А скажи, Степан, как ты представляешь себе приход к власти свежих молодых сил? Откуда они возьмутся, а? Ты предложил красивый тост, так ответь-ка, мил человек, что практически он значит?

— Путч! — сказал Степан.

Все раскрыли рты. Медведев рассмеялся.

— В условиях абсолютной свободы большевики на выборах в Учредительное собрание не смогли собрать большинства голосов, и Ленин захватил власть в результате двух путчей — у Зимнего дворца и позднее в Таврическом дворце.

Сталин произвёл путч, лишив власти Троцкого и других «законных» претендентов раньше, чем они успели организоваться для процедуры выборов: на выборах в партии Сталин погорел бы так же, как Ленин погорел на всенародных выборах. Сталинский террор — это затянувшийся путч. Расстреляв Берию и компанию, Хрущёв оставил конкурентов без железного кулака, он — также путчист. И сам он, если не умрёт естественной смертью, лишится власти тоже только в результате путча, ибо такова уж природа смены власти в условиях диктатуры: диктаторов голосованием не выбирают и не сменяют.

Выхватывать власть становится возможным только при одном условии — властолюбцам приходится в какой-то мере идти навстречу требованиям народа. Поэтому в конце концов выигрывает народ, сталинисты как ни брыкаются, как ни мешают общему движению, как ни замедляют строительство советского дома, но всё же народная река течёт вперёд, а не назад, и советский дом строится, и с каждым этажом делается всё краше и удобнее. Будем оптимистами!

Опять заговорил Семён.

— Друзья, начинается бархатный сезон, все мы разъезжаемся на отдых. Увидимся уже осенью. К тому же сегодня все говорили так, точно собрались подвести итог нашим беседам за круглым столом. Хочу сказать несколько слов и я, и тоже в плане подведения итогов. Я тоже думаю, что все вы не коснулись главного.

Сталин поступал, не думая о будущем государства и партии, он защищал лишь себя самого и свою власть: если бы он думал о чем-нибудь другом, то его действия казались бы просто глупыми — ведь он никогда и ни в чём не учитывал суд Истории, ему было на это наплевать. Он умер до всенародного суда над ним, без печати уголовного преступника на лбу. Чудовищные преступления остались неотомщёнными. Но в истории ничего не проходит бесследно, и если Сталин и сталинисты уйдут из жизни безнаказанными, то совершенно посторонние и невинные советские люди, больше того, жертвы сталинизма, — когда-нибудь понесут расплату за сталинизм.

Дима как-то рассказывал о статье американского автора о глобальной стратегии. В ней прямо указывалось, что борьба за весь мир решается в Европе, а борьба за Европу — в поясе демократических стран, играющих для СССР роль предмостных позиций — в борьбе между коммунизмом и капитализмом победит тот, кто удержит в руках эти территории. Если это так, то плохо, ибо Сталин сделал всё для неизбежной потери симпатий к СССР в этих странах.

В Праге есть место, где публично были повешены виднейшие коммунисты Чехословакии. За что? Публичные казни через повешение в наше время?! Казни коммунистов коммунистами?

Идеологических причин для расправы не было, это был террористический акт для удержания власти. Было посеяно семя вражды, и всходы неминуемы.

Годы идут, нет уже Сталина и его палачей, и наследник Сталина, Никита Сергеевич Хрущёв, расписался в вине СССР в этих казнях — посмотрите текст приговора Берии и компании. Это — неопровержимые исторические факты — злодейские убийства и наше признание вины. А что дальше?

Наивно думать, что преступление забыто и торопливое устранение свидетелей без всенародного суда якобы закрывает вопросы нашей ответственности в Чехословакии, в Прибалтике, на Западной Украине и других странах, где поработали сталинщики и их местные прихвостни. В интересах неосталинистов, чтобы это было именно так, но забвения и прощения не будет, история всё видит и всё помнит, и за злодеяния наших мучителей придётся расплачиваться не им, а нам, их жертвам, советским людям, пережившим Сталина и сталинщину, придётся расплачиваться народу, хотя народ не виноват вообще.

Вот об этом-то я и хочу сказать — о предстоящей оплате чужих счетов!

Проговорив это, Семён смолк и утёрся носовым платком размером с деревенское полотенце.

— Да-с, — буркнул Борис и закурил.

— Вот именно, Борис, — серьёзно подтвердил Семён.

Я только кивнул головой.

Степан посмотрел на часы.

— Без четверти десять. Пора заканчивать беседу. Итак:

1. Ленин создал режим персональной диктатуры, при котором благополучие государства и партии зависит от характера диктатора и его ближайших помощников, а не от государственной и партийной юридической структуры.

2. Личная диктатура прикрыта демократическими учреждениями — выборами, коллективностью управления и пр., но, как показал опыт, при Ленине, в силу его высоких личных качеств, это прикрытие не было вообще нужно, а при первом и втором наследниках оно перестало что-либо прикрывать, ибо Сталин непослушных расстреливал, а Хрущёв подбирал заведомо послушных, хотя в своей практике он тоже ни с кем не считался.

3. На основе антинаучных принципов организации труда в управлении и науке, а также на основе экстенсивной экономики, при которой половина народных усилий и достояния тратится впустую, было выстроено государство, все грандиозные достижения которого куплены ценой нерационального разбазаривания духовных и материальных средств народа.

4. Государственные и партийные дела при Ленине шли гладко, потому что он сам был порядочным, здоровым, культурным и, главное, идейным человеком, а потому «осторожно пользовался властью».

5. В силу порочности структуры государства и партии и несовершенства человеческой природы, к власти совершенно закономерно пробрались непорядочные, душевнобольные, некультурные, а главное, аморальные и безыдейные люди — патологический властолюбец Джугашвили и нахальный неуч Хрущёв, и стали «неосторожно пользоваться властью», чем нанесли стране, партии и международному рабочему движению непоправимый ущерб.

6. Естественно и закономерно качество управления страной и партией с каждой сменой диктатуры неуклонно снижалось: если Ленин и его окружение были руководителями с сотрудниками, то Сталин явился палачом с уголовной шайкой, а Хрущёв — главным невеждой среди других невежд, стоящих у власти.

7. Лёгкость ломки Сталиным демократической ширмы и её очевидная всем фальсификация Хрущёвым показывают, что в структуре государства и партии нет юридического механизма, гарантирующего страну от повторения преступлений Сталина и глупостей Хрущёва.

8. Тяжелейшие злодеяния и ошибки послеленинского руководства и его назойливое злоупотребление именем Ленина и любовью народа к Ленину вызвали кризис идеологии: разница между словом и делом стала столь значительной, что население потеряло доверие к печати, радио и всем другим средствам правительственной информации и партийной пропаганды.

9. Нарастающий кризис доверия протекал параллельно с укреплением гигантской машины государственного и партийного чиновничества, которое твёрдо взяло в руки руководство расслоившимся на новые социальные слои советским обществом, похожим при Хрущеве на бесклассовое общество не больше, чем российское общество до Октябрьской революции.

10. Бюрократическая машина управления экономикой, наукой и искусством породила идеологию неосталинизма, то есть систему кормушечничества, борьба с которой невозможна, потому что она — реально существующая надстройка над реально существующим материальным основанием.

11. Рост вооружения и технической оснащённости страны происходит параллельно с её духовным обнищанием в условиях антинаучной организации труда и невозможности исправить положение, потому что в области духовной культуры каждая попытка была бы невыгодна неосталинистской бюрократии, а в области экономики — невыгодна привыкшим к экстенсивному труду рабочим и служащим. Поэтому сложившийся уклад в стране и партии с каждым годом всё более и более тормозит их развитие и затрудняет прогресс: идущей на полезное строительство доли национального дохода и народных усилий уже недостаточно для того, чтобы не отставать в ходе мировой технической и культурной революции. Страна и неосталинистская партия приближаются к неизбежному «моменту истины», а проще говоря — к испытанию на прочность и на способность приспособляться к обстоятельствам.