Изменить стиль страницы

И служил японский священник, утонувший в шитой золотом рясе, суетливо подёргиваясь, приподнимаясь на цыпочки, нагибаясь, чтобы поправить сбитый его топтаниями коврик, забавно шепелявя. Но служил он по-русски. И хор пел по-русски. Мужчины вели свои партии басом. И вообще православные, хоть и выглядели победнее, попроще баптистов, превосходили их ростом и шириною плеч. Японские православные родом были всё больше с Хоккайдо, с севера, откуда рукой подать до России. Журнала посещаемости тут не было, и на неё никто не обратил внимания. Она заходила к православным несколько раз и ни разу не заставала русских…

Уезжая из торгового центра, она видела из окна автобуса, как на вечерней улице играют дети, перебрасывая мяч от буддийского храма к шинтоистскому шраину. И обратно.

Всё забудь!

Рыбам и птицам

Не завидую больше… Забуду

Все горести года.

Басё "Под Новый год"

Накануне Нового года сотрудникам выдали бонусы. Университетская зарплата состояла из двух частей — основной, ежемесячной и добавочной, вроде как премии — ежеквартального бонуса. Бонусы были большие, несколько месячных зарплат. Сотрудники повеселели.

— Последняя неделя старого года у нас в Японии всегда очень весёлая! — улыбался Хидэо. — Бонусы, пирушки!

Ей бонусов не полагалось, только стипендия. Но кое-что от предновогоднего веселья досталось и ей — её пригласили на лабораторный боненкай.

"Кай" по-японски означало любое сборище, а первая половина слова выражала призыв всё забыть. Так что цель предстоящей вечеринки состояла в том, чтобы участники забыли все неприятности уходящего года. Боненкай в Японии отмечали рабочим коллективом в ресторане. Студенты, сбросившись посильно, по три тысячи йен, сняли отдельный зал в дешёвом ресторанчике. Называть эту забегаловку рестораном, как это делали японцы, было сильным преувеличением — в сыром воздухе мешались запах пива и густой табачный дым, под ногами хлюпала грязь. Пробившись сквозь плотную толпу подвыпивших простецких посетителей, пировавших стоя у высоких столиков, лаборатория под предводительством сэнсэя Кобаяси заняла банкетный зал — крошечную комнатку, поднятую над грязным полом на помост, крытый татами. Обувь оставили при входе на помост, куртки побросали в угол на татами — гардероба японскому ресторану не полагалось. Она пожалела своё светлое пальто, сваленное в общую кучу, и уселась возле длинного низкого стола на положенное ей по иерархии место — рядом с сэнсэем. Сидеть оказалось удобно не только из-за подушек, служивших сиденьями, но и из-за продолговатой ямы под столом, куда можно было свесить ноги. В яме полагалось находиться котатцу. Но затрапезный ресторанчик средств на такую роскошь не тратил — воздух согревали своим дыханием посетители. Она порадовалась, что, умудрённая японским опытом, правильно отреагировала на слово "ресторан" и оделась как на овощную базу, в толстый свитер и тёплые брюки. Остальные участники пиршества нарядились так же. И только Хидэо, поддерживая высокий ранг сэнсэя, красовался в костюме.

Пожилой официант, тоже приодетый в нечто невзрачное и тёплое, часто поднимался к ним на татами, каждый раз скидывая просторные туфли. Она подсчитала — трудясь в таком темпе, он переобувается за смену не менее ста раз. На столе быстро росла стайка тарелочек с мелкой жареной рыбой, жареной картошкой, картофельными котлетами, солёными овощами… Закуска была простая и выпивка дешёвая — пиво. Но хватило её надолго, пировали три часа. Завершало трапезу большое блюдо с цыплятами, зажаренными вперемешку с креветками. Усталый, как всегда, Хидэо размяк от первых же глотков спиртного, маска холодности, приличествующая важному сэнсэю, сползла с его лица, выпуская на волю простого, славного парня.

— Сегодня я могу поухаживать за Вами, — Хидэо улыбнулся смущённо, подливая ей пива.

Когда пирушка закончилась, он первым спустился с помоста, нашёл в свалке обуви её туфли, подвинул поближе, повернул носками на выход, поддержал, помогая обуться. Студенты наблюдали сцену равнодушно, Шимада насмешливо.

— Теперь идём в другой ресторан! — сообщил Хидэо, подхватив её под руку. — Таков наш обычай — за один вечер мы, японцы, заходим в несколько ресторанов. Особенно в такой праздник, как боненкай. В этом есть смысл — меняется обстановка, соседи, начинается новый разговор…

В новом ресторане — более чистом и светлом и, соответственно, дорогом — студенты притихли, не то смущённые непривычным комфортом, не то сморённые теплом, поднимавшимся от электрического котатцу в яме под столом. Все углубились в чтение меню, пытаясь разобраться в незнакомых названиях: ликёры, коктейли…

— Пусть выбирает девушка! — не вытерпел Хидэо.

Парни охотно уступили инициативу, а Митико, смело подхватив её, выпалила решительно:

— Всем пива!

Хидэо кивнул удовлетворённо — за выпивку во втором ресторане по традиции боненкая платил сэнсэй. Красавец Кубота отхлебнул пива, поморщился, открыл меню. Подбежавший официант принял заказ — шоколадный коктейль. Глядя на довольного Куботу, потягивающего через соломинку вкусное питьё, студенты осмелели. Ода тоже заказал коктейль, и Мацутани… Хидэо молчал, всё больше мрачнея с каждым новым заказом. Наконец, не выдержал:

— Ну всё, пора! Идём в третий ресторан!

Найти новое место не удалось. То, что подходило по цене, было заполнено до отказа — трудовые коллективы всего города справляли боненкай. Мужчины хотели всё плохое забыть. Только мужчины. А у женщин, кажется, ничего плохого в уходящем году не случилось. Женщин в ресторанах не было. Разве что штучные, вроде Митико. Сгрудившись у выхода из торгового центра, студенты отхлопали ладошками "сайонара": та-та-та, та-та-та, та-та-та, та. Попрощались со старым годом.

— Я подвезу Вас, нам же по дороге! — сказал заметно погрустневший Хидэо и остановил такси. — В машине настроение у него испортилось окончательно.

— Студенты на дармовщину слишком много пьют, и выбирают выпивку, не глядя на цену, — сердито ворчал он, пересчитывая деньги в кошельке. — Не знаю, хватит ли водителю заплатить…

Лабораторный боненкай был только началом. Дальше пиры пошли по восходящей: факультетские, университетские… Уровень ресторанов при этом повышался, а плата падала — верхние чины имели больше прав черпать из общественных фондов. За факультетскую пирушку в четырёхзвёздочном отеле сэнсэи платили всего тысячу йен, остальное покрывал университет. В ресторан пускали по списку. Контролёр долго искал её фамилию, а она жалела, что пришла. Тем более, что ужин оказался скучным. Быстро съев всё приготовленное, сэнсэи потолкались в тесном банкетном зальчике без окон, вяло беседуя, и разошлись. Следующим был бесплатный банкет в дорогом ресторане.

— Это — только для руководителей университета! Я приглашён потому, что в этом году я заведую кафедрой! — гордо заявил разряженный в пух и прах Хидэо. — А завтра я улетаю с Намико на Гавайи. Там для ведущих учёных Японии перед Новым годом устраивается специальная конференция.

Хидэо, причисленный к ведущим учёным, объяснил, что решать научные задачи конференция не собирается. Просто это абсолютно бесплатное путешествие — ещё один новогодний подарок начальникам от науки. Их набралось по всей Японии немало — только из их города летело около ста человек — власти арендовали для них специальный самолёт.

— Гавайи и вправду рай? — спросила она у вернувшейся через несколько дней посвежевшей Намико.

— О, нет, нет! — решительно замотала головой та. — Там слишком много японцев! — Намико, кажется, считала, что рая с японцами не получится.

— Я не мог взять Вас на Гавайи, — словно извинялся Хидэо, — но Вы можете поехать в Токио!

И он передал ей конверт. В нём было приглашение на банкет, который устраивал Научный фонд, плативший ей зарплату. Стипендиаты могли посетить банкет бесплатно, за счёт фонда — об этом извещало приглашение, отпечатанное золотом на замечательной плотной бумаге. Правда, в конверт была вложена ещё и узенькая жидкая полоска, уточнявшая: оплатить дорогу фонд не сможет, извините. Обед, который обошёлся бы в два мана — стоимость дороги то Токио и обратно, был ей не по карману. И чиновники фонда, кажется, об этом догадывались, потому вложили в конверт ещё и третью бумажку: уведомление, что посетить банкет стипендиат не сможет. Кроме стандартного текста отказа там был адрес фонда и марка. И даже её фамилия. Оставалось только бросить открытку в почтовый ящик, что она и сделала, вспоминая басню про лису, угощавшую журавля кашей, размазанной по тарелке так, что её невозможно было съесть.