Этот живой эфир — безграничная и свободная область, где счастливый странник, стоит ему чуть-чуть задержаться, ощущает, как в глубины временного его существа досрочно прокрадывается тень того существа, которым ему предстоит стать. И тогда устанавливается сродство между его душой и этими существами, для него еще принадлежащими будущему, этими невидимыми вселенными, смежными со вселенной наших чувств; и дорога, связывающая оба эти мира, — не что иное, как то владение Духа, которое Разум — ликуя и подсмеиваясь над тяжкими своими целями, на недолгое время победоносными, — именует с пустым презрением миром ВООБРАЖАЕМОГО.

Вот почему тебя обмануло интуитивное и простодушное впечатление, внезапно подействовавшее на дух твой, который еще блуждал вдоль границы между странным сном и явью. Да, они были там, в спальне, вокруг тебя, те, кого нельзя назвать по имени, эти предвестники, внушающие такую тревогу и днем мелькающие молнией лишь в каком-то предчувствии, каком-то совпадении, каком-то символе.

И вот по милости бесконечного мира, именуемого миром Воображения (а созидать его в нас и вокруг нас так помогает тьма с ее безмолвием), эти образы отваживаются пробраться в наши лимбы и отблеск их присутствия появляется — о, не внутри души, лишь на ее поверхности, — когда душа готова принять таких гостей, если дрема Разума позволила ей приблизиться к миру их — и тогда… О, если б ты знал!

И Гадали в темноте взяла за руку лорда Эвальда.

— Если бы ты знал, как тщатся они обрести видимость насколько возможно, чтобы предупредить душу и придать сил ее вере, пусть ценою Ночных Страхов! — как проникают в первую попавшуюся оболочку, которая создает им иллюзию непрозрачности и назавтра закрепит у пробудившегося воспоминание о мелькнувших гостях! У них нет глаз, чтобы видеть?.. Неважно, они глядят на тебя самоцветом в перстне, кнопкой на лампе, звездным бликом на зеркале. Нет легких, чтобы обрести голос? Но они обретут его в жалобном завыванье ветра, в поскрипыванье ветхой мебели, в гулком стуке от падения на пол пистолета или шпаги, сорвавшихся со стены. У них нет ни зримых ликов, ни абрисов? Они изобретут их для себя — воспользуются складками ткани, прихотливой веткой куста, очертаниями предметов, тенями, что те отбрасывают, — лишь бы подольше помнилось их появление.

И первое естественное побуждение Души — признать их — а способ и форма признания — все тот же священный ужас, что возвещает об их появлении.

VII

Борение с ангелом

Помолчав, Гадали продолжала, и голос ее проникал в душу все глубже и глубже:

— Но тут нынешняя твоя Природа, встревоженная этими вражескими вылазками, спешит к тебе и одним прыжком снова вторгается к тебе в сердце, пользуясь законными своими правами, пока еще оставшимися в силе. И она напоминает тебе о своем присутствии, встряхивая звонкими и логическими звеньями великой цепи — Разума, как кормилица; встряхивает погремушкой, чтоб дитя не плакало. Откуда взялась твоя тревога?.. Да полно, это всего лишь голос твоей Природы! Это всего лишь она, она ощущает свою немощность в присутствии пришельцев из другого мира, неотвратимо надвигающегося, а потому бьется внутри тебя, чтобы ты пробудился окончательно, — иными словами, чтобы ты вновь обрел в ней себя — и тем самым изгнал чудесных гостей за пределы той области, где правит ее грубая сила. Твой Здравый Смысл? Да это сеть ретиария, твоя Природа окутывает тебя этой сетью, чтобы ты не смог вознестись к свету, чтобы защитить самое себя и вновь завладеть тобою — пленником, пытавшимся бежать из плена! И твоя улыбка — когда ты узнаешь стены своей темницы, когда ты поддался темным уловкам своей нынешней Природы, — это знак ее победы, мнимой и минутной: ты снова принял ее жалкую реальность, снова завяз в ее тесном мирке.

И вот когда ты заснул снова, ты действительно обратил в бегство этих провозвестников неотвратимого будущего, которых, однако ж, узнал! Ты изгнал из своего окружения объективные сущности, принадлежащие твоему миру Воображаемого! Ты усомнился в твоем священном мире Бесконечности! Какова твоя награда? О, зато теперь ты спокоен!

Ты снова твердо стоишь на Земле… всего лишь на той самой земле-искусительнице, которая неизменно будет приносить тебе одни разочарования, как приносила их твоим пращурам; всего лишь на земле — и теперь эти животворные чудо-пришельцы кажутся тебе никчемными и ничтожными, ведь ты видишь их только в памяти, и глаза твои снова повинуются только рассудку! Ты говоришь себе: «Сонные бредни, морок!..» И, довольствуясь весомостью нескольких смутных слов, ты бездумно мельчишь в себе самом ощущение собственной сверхъестественности. И на следующее утро, подсев к распахнутому окну, впивая чистый воздух и чувствуя радость в сердце и спокойствие — ведь ты заключил сам с собой это сомнительное перемирие, — ты прислушиваешься к дальнему гомону живых (твоих ближних!), они тоже проснулись, спешат взяться за свои дела, их пьянит Разум, их манят до безумия все коробки с игрушками, которыми тешится Человечество, достигшее зрелого возраста и вступающее в Осень.

И тогда ты забываешь, какими бесценными правами первородства заплатил мысленно за каждую чечевичинку проклятой похлебки, что подают тебе с холодными усмешками вечно разочарованные мученики Процветания, которым дела нет до Неба, у которых отсечена Вера, которые постыдно бежали от самих себя, которым чуждо понятие Бога, ибо бесконечная Святость недоступна их лживой и пагубной растленности; и ты тоже разглядываешь с детским слепым восхищением эту ледяную планету, что несет в Пространстве славу древней кары своей! И тебе уже кажется, что тяжко да и незачем думать о грядущем мгновении — а наступит оно всего лишь через несколько оборотов вокруг нашего Солнца, которое Смерть уже пометила пятнами, — о мгновении, когда, повинуясь зову, ты покинешь этот унылый шарик так же таинственно, как появился! II шарик этот уже кажется тебе самым манящим, что есть в твоих судьбах.

И — не без скептической улыбки — ты в конце концов приветствуешь свой Разум-однодневку, — ты, вышедший из зернышка, — и признаешь его «неоспоримым» Законодателем, повелевающим непонятной бесформенной и неизбежной БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ.

VIII

Помогающая

Весь во власти непривычных чувств, лорд Эвальд терпеливо слушал андреиду, не представляя себе, каким образом все эти рассуждения помогут ей ответить на вопрос, который он ей задал.

Но вдохновенная дочь Света продолжала, словно отодвигая завесу тьмы:

— И вот, вопреки предупреждениям ночи и дня ты все забывал и забывал и об истинных своих истоках, и о цели своего существования — настолько, что из-за пустой и незадачливой прохожей, лицо и голос которой я взяла, ты собрался было отказаться от самого себя. Словно ребенок, пожелавший родиться раньше срока, ты решился (и не побоялся нечестивого деяния, хотя оно нарушило бы законы избранности, согласно которым каждая новая судьба тем возвышенней, чем больше выстрадал избранник) опередить час, который еще не пробил.

Но я пришла, я перед тобою! Я посланница твоих близких из мира будущего!., тех, кого ты так часто гнал прочь, хоть только они способны постичь твои думы. О забывчивый друг, прислушайся к моим словам, умереть ты успеешь.

Я пришла к тебе посланницей из тех безграничных областей, что являются людям лишь в сновидениях, да и то бледным беглым проблеском.