Подобные самооправдания приводят к двойной трагедии: невинных людей держат в тюрьме, а виновные разгуливают на свободе. Тот же самый анализ ДНК, который помогает оправдать невиновного человека, может быть использован для идентификации виновного, но это случается редко [194]. Из всех случаен необоснованных обвинительных приговоров, которые участникам „Проекта „Невиновность““ удалось отменить, нет ни одного примера, когда полиция после от мены приговора попыталась бы найти настоящего преступника. Полицейские и прокуроры просто полностью закрывают дело, чтобы тихо отправить в небытие это напоминание о допущенной ими ошибке.

У всех граждан есть право ожидать, что в нашей системе криминальной юстиции будут эффективные процедуры не только для обвинения виновных, но и для защиты невиновных, а допущенные ошибки будут с готовностью исправляться. Ученые-правоведы, социологи и психологи предложили различные меры для исправления законодательства и важные процедурные изменения, которые могут уменьшить рыск ложных признаний, ненадежных показаний свидетелей, лжесвидетельства полицейских и т. д. [195]. Но, с нашей точки зрения, главное препятствие, мешающее признавать и корректировать ошибки в системе криминальной юстиции — то, что многие ее участники ослабляют неприятное ощущение диссонанса, отрицая, что такие проблемы существуют. „Нашей системе нужно создать эту ауру близости к совершенству, уверенности в том, что мы не обвиняем невиновных людей“, — говорит бывший прокурор Беннетт Гершман» [196]. Польза подобной уверенности для офицеров полиции, детективов и прокуроров заключается в том, что им не приходится мучиться бессонными ночами, беспокоясь о том, что они отправили невиновного человека в тюрьму. Но некоторое количество бессонных ночей было бы для них полезно. Сомнения — это не враг правосудия, а вот неоправданная уверенность ему точно вредит.

Сейчас в профессиональной подготовке большинства офицеров полиции, детективов, судей и адвокатов практически отсутствует информация об их собственных когнитивных ошибках и заблуждениях, о том, как их корректировать в максимально возможной степени, как справиться с диссонансом, который они ощущают, сталкиваясь с доказательствами, не соответствующими их представлениям. Напротив, большую часть их знаний о психологии они получают от самозваных «экспертов», которые, как мы видели, не учат их тому, как делать более точные заключения и оценки, не оставаясь постоянно уверенными в том, будто они всегда делают верные заключения: «Невиновный человек никогда не признается». «Я видел это своими глазами, значит я прав». «Я всегда могут определить, когда кто-то лжет — я годами делал это». Однако такая уверенность — это отличительная особенность псевдонауки. Настоящие ученые используют осторожный язык вероятности: «Невиновных людей можно подтолкнуть к признанию в определенных условиях, позвольте мне объяснить, почему я думаю, что признание этого человека, вероятно, было получено под давлением». Вот почему свидетельские показания ученых часто вызывают раздражение. Многие судьи, присяжные и офицеры полиции предпочитают определенность науке. Профессор права Д. Майкл Райсингер и адвокат Джеффри Л. Луп пожаловались на то, что «современное право практически не использует результаты современных исследований характеристик восприятия, познания, памяти людей, того, как они делают выводы или принимают решения в ситуации неопределенности, ни в правилах и процедурах получения доказательств, ни в том, как судей обучают применять эти правила и процедуры» [197].

Однако обучение, опирающееся на определенность псевдонауки, вместо скромного признания наших когнитивных ошибок и слепых мест, повышает вероятность ошибочных обвинений двумя способами. Во-первых, оно поощряет работников правоохранительной сферы к слишком поспешным выводам. Офицер полиции решает, что подозреваемый виновен, а потом не хочет рассматривать другие возможности. Прокурор округа принимает импульсивное решение выдвинуть обвинение по делу, особенно, если оно сенсационное, не дожидаясь, когда будут собраны все доказательства, она объявляет свое решение в СМИ, а потом ей трудно идти на попятный, когда доказательства по этому делу оказываются сомнительными. Во-вторых, после того как дело рассмотрено, и вынесен обвинительный приговор, судья и прокуроры будут мотивированы отвергать любые последующие доказательства невиновности осужденного.

Противоядие для этих таких характерных для людей ошибок — позаботиться о том, чтобы в полицейских академиях и на факультетах права студенты узнавали о своей подверженности самооправданиям. Им нужно научиться умению разыскивать статистически вероятных подозреваемых (например, ревнивый приятель девушки), не упуская из вида менее вероятных, с точки зрения статистики, подозреваемых, если на них указывают какие-то улики. Им нужно узнать, что, даже если они уверены в том, что всегда могут определить, когда подозреваемый лжет, они могут ошибаться. Им нужно узнать, как и почему невиновных людей можно склонить к признанию в преступлении, которое они не совершали, и как отличать признания, которые, вероятно, правдивы, от тех, которые были получены под давлением [198]. Им следует узнать о том, что популярные методы составления профиля подозреваемых, которые так любят агенты ФБР и авторы сценариев телесериалов, связаны с высоким риском ошибиться из-за так называемой «ошибки подтверждения»: когда детективы и следователи начинают искать характеристики преступления, соответствующие профилю подозреваемого, они также склонны игнорировать те характеристики, которые ему не соответствуют. Короче говоря, им нужно научиться переключаться на других подозреваемых, если оказывается, что их первоначальный выбор был ошибочным.

Профессор права Эндрю Макклург предлагает сделать дополнительный шаг в обучении полицейских. Он давно призывал к использованию принципов анализа когнитивного диссонанса, чтобы удержать высокомотивированных новичков от первого неверного шага и спуске с пирамиды в направлении нечестности, привлекая их внимание к их собственной я-концепции «хороших парней, борющихся с преступностью и насилием». Он предлагает программу обучения честности в решении этических дилемм, в которой курсантам привьют ценности, подчеркивающие, что важно говорить правду и поступать правильно, и эти ценности станут центральным элементом их формирующейся профессиональной идентичности. (Сейчас в большинстве программ обучения полицейских курсантов решению этических проблем отводится всего один вечер или и того меньше — всего пара часов). Поскольку такие ценности на работе быстро вступают в противоречие с принятыми там неформальными нормами — «Ты не должен выдавать своего коллегу»; «В реальном мире единственно верный способ добиться обвинения — состряпать доказательства» — Макклург предлагает назначать новичкам опытных и твердо придерживающихся этических принципов партнеров- менторов, как это принято в клубах «Анонимных алкоголиков» (там это называют спонсорством), которые помогут новичкам сохранить стремление к честности. «Единственная надежда существенно уменьшить ложь в полиции — это превентивный подход, нацеленный на то, чтобы хорошие полицейские не становились плохими», — утверждает он. Теория когнитивного диссонанса предлагает «эффективный, недорогой и неисчерпаемый инструмент для достижения этой цели: собственную я-концепцию полицейского офицера» [199].