Изменить стиль страницы

Был бы первым персонажем.

— «Особенно сильное настроение создал в театре скворец, заунывно свиставший за сценой. В скворце мы узнали нашего неподражаемого артиста г-на Счастливцева. Говорят, что в свой бенефис он будет за сценой сорокой прыгать. Билеты все проданы».

Ах, живи Аркадий в наше время!

Как бы он сказал Геннадию Демьяновичу Несчастливцеву:

— Ведь актёр-то нынче не в моде!

— А что у тебя там в узле?

— Настроения-с, Геннадий Демьянович!

— А драм у тебя нет?

— Драм, Геннадий Демьянович, нет! Одни настроения!

— И охота тебе, вместо пьес, настроения носить?

— Публика требует, Геннадий Демьянович!

Пьеса г-на Фёдорова «Старый дом» не имела успеха на Александринской сцене потому, что в постановке не было надлежащего настроения.

В пьесе-то есть настроение, в постановке — не передано!

Пьесу надо ставить так.

При поднятии занавеса со сцены из скрытых потайных люков несёт затхлостью и плесенью.

Вообще носу я придаю в театре большое значение. Нос до сих пор ничего не делал в театре. Действовали на зрение, на слух. А нос, что он делал? Сморкался во время самых сильных монологов и мешал? Надо заставить и его, бездельника, работать! Пусть способствует передаче настроения.

Итак, все носы приходят в скверное настроение, потому что со сцены пахнет затхлостью, плесенью и гнилью.

По стенам бегают пауки, ясно различаемые в бинокли.

Во время реплики М. Г. Савиной публика видит, ясно видит, как с потолка спускается паук и заползает почтенной артистке за воротник.

Все зрительницы нервно поводят плечами, словно и им заполз за корсаж паук.

И вот тогда-то, когда г-жа Савина скажет:

— Какой это старый, старый, старый, старый, старый дом!

Вот это настроение!

— Знаете ли, — говорит зритель, выходя с первого представления новой пьесы «в четырёх туманах и 18 настроениях», — смотрел, смотрел я — и вдруг мне в голову мысль: «Да стоит ли жить? А не застрелиться ли?» Взглянул на соседа — и обмер: «Да у него в глазах та же мысль!»

Вот это называется «настроением».

И актёры для таких пьес нужны совсем другие.

Где ты «первый любовник» добрых старых времён?

Классический первый любовник!

— Сюртучок с иголочки, на левой ручке перчаточка.

Цилиндр словно только что вычищенный ваксой. Сверкавший до боли в глазах. Он снимал цилиндр не иначе, как входя в гостиную, становился на одно колено.

Хватался за завитую голову.

И был неотразим.

Где ты «фат»? Фат, от которого на полверсты разило сердцеедом! Который имел такие жилеты, что, — выйди в таком жилете на улицу, — возьмут в полицию!

— За появление в маскарадном костюме в неположенное время.

Где классический «простак» в белокуром парике, которого театральные парикмахеры так мило называли «городской блондин»?

Как просто и ясно было всё тогда в жизни и на сцене.

Комик надевал «толщинку» и прилеплял две котлеты вместо бакенбард.

Ingenue comique перед выходом на сцену завязывала губки бантиком. Ingenue dramatique начинала страдать ещё до поднятия занавеса.

Драматическая героиня, выходя на сцену, «метала взор». И вы сразу видели, что она:

— Всё поняла.

Теперь не то.

— Иван Иванович гримируется!

Он кладёт на полпальца белил. Сверх белил густо пудрится самой белой пудрой.

Это — любовник. Это — герой.

— Голландской сажи Ивану Ивановичу.

— Иван Иванович сделает чёрные круги вокруг глаз.

Он идёт изображать героя нашего времени.

— Иван Иванович, приготовьтесь, скоро ваш выход!

У Ивана Ивановича начинает дёргаться половина лица.

У Ивана Ивановича начинается Виттов пляс.

— Я… я… я… готов!

И в антракте к нему бегут знакомые.

— Поздравляю!

— Колоссальное впечатление!

— Удивительно нервно!

— Ах, какой вы неврастеник!

Рецензент отмечает на манжетах:

— Успех колоссальный: после второго акта у трети театра началась Виттова пляска.

Театральные хроникёры бегут:

— Сколько истерик? Сколько истерик?

— Правда, что одного господина вынули в гардеробе из петли? Хотел повеситься на вешалке!

«Знатоки» изумляются:

— Какая сила! Какая сила!

— Какая сила в изображении полного бессилия!

И самый «фурорный» артист в России г-н Орленев.[44]

Актёр, который как никто изображает полное нравственное бессилие.

— Я нервно-салонный актёр! — с гордостью говорил мне на днях один артист.

И вы часто услышите похвалу:

— Ах, это такой, такой неврастеник!

В театральном бюро скоро будут вывешивать объявление:

— Неврастеник ищет места. 500 рублей в месяц, два бенефиса. Жена — истеричка.

И антрепренёр станет набирать труппу:

— Первого неврастеника, второго неврастеника. Истеричку с большой истерией.

— С большой истерией трудно найти-с. Все нарасхват. Не возьмёте ли… Есть психопатка одна.

— Психопаток взяли трёх. Нет, уж вы мне хоть на гастроли истеричку с большой истерией дайте. С малой истерией у меня жена. Публика очень любит. А такой-то хорош?

— Нервы — мочала.

— Давайте! Давайте! Его на застрастку!

Слава Богу! Труппа для «пьес с настроениями» готова.

Если старый афоризм верен и сцена — зеркало жизни, «на зеркало неча пенять».

Таково отражение.

вернуться

44

Орленев (настоящая фамилия Орлов) Павел Николаевич (1869–1932) — русский актер. Дебютировал в 1881 г. на сцене Артистического кружка в Москве, много работал в провинции, выступал в Театре Ф. А. Корша (1893–1895 гг.) и в Театре Литературно-художественного общества (1895–1900). Постоянно гастролировал. Создал новое амплуа в русском театре — «неврастеника».