ЗАБЫТЬЕ
Говори, говори, говори -
опускаю ресницы и внемлю:
гор дымятся внизу алтари,
вижу смутные море и землю…
Там закат багровеет, горя,
здесь пожарища, дым и тревога,-
где нас встретит сегодня заря
и куда эта вьется дорога?
О, туда ль, где мы, полные сил,
можем, словно два пламени, слиться
и в ночи средь небесных светил
как двойная звезда засветиться?
– Я конца не предвижу пути,
позови – я согласна идти.
БЕЗУМИЕ
Могучий вихрь – тревоги грозный знак.
Какие эта ночь таит виденья,-
и тополя зачем взметнулись так!…
О, что за крики, вопли и моленья!
Умолкнет и опять застонет мрак.
Не рвется ль чья-нибудь душа из мира?
Зачем нам лес грозит, как злобный враг,
и Орион сверкает, как секира?
Такая ночь – для заговора, друг,
страшны пожаров огненные лица,
самоубийцу манит смертный круг,
о боже мой, на что глядит возница!
Не третий ли уже петух пропел?
Свистя, играет ветер проводами,
раздался крик – и конь осатанел,
как будто кто-то гонится за нами.
Но не принцесса я, ты не король,
мы не хотим ни скипетра, ни трона,
не сеем мы страдания и боль,
мы грамоты не прячем потаенной,
нам не нужна ничья на свете кровь.
На мир глядим мы влажными очами,
чтобы поймать хоть тень твою, любовь!
Мы твой мираж хотим увидеть сами.
МОЯ ПЕСНЯ
Возьми меня, лодочник, в легкую лодку свою!
Волну рассекая, скользит она бездной раздольной
и будто бы в небо ведет дорожку-струю,
летит наперегонки она с чайкою вольной.
В открытое море выйдем, покинув залив,
на губы нам брызнут волны солью целебной,
и с южным ветром, парус тугой развив,
помчится, белея, ладья дорогой волшебной.
И в море, лодочник, песню я запою
неслыханную – о малой родине нашей,
чье имя тучкой сникает на душу мою,
чья песня – мед и вино, всех песен краше!
Где каждая девушка, хлеб убирая, поет,
а парни вторят и вечером ждут у калиток;
на свадьбах поют, и зимой, всю ночь напролет,
где в песне мать изливает печалей избыток.
О, песня у нас зловеща и скорбно-глуха,
такой ты не слышал, такой не услышим нигде мы:
ведь нет народа, чья доля, как наша, лиха,
чьи муки так тяжки, а люди безропотно-немы.
У нас на горах и летом не тают снега,
и море у нас зовется «Черное море»,
и Черной горы вершина мрачна и строга,
слезами поит нашу землю черную горе.
Возьми меня, лодочник, в легкую лодку свою!
О нет, не страшат ее гребни пучины раздольной.
И пусть в бесконечность ведет дорожку-струю,-
мы неба достигнем, сдружимся с чайкою вольной.
ТРЕВОЖНАЯ ВЕСНА
Ты, новая весна, приходишь, все сильнее
тревожа неизвестностью своей.
Чем ярче солнце, тем она сложнее -
загадка этих не певучих дней.
Деревья развернут сверкающие кроны,
разбуженные ульи зажужжат,
и каждый цвет созреет, опыленный,
и лепестки на пашню облетят.
На этом пире, в этом ликованье,
где каждое зерно идет тотчас же в рост,
где жадно любит каждое созданье,
каким он будет, наш заздравный тост?
Ужель навек, с тех пор как солнце светит,
с тех пор как день на свете занялся,
войне греметь и бушевать на свете,
жестоким вихрем корчевать леса?…
Но мыслей моих нынешних не станет,
они, как одуванчик, облетят,
когда ударит гром, и буря грянет,
и за снарядом засвистит снаряд.
Расплата грозная за все, что было ложью.
Сражение за жизнь – и я в бою.
Земля моя, дрожу твоею дрожью,
дыхание тебе на благо отдаю.
МОСТ
В минувшее ведущие мосты
обрушились, и нет путей назад.
Над миром свод свинцовой высоты.
Огонь бушует. Города горят.
Земля до глубины потрясена.
Зияет пропасть, глубже, что ни час.
И грянувшая буря так сильна,
что, может статься, унесет и нас,
И вереница тех, кто обречен,
идет вперед, и некуда свернуть.
На лбу клеймо. Их тыщи, миллион…
Пронзенными телами устлан путь.
Он бесконечен, страшен и кровав -
но есть ему конец над ревом вод,
что гибельнее раскаленных лав,-
там в будущее новый мост растет.
И столько тысяч судеб, душ и тел
навеки в основание легло,
чтоб он над потрясеньями летел,
чтобы его ничто разрушить не могло.