Но я живу с Анечкой в моём жэковском доме, и если говорить правду, то даже рад этому: это обычный московский дом, и я описываю обычную московскую жизнь своего времени. Но и в ведомственных домах неспокойно, и там многие мучаются, потому что для того, чтобы люди жили, как им хочется, нужно, чтобы они занимали самостоятельную квартиру под замком. Это элементарно и естественно. Но вот этого-то у нас пока нет! И дальше: выйдя на улицу, счастливый обладатель отдельной трёхкомнатной квартиры (больших у нас не строят) сразу же попадает в обычную неустроенную советскую жизнь — в магазине, на транспорте, на работе и во время отдыха он видит расхлябанность и дезорганизацию сверху и царство анти-НОТа.
Ах, да что там! Куда уж говорить о научной организации нашей жизни, нам хотя бы милиционер не спал бы на посту и кассирша не грубила! А улучшить жизнь на одном её участке нельзя, надо поднимать культуру вообще, широким фронтом, это комплексное мероприятие, начинающееся в семье и в детдоме, продолжающееся в школе, заканчивающее на работе и на отдыхе и охватывающее все слои общества и все области человеческой деятельности. Рабочие у нас говорят, что сам Хрущев, его родня и придворные сановники уже давно вступили в коммунизм, но двухсотмиллионному населению страны от этого не легче.
Дома-казармы на Ленинском проспекте являются вещественным доказательством некомпетентности партийного руководства и приниженности специалистов, обязанных делать то, что они считали плохим и вредным.
После устранения Хрущёва в производство было пущено большое количество новых типовых проектов, и, хотя строительство жилых домов по уникальным проектам у нас пока отсутствует, внешний вид домов всё же стал разнообразнее, а внутренняя их планировка — более удобной. Ушёл только один человек — и изменились целые улицы города!
Стали ли новые дома более дорогими?
Нет, они обходятся дешевле. Но чуть-чуть приоткрылась дорога инициативе, специалистов стали больше слушать, смолкла лживая присказка своевольца «Надо посоветоваться с народом!» — и результаты не замедлили сказаться: там, где кончается хрущёвская часть нашего проспекта, этого архаического военного поселения, там начинается самый обыкновенный современный город с разнообразными по архитектуре и цвету домами.
Я приведу ещё два простых, маленьких и характерных примера.
За последние одиннадцать лет в стране были выстроены тысячи больниц. Одна на наших глазах выросла на месте свалки вблизи свинарника села Семёновское. Это — новенькая, «с иголочки», больница нашего показательного района.
Мы с Анечкой случайно побывали в ещё более показательной больнице для членов правительства и иностранцев. Обе — увеличенный вариант русских больниц прошлого века, слегка изменился только внешний вид: наша больница не имеет тошнотворных ампирных колонн и облицована стандартным кафелем, а не оштукатурена. Но ни одной попытки осуществить современные достижения в больничном строительстве сделано не было: с момента ввода в действие оба эти учреждения — брак, удостоверение в отсталости и потере денег, материала, земельного участка, труда и, главное, времени. Эти несовременные больницы не только обладают малой пропускной способностью (как гостиницы сталинско-хрущёвской постройки), но и внутренне не приспособлены для установления новейшего, с каждым годом усложняющегося оборудования. А уж об обеспечении удобств больным и обслуживающему персоналу, об обеспечении снижения эксплуатационных расходов за счёт постоянного совершенствования труда и говорить нечего. Так как место занято и так как нужды города и науки растут и их давление делается всё настойчивее, то придёт время, когда эти новые здания придётся ломать и перестраивать.
В маленькой Швеции как раз в это время нашли оптимальный вариант больничного здания — в двадцать этажей и больше, со сквозными шахтами, по которым движутся с этажа на этаж аптека и картотека, телевизионные камеры наблюдают в палатах за каждым движением больных, а в уборных, коридорах и на рабочих местах — за каждым движением служащих, с перфокартами вместо истории болезни, электрокарами вместо носилок, диктофонами в кармане халата врача, обходящего больных, с пневматической почтой между этажами, с раздвижными стенами из пластмассы, электронно-вычислительной машиной, помогающей ставить диагноз и указывающей лучший метод лечения каждого больного и к вечеру подсчитывающей, оправдал ли себя или нет каждый работник, — такие больницы у нас невозможны, потому что они рациональны, а рационализация связана с сокращением количества рабочей силы, такое сокращение в масштабе страны неизбежно вызовет возникновение безработицы, которая при социализме якобы невозможна, чёрт побери, ведь «людей надо кормить!» Да и кто согласится интенсивно работать за нищенский оклад?
Мне рассказали, как на некоторых заводах сначала устанавливают современные линии связанных между собой производственных автоматов, бегут в парторганизацию, получают строжайшее запрещение кого-нибудь увольнять и, наконец, переходят к старому ритму работы, при котором или автоматы работают с полной нагрузкой, а ненужные рабочие без дела слоняются по заводу, или автоматы стоят, а рабочие, обливаясь потом, работают дедовскими способами.
А вот ещё пример — наши комбинаты бытового обслуживания.
Все они выстроены при Хрущёве. Основное слово, слышащееся в толпе возбуждённых заказчиков, всегда одно: «Безобразие!». Потому что велик процент ручного труда, машины несовременные, работают медленно и плохо, материалы для починки — отходы с фабрик и заводов, а мастера — пьяницы, инвалиды, воры или случайные люди, не способные устроиться получше, потому что зарплата здесь столь низкая и настоящий, знающий своё дело мастер в такой комбинат на работу не пойдёт. Но даже и эти горе-специалисты выполняют заказ хорошо, если сунешь им в карман деньги и не потребуешь квитанции: работа «налево» — это стимул, тогда каждый начинает думать и шевелиться!
Нужно сказать ещё несколько слов об артелях и кустарях нашего района. Они до Хрущёва были и выполняли чрезвычайно нужную населению функцию, дополняя казенные госпредприятия, — чинили обувь, часы и другие домашние вещи, шили кепки нестандартного размера или покроя и прочее. Брали дороже, чем государственные, но и работали качественнее, а сырьём им служил товар, украденный и перепроданный рабочими с госпроизводства. Хрущёв, не обеспечив замены, этих ремесленников прикрыл — социализм в эпоху перехода к коммунизму не совместим с артелями ремесленников, тем более в такой высокоразвитой стране, как СССР. И получилось, что я, например, не могу сейчас заказать себе весеннюю серую кепку, да, обыкновенную весеннюю серую кепку, потому что у меня большая голова, а в магазине для великанов продаются зимние чёрные кепки из шубного сукна!
В городе с семимиллионным населением, в Столице Мира, как любит выражаться наша потрепанная событиями и целованием стольких сапог «Правда», купить серую лёгкую кепку на мою голову нельзя, и я хожу поэтому с непокрытой головой, как студент.
Но ведь не в моей кепке дело. Метод — сначала душить, а потом не спеша начинать бесконечные разговоры о замене — разве это не тот же приём, которым была проведена коллективизация сельского хозяйства в начале тридцатых годов? Она обошлась в миллионы человеческих жизней и отбросила нашу аграрную экономику назад так далеко, что и сейчас, спустя тридцать пять лет, страна не может залечить эту рану, и всё же такой явно неудачный, я бы сказал, противоречащий здравому смыслу, метод и по сей день воспевается на все лады как эпохальный скачок, большой скачок вперёд и насильственно навязывается населению в позднее завоёванных землях — Западной Украине и Прибалтике.
В самом начале своего царствования Хрущёв оповестил население, что коммунизм недалеко и входить в него наши люди уже вполне готовы, потому что советский человек — это новый человек, обладающий всеми нужными качествами. Этому новому человеку противостоит житель Америки, где все разлагаются заживо. При любом антиобщественном поступке хулигана и вора надо перевоспитывать, и для этого следует не наказывать, а брать на поруки.