— О боже! Юрочка, что с тобой? — тут же переключилась Лена на спутника, который с выпученными глазами медленно заливался пунцовой краской.

— Эпилептик? — бодро поинтересовался Мерецков. — Нужно нож ему в зубы вставить.

Двумя ударами кулаком в грудь, Слава успешно реактивировал процесс дыхания.

— Не надо мне нож в горло вставлять, Кирилл Афанасьевич. Давайте я вас лучше щелкну?

— Что-о-о?!

— Юрочка наш фотограф! — защебетала прыснувшая Леночка. Ей очень понравилась невольная шутка спутника над Мерецковым. — У него запись на год вперед — так талантливо фото делает!

— Ну, я тоже могу встречу устроить. Под запись… — начал куражится, старающийся немедленно отыграться Мерецков, вдавливая в речь аспидно-черные намеки полуугроз.

«Сука, — очень громко подумал Викторов. — Из-за тебя, пидор, только в моей семье трех прадедов не досчитались. Карты финских укреплений у тебя всю зимнюю войну на краю стола пролежали — никому ты их, тварь, не показал». Он полез в карман — найти хоть что-нибудь, хоть ручку — и в глаз этому упырю.

— Записи вещь хорошая! — прорвало нервно копающего в карманах хронодиверсанта. — Я считаю, это правильная привычка — все в записную книжку записывать. У меня их вообще две. И в каждой я записываю. Особенно то, где у меня карты перешейка лежат…

«А не захочет ли он узнать, как в сорок первом, когда его наконец арестуют, ему будут на голову ссать, и он всех сдаст. Этот любимый ярославский Вини-Пух товарища Сталина. Всех-всех-всех сдаст. И единственный живой из застенок выйдет».

Кровь прилила к голове, голова мелко затряслась, Слава неожиданно потерял ориентировку…

Внезапно, он обнаружил, что уже сидит за столом, вокруг снуют официанты, а Лена что-то счастливо щебечет, изредка поглаживая по руке. В ее взгляде он заметил удивление, смешанное с уважением. Накатившее состояние аффекта куда-то испарилось, будто сдернули рывком накинутую вуаль. «Очень странно» — подумал Викторов про свое состояние. — «Так и до инфаркта можно докатиться!»

— Дурачок! Ты совсем ничего не боишься?! Ты хоть знаешь кто это? Что за шутки про карты? Зачем ты так?

Слава с трудом заставил пальцы разжаться. Об тонкий, просвечивающий скатертью, английский фарфор тарелки, звякнула сталь столового ножа, неведомо каким путем оказавшегося у него в руке.

— Лена, пообещай мне, что не будешь верить ни в чем этому человеку! — неожиданно вырвалось у Славы. — Это Сатана в форме.

— Ну Юра, что с тобой?! — Девушка с изумлением посмотрела на тремор кисти хронодиверсанта. — Он ведь рассмеялся шутке, про карты, что ты. Даже похвалил тебя!

— Похвалил?! — Викторов сначала не поверил своим ушам, а затем криво усмехнулся. — Кирилл Афанасьевич очень приятный в личном общении человек.

Лена, сбитая совершенно с толку, с глазами как блюдца, лишь кивнула. Она подозвала энергичным и нервным щелчком «человека» и ткнула пальцем в пустые фужеры. Официант попытался описать ассортимент, но был отправлен за «любой но быстрой» бутылкой. Недоуменно пожав плечами, человек из сферы услуг удалился со вздернутой перекошенной мордочкой.

Славе тем временем лезли в голову всякие деструктивные мысли, навроде: «А не взять ли с кухни баллон с пропаном, да не жахнуть все здесь, все это господское добро, вместе с этой помоечной «элитой»… Почему элита именно «помоечная» и какие проблемы разрешит взрыв бытового газа — он не мог ответить даже сам себе. И тут Слава хлопнул первый бокал, нацеженный из холодной запыленной бутылки, принесенной в белоснежной салфетке из самых глубин подвала. Выпил залпом, как воду. Официант брезгливо отвел глаза. Лена же, не пытаясь вновь подначить своего любовника этой безвкусной всеядностью, сделала требовательный жест в направлении опустевшего хрусталя.

— О, хорошее вино! Красное, сухое! Испанское?! Купаж отменный. Говорят, такое великолепное вино, как это, во рту встречается с душой и это любовное свидание! — Слава выдал микс из заготовленных фраз, приуроченных к распитию ценных напитков, почти на автомате. Лена смотрела на него во все глаза. Ошарашенный официант выронил пробку и полотенце и был тут же отослан нервным взмахом тонких девичьих пальцев.

Викторов заметил, что Лена перехватила внимательный изучающий взгляд со стороны столика Мерецкова, исходящий от одной из моложавых дам, направленный на его персону. Видимо, смелые мужчины, способные бесстрашно нахамить высшему руководству здесь считались редкостью. И весьма интересной. Слабый женский пол, совершенно необъяснимо, часто влюбляется в абсолютно безбашенных отморозков, и не за красивые глаза, а именно за этот флюид бесшабашности.

— Ты такой необычный! — грудным голосом произнесла Лена. — Юра, а ты меня в правду любишь?

Хронодиверсант по этому минному полю ходил уже не раз и знал в нем все безопасные проходы. Проникновенный ответ, неоднократно успешно проверенный и испытанный в подобных ситуациях, не заставил себя ждать. У девушки покраснели щечки от удовольствия. Она нетерпеливо обхватила себя за запястья и поерзала на стуле.

— Давай, кушай быстрее и поехали! У меня дома, если что паек есть. Нам осталось так мало…

Глава десятая. ЧЕРНЫЙ СЛЕД НА БЕЛОЙ БУМАГЕ

Стоя на коротком трапе, ведущем в самолет, хронодиверсант оглянулся. Лена не вышла из машины. По дороге в аэропорт она почему-то расчувствовалась и принялась реветь в три ручья. Теперь его любовница скромно выглядывала из-за бликующих на утреннем солнце стекол автомобиля, с прижатым к лицу мокрым от слез платком.

Викторов, при всем своем опыте общения с женщинами, надо признать все же однообразном, не до конца понимал природу этой внезапно проснувшейся сентиментальности. Он с улыбкой вспомнил, как Лена попыталась с утра самолично сделать ему завтрак, отклонив помощь своей компаньонки, Оли. Долгое отсутствие практики привело к тому, что тосты пережарились, сыр сгорел, а кофе с молоком убежали наперегонки, уделав напрочь плиту. Но это совершенно не испортило атмосферу тихого утреннего счастья. Слава с огромным удовольствием припомнил все те позы, что они перепробовали ночью — Лена, казалось, занималась любовью как в последний раз.

Викторов взглянул на небо и, вздохнув, бесстрашно полез в темный зев пассажирского салона. Впереди его ждал «Освободительный поход».

Затертая до отрепанных лоскутных краев папка, с заклеенным в ходе восстановления корешком.

Надписи на сопроводительном листе, изобилуют многочисленными визами, штампами, датами и вязью затейливых росписей: