдавил в обойму, второй заложил в ствол, поставив пистолёт на предохранитель. Нащупал в кармане две гранаты «Ф-1», провел зачем-то по ребристой поверхности ствола автомата, точно хотел приласкать своего верного спутника, и двинулся в путь.

«Если самогон попивает, значит задержится долго. Торопиться нечего». Около двух часов шел Леонов до Семок. Он остановился у знакомого огорода, отделявшегося от небольшого пустыря мелкой канавой. Ровные ряды высокой картофельной ботвы скрывали партизана, пробиравшегося по глубокой борозде.

Теперь даже эти борозды наводили Леонова на нехорошие размышления. Кто пахал огород? У колхозников фашисты отобрали всех лошадей и коров. Они обрабатывают свои огороды только мотыгами. Значит, полицейский пахал. А может, и сам Потоцкий, которого он несколько раз видел на красивом сером жеребце в яблоках?

Но сейчас это мелочи. Подрывник старался не думать теперь о Груне, хотя, по правде сказать, все время думал о ней.

Пробравшись во двор, Леонов прежде всего увидел оседланного серого жеребца, привязанного к столбу. Он осторожно подошел к коню, который, повернув назад голову, подозрительно смотрел на незнакомого человека темным глазом. Легким прикосновением к шее Леонов обласкал коня, подтянул ослабленные подпруги, своим узлом перевязал на столбе поводья. Потом бесшумно приблизился к избе.

Из нижней части окна, наглухо занавешенного чем-то, падала на землю тонкая полоска света. Окно выходило во двор. Прижавшись к простенку, Леонов слышал мужской голос. Он гудел один, словно кто-то разговаривал сам с собой. Долетали только отдельные слова, по которым нельзя было уловить смысл фразы. И вдруг он ясно услышал женский голос:

— Тогда ложитесь на кровать...

Это сказала не Груня, нет! Леонов узнал голос матери и обрадовался этому.

Потоцкий что-то прогудел в ответ. Через несколько минут с окна неожиданно упала занавеска и во двор метнулась яркая полоса света. Тут же кто-то сильно дунул на лампу. Леонов услышал, как за простенком заскрипели пружины кровати, потом все смолкло.

Дверь в сени запиралась засовом. Партизан, привыкший все замечать, знал этот гладкий, словно отполированный дубовый брус. Он помнил и то, что между дверью и косяком есть щель, но она очень узка.

Острым концом финского ножа подрывник нащупал засов и по миллиметру начал отодвигать его, придерживая дверь. Он делал это неторопливо, в абсолютной тишине.

Было, пожалуй, уже около двух часов, когда Леонов неслышно вошел в низкую дверь избы и остановился на пороге. Слева от входа, вдоль стены, он помнил, стояла кровать. Невидимый в черном проеме двери, партизан долго прислушивался к дыханию спящего. Приблизившись к кровати, Леонов нащупал на стуле, поверх вороха одежды, кобуру, вынул пистолет и положил его к себе в карман.

— Господин Потоцкий, вставайте!—Негромко сказал партизан, тронув спящего за колено. Нащупав сквозь одеяло ногу, Леонов обнаружил, что человек спит в сапогах.

Потревоженный Потоцкий сонно замычал, ворочаясь под одеялом. После второго окрика он вдруг затих, стал ровно дышать. Леонов, наклонившись над кроватью, опять протянул руку к колену, но в это мгновение одеяло откинулось и партизан почувствовал у себя на горле железные клещи. У него сразу потемнело в глазах. Вот уже к горлу подбирается вторая рука... Еще секунда — и партизан упадет, но в этот момент Потоцкий неожиданно откидывается на спину с разбросанными в стороны руками. Коротким взмахом кулака Леонов нанес Потоцкому прямой сильный удар в переносицу, и тот упал без сознания, обливаясь кровью.

— Ловкач, видать, подлюга!—сквозь зубы проговорил молодой партизан, потирая ладонью правый кулак.

Он быстро связал Потоцкому ремнем на спине руки, в рот затолкал свою пилотку. Собираясь выходить, Леонов услышал в соседней комнате испуганный шепот. С трудом подавив чувство неприязни, Леонов сказал, стараясь быть вежливым:

— Извините, пожалуйста, Груня! Не беспокойтесь, я сейчас ухожу.

Леонов поднял с кровати связанного предателя и вытащил его во двор. Конь пригодился партизану. Он вывел его на огород, легко бросил на переднюю луку седла Потоцкого и, закинув поводья, прыгнул в седло.

В предрассветных сумерках партизан свободно выехал из села и, понукая каблуками сильного резвого коня, широким наметом направился в сторону леса. Лишь отъехав с километр, Леонов придержал поводья. Уже  светало. Над головой всадника пролетел аист, тяжело взмахивая большими крыльями. Аист летел из села к пойме реки Судости. Она извивалась по зеленой равнине лугов, огибая деревни, расположенные по обоим берегам реки.

Всадник внимательно проследил за полетом удалявшейся птицы.

...Покачиваясь в седле, Леонов шагом ехал по узкому проселку, густо заросшему стелющимся подорожником. Он с трудом преодолевал дремоту. Поперек седла мешком лежал безмолвный Потоцкий. Чувствуя ослабленный повод, конь уклонялся от дороги, пощипывая на обочинах верхушки пахучего донника.

Подъехав к лесу, Леонов еще пуще захотел спать. После тяжелой, тревожной ночи он чувствовал страшную усталость, изо всех сил старался не заснуть и не упасть с коня« Позади неожиданно послышался голос, от которого Василий вздрогнул, сразу же позабыв о сне:

— Вася-а! Подожди!

Хотя женщина назвала имя Леонова, он не узнал ее голоса. Обернувшись в седле, партизан, к великому своему удивлению, увидел Груню. В замешательстве он забыл остановить коня. Груня едва поспевала за ним в одном платье и в мокрых от росы туфлях на босу ногу, на ходу стараясь пригладить растрепавшиеся волосы. «Но как это можно было не узнать по голосу?» — думал Леонов, обрадованный и в то же время встревоженный ее внезапным появлением. В тот момент партизану не пришла в голову мысль, что он, собственно, и не знал голоса Груни.

При встречах они обычно разговаривали тихо, почти шепотом.

— Я тоже пойду с тобой, я... я не останусь больше в Семках, — задыхаясь от волнения, едва удерживая слезы, говорила девушка. — Ты не думай, я его никогда не приглашала, он нахально... Что я могла поделать? Все лето дрожала от страха, измучилась. Вдруг, думаю, встретитесь! А тебе сказать боялась...

Груня говорила торопливо, видимо, боясь, что ее не захотят слушать. От сбивчивой речи и быстрого бега она окончательно задохнулась и, чтобы не упасть, схватилась за стремя, повиснув на нем.

Увидев, что девушка выбивается из сил, Леонов, наконец, догадался остановить коня.

Он стащил с седла Потоцкого, положил на траву и вынул у него изо рта кляп.

— Ты пойми, Вася, мое... — страстно заговорила опять девушка, но Леонов остановил ее.

— Не нужно сейчас об этом, Груня. Лучше мы после поговорим.

Леонову не хотелось, чтобы она объяснялась в присутствии Потоцкого.