Когда мне думается, что тебе я верен,

Когда от женщин отвожу глаза -

Знай, милая,

Что это и не фальшь,

Но и не правда.

Это – самообольщенье.

Я долго сам не понимал, что значат для меня витрины

Не понимал я их очарованья

Ведь я у них в долгу за прелесть городских прогулок.

Люблю особенно писчебумажные лавчонки.

Я там беру зеленые чернила,

Не подозревая,

Что застигаю женщину с зелеными глазами,

А шелковистая бумага

Нежна, как женское белье.

Мне все предметы эти ни к чему.

Хотя бы портсигар из темной кожи,

Но он мне страшно нравится.

О женщины – курительные трубки,

Здоровые и стройные, изогнутые в ласковом поклоне.

О женщины, чувствительнейшие приборы,

С болтливым язычком часов,

С грудями выпуклыми, словно линзы

В пенсне,

С глазами, воздействующими, как лунный камень,

С губами, жаждущими, как горлышки бутылей,

С безупречными бедрами реторты,

С руками, как трубки сообщающихся сосудов.

С объятьями, как электромагниты.

Вечер.

Их зыбкие тени выступают из мглы,

Молящие руки протягивают перчатку,

Усмешка колеблется в зеркальных стеклах.

Я брожу часами,

Несказанно взволнованный,

И вижу ночью, как проступают они в уюте цветущих закутов

Желанья их подобны орхидеям,

Мои желанья словно гладиолусы,

Они как пружинистое перышко часов,

Как вздрагиванье крышки на патентованной чернильнице

Как блужданье гусеницы в розе,

Как щелканье затвора,

Как круженье кофейной мельницы,

Как сумасшедшие зрачки световой рекламы,

Как стрелка барометра -

Желанья, для которых нет названья,

Желанья, о которых не запишешь в дневнике,

Желанья, о которых не прочтут в моих томах,

Желанья, которые снуют во мне без рассуждений и усилий

Как игла в проворных пальцах белошвейки,

Желанья, упрятанные колдовством,

Как платье в скорлупке,

Звезда в пламени,

Ручей в дереве,

Ликованье в слезе,

Жизнь в смерти,

Желанья, которые делают из меня лунатика.

О лунные ночи моих блужданий!

Когда мне думается, что тебе я верен -

Я лгу тебе, как никогда,

И ты мне лжешь, как никогда,

Ты, желающая приобрести весь мир,

Ты – нежная и верная,

Ты – женщина и малое дитя,

Женщина – и все что угодно из сущего,

Женщина – и все что угодно иное,

Женщина – и средоточье всех витрин и всех.

Будь терпелив и выжидай поры

Пока твоим окаменевшим оком

Не сотворится грозная слеза

Не выплавится из-под тесных век

Чудовищный предмет твоих раздумий

Который схож не с влагой

А с бревном

Пробившим брешь в заветном тайнике

Твоих мучений очевидных ныне

И схож с гигантской связкою ключей

От всех дверей и фонарей погасших

Упавшая слеза отобразит в себе

Весь мир замысловатый как игрушка

Так смятая бумажная салфетка

Воспроизводит муку лихорадки

В ее углах таится ночь любви

А посредине – золотой дукат

Сосредоточен на твоем раздумье

Покуда ты не думаешь и спишь

Дай вечеру подумать за тебя

Пускай раскинет гением луны

И выскажет тебе твои же мысли

Так станешь ты мудрей премудрой книги

Той над которой голову ломал

Покуда не взбрело тебе на ум

Ей предпочесть всезнание садов

И опыт отдыхающего плуга

Так станешь ты счастливей игрока

Чей выигрыш богатство Исфагани

Исправленная кривда – это кривда усугубленная

Одной слезы не дам для плача о вчерашнем дне

Я точно знал что завтра это завтра

Пусть горше чем Вчера но не Вчера

Подправленное наспех чьей-то кистью

Все души скоро отуманит осень

А в этих строчках лето расцветет

И потому радетельные пчелы

Пекитесь о читателях моих

Даруйте им раскидистое древо

Пусть постоят под ним на холодке

Я издавна храню мой талисман

В единственно надежном месте

В сердце

Я никогда его не потеряю

Пока я верен моему бездумью

Ведь только в совершенстве тишины

Когда смолкает мельничный жернов

Вы сможете услышать и понять

Что жаворонок говорит с небес

Не повышая голоса до крика

Что значит пианиссимо струи

Что предвещают дождевые капли

И вечную молитву двух влюбленных

Взывающую верность верность верность.

Когда состаришься и станешь слышать хуже,

Когда одну лишь тень руками будешь прясть,

Когда озябнешь ты от неприметной стужи,

Когда твой блудный сын утратит пыл и страсть,

Когда под гнетом туч твои согнутся плечи,

Когда и я прощусь с раскрашенным жезлом,

Тогда, как инвалид, вернусь я издалече

К тебе, в наш старый дом – и сядем за столом.

Тогда, клонясь к земле свинцовой головою,

Услышим звон ручья, откуда – не постичь!

Тогда – когда-нибудь – расстанусь с немотою,

Забуду, может быть, свой стыд, свой стыд, свой бич.

И прошепчу слова, какие шепчут внуки,-

Я не дал их тебе по собственной вине.

Как скроешь ты тоску, куда упрячешь муки,

Куда упрячешь стыд, который страшен мне?!

Что ж, разве не тебя искал я жадным взглядом,

Когда любил других – надеясь, что найду!

Я звал тебя с отцом, и ты сидела рядом,

Когда метался я в горячечном бреду.

Губительны слова, губительней, чем чувства,

И звуки их страшны, как эхо в тишине;

И я закован в них, как будто в панцирь узкий,

А реки вен моих безумствуют во мне.

Когда состаришься и станешь слышать хуже.

Когда одну лишь тень руками будешь прясть,

Когда озябнешь ты от неприметной стужи -

В твоей крови моя заледенеет страсть.