* * *
Я шумный мир опротестую -
от суеты до слухов,- весь.
Люблю случайную, простую,
неподготовленную вещь.
Случайный тост в углу случайном
с едва знакомым на пути.
Вздох, после странного молчанья
вдруг вырвавшийся из груди.
Случайный путь, случайный поезд -
ночной, неведомо куда,
который движется, как повесть,
не завершаясь никогда.
Случайно брошенное слово,
вино в прохладной глубине,-
все это, преломляясь, снова
поет во мне, живет во мне…
Внезапные простые вещи!
А я им радуюсь, ценя.
Они как гости, в час зловещий
вдруг посетившие меня.
И как мне их не славить, если
я рядом с ними молодел,
в них находил слова для песни
и силу в самый трудный день!
Пойду – небрежный и печальный,
вздохну легко,
взмахну рукой -
не преходящий,
не случайный.
Случайны вещи.
Я -
другой!
ЛЮБОМИР ЛЕВЧЕВ
КРЫШИ
Б. Райнову
Был дедовский дом старинный
крыт крышей из плит тяжелых.
И я даже помню – на крыше
росла какая-то травка…
– Где, -
вопрошаю,-
дедовский дом старинный?
Мне отвечают: разрушился сам собою.
– Смотри,-
говорят,-
из плит этой крыши
отличнейший получается тротуар!
…О да, конечно, плиты – они те же,
Но я не верю, будто сам собою
тот дом разрушился,-
нет, я не верю!
То был добротный дом -
простой,
удобный,
напоминавший чем-то человека.
Однако он страдал дефектом тем же,
что и весь прочий дедов мир старинный,-
тяжёлая, из плит тяжелых, крыша,
да только нет фундамента в основе!
Итак, выходит, дом разрушен не был,
а просто тихо он ушел под землю,
по крышу самую он в землю опустился.
По этим плитам я хожу сейчас, как кошка.
И дым самшитовый над трубами витает…
А там, внизу,-
в той древней Атлантиде,-
осталось все таким же, как когда-то.
Очаг пылает.
Булькают бобы.
И мой отец -
он мал еще -
улегся
на бабушкины теплые колени,
а та его укачиваетз
– Спи,
ты слышишь, там упырь по крыше ходит!…
И слушает испуганно отец.
Он слышит.
(То мои шаги по крыше.)
И вздрагивает он.
И засыпает…
А я все топаю себе по тротуару.
Чертовски трудно создавать такие крыши,
что мог бы выдержать затем фундамент века.
Надстройка
(как сказал бы Маркс) -
надстройка базис раздавить не может!
И мы,-
мы, те, кто пишем,-
мы должны
придумать что-то верное весьма
и чтобы в нем правдиво все
и прочно…
Мне кажется, уже по нашей крыше
проходит кто-то легкою походкой.
И прорастают молнии, подобно
могучим крыльям за его спиной.
БАЛЛАДА ОБ УСТАЛЫХ ЖЕНЩИНАХ
Вот усталые женщины
на остановке
возле завода,
словно любовника,
опаздывающего на свиданье,
поджидают автобус.
Холодные сумерки.
Неоновое известье
вспыхивает в определенной точке.
От столба к столбу сообщается:
Дорога будет серебряной.
Дорога будет серебряной.
Дорога будет серебряной.
До конца маршрута.
И вот серебряные усталые женщины.
Настолько усталые,
что нет даже силы,
чтобы быть красивыми.
Потому что сеяли квадратным ситом.
Потому что месили хлеб из бетона.
(Пыль серебрится в их волосах.)
А затем…
Потому что они начистили небо.
Потому что они накормили солнце
и уложили спать…
Подходит автобус и уносит их
в душных своих объятьях.
Они засыпают стоя.
Покачиваются.
Улыбаются…
Матери нового дома,
матери всей Вселенной,
я целую ваш сон,
которого вы не вспомните.
ИЗ ВЕНГЕРСКОЙ ПОЭЗИИ
ЭНДРЕ АДИ
СУДНО, КОТОРОЕ ПРОДАЕТСЯ
Продается судно!
Расшаталась мачта, перегнили снасти,
Словом – сколько хочешь всякого несчастья.
Продается судно!
Починить не трудно – корпус все же прочен;
Хозяин измучен – надоело очень!
Продается судно!
Было это судно доброе, как видно;
Снова выйти в море на таком не стыдно!
Продается судно!
Сотни раз то судно море штурмовало,
В тысяче Вселенных судно побывало!
Продается судно!
Кто грехов прекрасных хочет безрассудно,
Тот, завороженный, и взойдет на судно!
Продается судно!
Видно, в путь отважный хочет оно снова,
Нового желает рулевого!
Продается судно!
Это судно годно в чудный путь до ада.
Продается судно хоть дороговато, а купить бы надо!