Мужчины молча прошли мимо, и шаги их затихли в отдалении.
Бондарь постояла у витрины, обошла дом и вернулась во двор. Все было тихо. И вдруг внезапно что-то ухнуло наверху.
— Кто?.. — на всякий случай крикнула она в темноту.
В ответ — молчание. Бондарь не знала, что и подумать. Ночь — обманщица. Чего только не чудилось сторожихе, особенно в первое время ее работы.
Ухнуло снова: раз и два — подряд и три — чуть погодя. «Да ведь это стреляют!» — подумала Бондарь, замерев на месте. Тишина стала особенно глухой. Неожиданно вспыхнул свет в окне, в аверинском, на втором этаже. «Неужели же у них что?.. Те, двое?..»
Во дворе снова стало тихо. Но вот сквозь закрытые окна донесся женский крик — сначала приглушенный, а потом громче, громче…
Бондарь бросилась в подъезд.
Крик приближался. По лестнице сбегала женщина, и лицо у женщины было такое, что Бондарь не сразу узнала Катю, профессорскую домработницу.
Она, не переставая, кричала одно и то же:
— Убили! Убили!
Бондарь быстро поднялась по лестнице на второй этаж. Дверь в квартиру Авериных была открыта, в коридоре горел свет. На шум сбегались соседи. Все вместе они вошли в спальню.
На подушке, подперев рукой голову, лежал Аверин. Лежал спокойно. Если бы не яркие красные пятна на пододеяльнике, можно было бы подумать, что профессор спит.
Не поднимая головы, он сказал:
— За что они меня убили?..
Это были его последние слова.
Кто-то кинулся в столовую — к телефону. Отрезанная трубка валялась на полу.
Звонить пришлось от соседей…
И с четырех часов до девяти оперативная группа вела подробнейший осмотр. Еще только вечером эти комнаты были квартирой профессора Аверина. А теперь, на языке протокола, они стали называться: место происшествия.
По первым впечатлениям картина складывалась такая…
Бандиты проникли в квартиру, выпилив квадрат из филенки и открыв изнутри английский замок. Очевидно, Аверин услышал их и проснулся. Тогда и раздались выстрелы. Первой кинулась в спальню к отцу старшая дочка Люда. Отец лежал на кровати. Это она подложила ему под голову подушку. А когда она еще только бежала из детской в спальню, ей послышался топот ног на лестнице.
В столовую из коридора вошел эксперт Лычев. Он осторожно держал в руке кусок выпиленной двери.
Наконец, когда на улице было уже совсем светло и за окнами шумело обычное утро, осмотр был закончен.
— Ну, давайте соберем, что у нас есть…
Эту фразу начальник отдела уголовного розыска Петр Яковлевич Кузьменко произнес уже у себя в кабинете. Ему и начальнику следственного отдела Владимиру Никитовичу Казаченко было поручено возглавить группу по розыску убийц профессора Аверина.
— Пожалуй, есть основания предположить, что мотив преступления — грабеж, — продолжал Кузьменко. — Домработница и старшая дочка перечисляют, что похищено: пальто из синего драпа, габардиновый синий костюм, коричневая шляпа, наручные часы, две пары, мужские и дамские. Некоторые документы. Но, я думаю, документы им попались случайно. Не за документами они шли.
Каждый из тех, кто был на первом оперативном совещании по этому делу, занимался ночью каким-то определенным делом, и теперь они отчитывались друг перед другом, потому что малейшая подробность была им важна, любая, казалось бы, незначительная деталь могла стать отправной точкой в раскрытии преступления…
Сторожиха Бондарь видела двоих молодых людей, появившихся возле дома незадолго до того, как раздались выстрелы в квартире Аверина. А еще важнее показания другого сторожа из соседнего квартала. Он утверждает, что со стороны дома, в котором жил профессор, ночью бежали двое. У одного в руках был сверток. Сторож пытался их остановить и даже пригрозил: «Стой!.. Стрелять буду!» По времени — совпадает…
— По всей видимости, конечно, грабеж, — заметил один из оперативников. — Но я бы не стал исключать и другие возможные мотивы. Пальто унесли, костюм… Но это же может быть только прикрытием.
— Не исключено, — отозвался Казаченко. — Может быть, месть, а может, и террористический акт. Человек ведь очень известный. Вот остались листки у него на столе — какие-то формулы, расчеты. И ведь никто уже не узнает, что наш профессор собирался с ними делать…
Они немного помолчали, а потом в разговор снова вступил Кузьменко. Он распределил поручения оперативникам, и каждому из них досталась какая-то ниточка из общего запутанного клубка, ниточка, которую надо было тянуть именно ему.
Оставшись один, Кузьменко позвонил комиссару — начальнику управления милиции. Комиссар выслушал его доклад, одобрил принятые меры и приказал ежедневно докладывать ему лично о ходе расследования.
Потом Кузьменко заказал Новосибирск, управление милиции. На днях оттуда поступило письмо. В нем сообщалось, что у них в городе неизвестные преступники напали на постового милиционера и отобрали у него пистолет.
Вернувшись с оперативного совещания к себе, начальник научно-технического отдела Александр Иванович Калаченко пригласил экспертов. Его небольшой кабинет был заставлен самыми различными приборами для криминалистических исследований. С их помощью можно было устанавливать такие подробности происшедших событий, фактов.
— Давайте сразу к делу, — начал Калаченко. — По оперативному плану за нами записано довольно много мероприятий. Необходимо срочно сделать несколько экспертиз, привести в порядок фотоиллюстрации и передать их в следственное дело. А потом еще следственные эксперименты…
— Александр Иванович, — обратился к нему один из экспертов, который ночью не был на месте происшествия. — А какие конкретные вещественные доказательства были изъяты, какие следы оставили убийцы?..
— Несколько пуль и гильз, выстреленных из пистолета «ТТ», вырезка из двери, клочки бумаги. На вырезке видно, что сперва они пробурили дверь в нескольких местах буравчиком, потом уже орудовали стамеской. Вот, кстати, от нас требуют провести такой следственный эксперимент: сколько времени им понадобилось на это…
— А что, на вырезке удалось что-нибудь обнаружить? — обратился Калаченко к старшему эксперту Лычеву, который ночью был в составе оперативной группы, выезжавшей на место происшествия.
Лычев ответил:
— Я не стал рисковать, Александр Иванович. Не стал там, на месте, обрабатывать вырезку и бумагу. В лабораторных условиях больше шансов на успех. Пусть там самый слабый след остался…
— Прошу поручить мне дактилоскопическую экспертизу, — попросил эксперт Кобыща.
— Хорошо. Согласен, — сказал Калаченко. — Что касается дактилоскопии — вам и карты в руки.
Они договорились еще и о том, кому и какие экспертизы и эксперименты проводить, и уже собрались расходиться, когда Калаченко, не любивший долгих нравоучений, сказал им на прощание:
— Я думаю, никому не надо дополнительно разъяснять, что от нас в этом деле очень многое зависит?
Эксперты разошлись. И в тот день долго ждали их дома после работы.
В Новосибирске в небольшом кафе посетителей было не очень много. В углу, у стойки, лениво цедил пиво высокий парень. Лицо у него было привлекательное, его даже не портил большой бледно-розовый шрам на шее. Парень поглядывал на сидевшего за столиком своего сверстника. Как только возле него освободилось место — сразу подсел.
— Привет, — сказал этот, со шрамом. — Что пиво-то тянуть? Надо бы чего-то покрепче.
— Не мешает, — отозвался сидевший. — А расчет как?
— Не будем по мелочам считаться. Я предлагаю — я угощаю. По сто пятьдесят с прицепом? Или как?
— Дело хозяйское. Я не против.
Угощавший кивнул и принес стаканы с водкой, еще две кружки пива. Выпили. Разговор стал живее. Прислушавшись к нему, можно было узнать кое-какие блатные словечки, характерные ухватки, а когда парень со шрамом снял на минуту кепку, то волосы у него оказались остриженными довольно коротко, не успели еще отрасти после освобождения из колонии.