Теперь предстояло переправить сюда Мериноса.

Мускулы Тотора вновь стали твердыми как камень. Его вела воля к победе.

Секунду спустя Меринос уже стоял рядом.

Спасение ли это? Или всего лишь обманчивая передышка перед неминуемой гибелью? Друзьям не верилось, что они живы и невредимы. Несколько минут они стояли молча, не шевелясь, как будто боялись звука собственных голосов.

Была глубокая ночь. Снизу тянуло сыростью и плесенью. По-прежнему не произнося ни слова, Тотор оторвал пуговицу от своих брюк и бросил вниз. Предмет был слишком мал, чтобы точно определить глубину колодца, но они еще долго слышали, как пуговица ударялась о деревяшки.

Глубина колодца равнялась, вероятно, высоте здания. А значит, под ними зияла пропасть, бездна.

Тотор задумался над вопросом, стоило ли спасаться от огня, чтобы сгинуть в плесневелой сырости этой преисподней…

«На сей раз, мой бедный Тотор, с иллюзиями, кажется, пора расстаться. За твое будущее я не дам и ломаного су. Да-а… О такой ли гибели грезил ты в героических мечтах своих? А все чертов Си-Норосси с его письмом! Требовать от меня, сына Фрике, заманить французов в западню… Ты слеп, каналья!..»

Внезапно Тотор вздрогнул. Что делает Меринос, пока он тут размышляет? В порядке ли он?

— Эй! Меринос!

Тишина.

— Эй, старина! Что с тобой? Ты меня слышишь?

Тотор стал ощупывать пространство вокруг и вдруг страшно закричал.

Друга не было рядом!

— Что бы это значило? Упасть он не мог. Я бы услышал… что тогда? Надо пошевеливаться!

Он аккуратно соскользнул на одну из поперечин и поискал там. Ничего!

Нужно было подниматься обратно. Тотор чувствовал, что слабеет, но постарался собраться.

Если Меринос не найдется сейчас, он не найдется никогда. От этой мысли мороз подирал по коже, подступало черное отчаяние, но Тотор отгонял страшные видения.

— Спустимся еще вон на ту крестовину! Посмотрим там…

Наконец нога нащупала что-то мягкое… Сомнений не было, это его друг. Но каким образом он оказался здесь? Почему молчит и недвижим как пень?!

Стараясь не потерять равновесия, удерживаясь лишь силой собственных бедер, Тотор дотянулся до тела Мериноса… ощупал его: вот грудь, вот голова… И вдруг послышался жалобный стон:

— Дай мне поспать!

Бедняга и в самом деле спал! Сладко спал, примостившись на жестких деревянных балках, как младенец в колыбельке.

До Тотора донесся богатырский храп, и он облегченно и радостно рассмеялся.

Убедившись в том, что Мериносу ничто не угрожает, парижанин немного успокоился.

— Неплохо было бы сейчас перекусить! От плотного завтрака я бы не отказался. Слава Богу, Меринос так крепко спит, что не ведает этих адских мук… Нам ведь, похоже, ничего не светит, кроме голодной смерти. Это может продолжаться очень долго.

Меж тем вокруг по-прежнему было тихо и темно, хоть глаз выколи. Подниматься наверх — безумие. Летели вниз они довольно долго, и ухватиться там было не за что… Попытаться спуститься вниз — значит почти наверняка упасть. С какой высоты? И что там внизу?

— Разобьемся к чертовой матери! Ей-богу, Меринос куда умнее меня. О, если бы я смог последовать его примеру! Впрочем, кто знает, быть может, все еще закончится благополучно. Недаром гласит пословица: утро вечера мудренее. Когда я учился в школе, — вспоминал Тотор, — я так решал свои проблемы: мама отправляла меня баиньки, гасила свечу… а на следующее утро само собой приходило решение… Бедная мама! Если бы ты видела сейчас своего мальчика, у тебя опустились бы руки!.. А папаша Фрике! Не приведи Господь, но я все же спрашиваю себя, как поступил бы отец, окажись он в моем положении. Ведь ему удавалось выкрутиться и не из таких переделок… Замечательно! Глаза у меня слипаются… Тем лучше! Доброй ночи, папа… доброй ночи, мама… бай-бай, малыш, бай…

И Тотор погрузился в глубокий сон. Он обо всем забыл и спал спокойно.

Но что же происходило наверху, после того как наши друзья очутились в колодце?

Читатель не забыл, надеюсь, что храбрый бен Тайуб на руках вынес султана из огня, выпрыгнув в окно…

Холм с этой стороны был покрыт богатой растительностью: кактусы, алоэ, пальмы, бананы. Буйство зелени, но такой густой и такой колючей, что любой упавший туда непременно должен был бы погибнуть.

На постель из розовых лепестков это мало походило. Острые шипы тропических растений разят, точно кинжалы.

И тем не менее оба остались живы. На крик Тайуба сбежались солдаты и рабы. А в это время наверху обезумевшие от страха стражники, имамы и разная придворная шушера разбегались кто куда, спасаясь от пожара.

Си-Норосси повезло: сквозь плотную ткань одежд он почти не ощутил уколов растений и отделался легкими ссадинами.

Тайуб, с окровавленными руками, в изодранном бурнусе и с иссеченным шипами лицом, передал султана на попечение его челяди, и те бережно уложили повелителя на золоченые носилки.

Султан был спасен…

Вопреки опасениям, пожар не распространился по всему зданию, уничтожив только шелковую и шерстяную обивку, ковры, драгоценные шали и ткани в тронном зале. Сам же дворец, построенный из массивных каменных блоков, скрепленных железными скобами, почти не пострадал. Огонь опалил внутренние перегородки, разрушил несколько деревянных панелей, погубил резные украшения, но не затронул остова здания.

У подножия цитадели текла быстрая река. Сто человек выстроились цепочкой и очень быстро наполнили стоявшие на террасе резервуары водой. В какой-нибудь час огонь был погашен, и лишь кое-где в небо то и дело взвивались струйки дыма, образовав зловещее облако над крепостью султана-разбойника.

Бандитское логово устояло, получив незначительные повреждения.

Придя в себя, Си-Норосси вскоре уже восседал во внутреннем дворике, откуда открывался вид на равнину.

Искаженное злобой лицо его приобрело теперь тигриное выражение.

Рядом стоял Тайуб. Араб был, как всегда, спокоен.

Оба молчали. Только разъяренный султан скрипел зубами в напряженной тишине.

Собрался весь двор: военачальники, духовенство, писари. Все взоры были прикованы к лицу владыки.

Не было лишь фон Штерманна. Погиб он или ранен, никто не знал. О немце позабыли.

Наконец Си-Норосси прервал тягостное молчание. Он подал знак бен Тайубу и, когда тот подошел ближе, приветствовал его, как это принято на Востоке.

— Пусть приведут француза!

Тайуб вздрогнул.

— Француз исчез! И его приятель-американец тоже…

Физиономию султана свело судорогой, в глазах сверкнули молнии. Он кричал, угрожал, в нем проснулась тупая, слепая ярость.

Си-Норосси потребовал объяснений.

Тайуб невозмутимо пояснил: в суматохе, когда он беспокоился единственно о том, чтобы спасти своего господина, убедившись, что жизнь султана вне опасности, он стал искать двух преступников. Но их и след простыл.

— В таком случае пусть ко мне приведут предателей, которые помогли мерзавцам бежать!

— Это невозможно! Их никто не знал здесь, никто не общался с ними…

— Ничего не желаю знать! Пусть приведут семерых офицеров, что командуют гвардией… они все расскажут…

Пока приказ исполняли, Си-Норосси огляделся вокруг и, заметив палача, подозвал к себе. Но тут султан обратил внимание на то, что у черного гиганта в руках нет всегдашней громадной турецкой сабли, и спросил, что произошло.

Великан замялся, пролепетал что-то нечленораздельное и наконец признался, что проклятый француз отнял у него оружие, каковым и разил солдат, верных его величеству…

На этот раз Си-Норосси расхохотался. История показалась ему чрезвычайно забавной.

— Сходи за другой саблей и быстрее возвращайся!

Палач, решивший уж было, что дни его сочтены, сломя голову кинулся выполнять приказ, вскоре вернулся и занял место возле хозяина.

К Си-Норосси привели семерых командиров отрядов, а вернее сказать — предводителей шаек. Все это были здоровенные детины, типичные бандиты. Именно они каждый день вели отряды в бой против беззащитных людей, неся смерть и мучения туземцам, а в награду получали хороший куш.