Да, они действительно прилетели с другой планеты, которая по каким-то причинам, пока еще остающимся для нас загадкой, перестала существовать. По-видимому, тот пояс астероидов, который мы наблюдали между Землей Атхарваведы и Танькиной Пустошью, и был останками несчастной родины темирян.

Но тогда для нас стало неясно другое: как в жутких условиях однотеневой планеты темиряне смогли не только выжить, по и продолжить свое существование в течение нескольких сотен лет?

Темиряне ответили, что они «согревали» друг друга. Так в первый раз мы встретились с этим загадочным термином, точного перевода которого наш переносной лингван дать не мог. Между тем нам сразу бросилось в глаза, что местные жители необыкновенно тепло относятся друг к другу. Детей они воспитывают всей семьей, и мы не заметили, чтобы кто-то из них выделял мать, отца или своего ребенка; в каждой семье все были одинаково родными, и обращались они друг к другу ласково и призывно — «Аю». Нас приветствовали словами: «Стань членом нашей семьи», в мы отвечали: «С радостью». После этого к нам обращались, как к своим — и даже предлагали еду из своих более чем скудных запасов.

Мы спрашивали наших гостеприимных хозяев, как они переносят голод, когда запасы сушеных плодов или змеиного мяса кончаются? Нам отвечали: все семейство засыпает, а темиряне, живущие в смежных пещерах, думают о спящих и согревают их.

Как они работают на крошечных полях под пронизывающим ветром в своих лоскутных балахончиках? — Работает половина семейства, а остальные согревают работающих.

Как они лечат своих больных? — Собираются соседи из смежных пещер и общими усилиями согревают больного или пострадавшего.

Все время одно и то же — «согревать», но этот термин совсем не подразумевал непосредственного контакта. Это было почти равносильно нашему «думать». С каким-то неуловимым пока для нас оттенком.

Грог доходил до исступления, пытаясь выяснить у темирян, какой же физический смысл кроется за примитивным переводом нашего лингвана. Но с таким же успехом он мог бы при помощи своего словарного запаса выяснить, каким образом темиряне различают запахи. Тем более, что у наших хозяев было не так уж много времени для разговоров с нами — они должны были не покладая рук добывать себе пропитание, на что уходило все время. Поэтому чаще всего Грог общался с тем отважным малышом, который буквально «затащил» в гости нашего командира.

Мы назвали мальчика по-своему — Икси. Дело в том, что мужские имена темирян напоминали великолепные я непроизносимые имена древних перуанцев, особенно если взять их пять-шесть штук и составить в одно. Нам приходилось стыдливо довольствоваться сокращениями. Грог целые дни проводил в семействе Икси, занимаясь вместе с темирянами их несложными трудом — плетеньем корзин или выделкой змеиных кож. Это было задание командира — как можно быстрее овладеть темирянским языком. Всякие самостоятельные и несогласованные с командиром действия были ему строжайше запрещены.

Этот малыш нравился нам всем. То, что в первый момент показалось нам уродством — тоненькие ножки и гипертрофированная грудная клетка — было естественной особенностью темирян, попавших в условия резко уменьшенной силы тяжести и разреженной атмосферы. Когда постоянно видишь множество людей с одинаковым, на земной взгляд, недостатком, этот недостаток вскоре перестает бросаться в глаза. Поэтому Икси мне казался очень симпатичным мальчуганом, на редкость живым и подвижным для скудной атмосферы, в которой даже мы, закаленные космолетчики, хлебнувшие на своем веку всякого, не решались передвигаться без скафандра или хотя бы кислородной маски. Икси любили все, но его личные симпатии были целиком отданы Грогу. Икси привязался к нему как… как земной ребенок. Здесь не подошло бы ни одно другое сравнение.

Между тем мы установили связь с Землей и теперь были заняты по горло — на нас сыпались запросы и ограничения, ограничения и запросы. Нам то подчеркивали, что мы только разведывательная экспедиция, не имеющая, как известно, права вступать с аборигенами в переговоры. То от нас требовали, чтобы мы получили от темирян принципиальное согласие на переселение.

Мы занимались то определением всхожести земных злаков в местных условиях, то анализом состава крови темирян, то отловом представителей окружающей фауны, от крошечных землероек до громадных, но, к счастью, травоядных анаконд. Нам было не до Грога, хотя он приносил сведения любопытные и порой — почти неправдоподобные. Так он установил, что темиряне никогда не удаляются от своей пещеры более чем на сто пятьдесят — двести метров. Три-четыре соседних пещеры, крошечное поле, расчищенное среди зарослей, да вылазки в окрестные джунгли, куда каждый мог проникнуть только на длину бечевки, обмотанной вокруг талии — вот и все, на что отваживались темиряне за всю свою жизнь. И только! Потомки космонавтов, прилетевших с другой планеты, бережно хранящие сведенья по астрономии, физике и высшей математике и передающие эти знания от поколения к поколению, предпочитающие ходить полуголыми, лишь бы сохранить лоскуток кожи для книги или тетрадки — они боялись отойти от своей пещеры больше, чем на триста шагов!

Непостижимо.

Из следующей информации, принесенной Грогом, следовало) что наш «Молинель» сел на поле, расчищенное семейством Икси для посевов. Разумеется, Феврие тут же отправился к отцу нашего общего любимца (его двадцатисложное имя мы упростили до «Ксеркса») и пообещал перевести корабль на другое место, а кстати предложил расчистить еще несколько площадок для посевов — для нашего плазменного десинтора это было бы делом пяти минут.

Но Ксеркс, как ни странно, от помощи отказался.

— Все равно мы не сможем пользоваться этими полями, — объяснил он, — они расположены далеко от пещеры, и мы там замерзнем.

Напрасно Феврие доказывал ему, что температура в соседних долинах не меняется — они явно не понимали друг друга. Мало того, все семейство начало прощаться с нами так, словно мы улетали на другую планету. Грог уверял, что он по-прежнему будет приходить сюда каждый день — темиряне только кивали и улыбались, печально и благодарно, и мы видели, что они не верят нам.

Не теряя времени на бесцельные разговоры, Феврие тут же поднял корабль и перегнал его на новую стоянку километрах в двух от пещеры Икси. Чтобы облегчить передвижение людей и машин от «Молинеля» к нашим аборигенам, мы вынесли большой корабельный десинтор и пробили в зарослях прямую просеку, а вернее было бы сказать — ущелье, по которому в наших легких скафандрах мы пешком могли бы за двадцать минут добраться до пещеры Икси. На следующее утро я, как самый свободный, решил предпринять такой вояж и явился к нашим друзьям.

Надо было видеть, как меня встретили! Сначала — взрыв ужаса, потом — бесконечные причитания, словно я по меньшей мере горел на медленном огне или был распят в лучшей манере древних римлян. Но понемногу эта скорбь стала сменяться изумлением. Меня такая реакция тоже привела в недоумение, и я спросил Ксеркса, что все это означает.

— Мы удивляемся, что ты все еще жив, — ответил он со свойственной темирянам искренностью.

Я только пожал плечами.

На другой день туда отправился Грог. Я, естественно, рассказал ему о том курьезном приеме, который был оказан мне накануне, и высказал предположение, что темиряне верят в наличие некоего шестого чувства, аналогичного знаменитому «пси-излучению», над природой которого у нас на Земле бились уже целое столетье, и притом безрезультатно. Грог сразу же возразил, что это поверхностная аналогия, потому что внечувственная передача информации, практикуемая на базе (он упорно не говорил — на Земле) несколькими произвольно подобранными парами экспериментаторов, не подчиняется законам распространения электромагнитных колебаний, хотя и экранируется металлом; здесь же предполагаемое излучение должно зависеть от расстояния до его источника, чем и объясняется боязнь темирян «замерзнуть» вдали от своего семейства. Высказав все это. Грог тут же подчеркнул со всей своей щенячьей безапелляционностью, что ни в какое пси-поле — ни на базе, ни здесь — он не верит. С тем он и ушел.