ПРОЛОГ
Коня крылатого седлать, поэт, не станем,
нам не витать в заоблачном просторе,
с землей связали нас любовь, и гнев, и горе,
мы эту землю не оставим.
Без верных крыльев верного Пегаса
нелегок путь, но ты из-под ладони,
как странник, разглядишь на небосклоне
цель путешествия, и, может статься,
туда удастся
пешком добраться.
О, дайте, матушка, благословенье!
Не плачь, сестра, возлюбленная. Лучше
благословите вы мое оружье
и уповайте. Ждите возвращенья.
Друзья мои, вы явственней, чем прежде,
меня бросаете в последний час разлуки,
но все ли знаете, что я – в одной надежде:
на ваши руки!
Наступит время – время наступило!
Вот мой клинок. Звенит о шпагу шпага.
Луч солнца! Если б мог тебя вонзить я
в глубины мрака!
Наступит время – время наступило!
Все хлопоты закончил, завершил я.
Убил ли, боже? Хорошо ль убил я?
Дай силу мне.
Уверенности силу!
ПОСВЯЩЕНИЕ
Нет, не случайно сквозь «измы»
всяческой породы
пророс лавр ленинизма
и осеняет народы.
Сквозь всевозможные «измы»
только один из стольких -
бесспорный лавр ленинизма,
выигравший историю!
* * *
Сильней, чем плач воды на перекатах,
туда манит меня паром знакомый,
где утки опускаются все в более
глубокие и сладкие затоны.
Вы можете их угадать заранее
по блеску в воздухе,
покуда стая
кружится в ожидании свидания
с печалью уток древнего Китая.
Они умчатся,- тростники останутся
их шорохом шуршать первоначальным…
Они сегодня на Градчаны тянутся;
и вот – одна, и тоже – на Градчаны…
Сквозь тучи,
мимо башен с гордым прошлым,
летит… И шея нежная ранима…
Не знаю, что мне делать с этим перышком:
она его на берег уронила.
В ТРАМВАЕ
Ребята едут из лесхозов,
шумят в трамвае, на площадке.
Весьма изящную блондинку
коробят эти непорядки.
Она домой из театра едет.
Не на такси. Пришлось – в трамвае.
В клубок свернувшись по-барсучьи,
она тихонько злость срывает.
В меха кокетливо упрятанную,
высовывает дама голову
на шум ликующей площадки,
на смех бригадника веселого.
Она плечами пожимает.
Лиса седая шерсть ерошит -
подарок пана фабриканта
за этот год, что вместе прожит.
Где вы расстраивали нервы?
Над чем вы целый день трудились?
Таскали перстни и браслеты?
В наряды новые рядились?
Американская прическа
и кружев белизна брабантских
не стоит грязи на ботинках
смеющихся вот здесь бригадниц.
Пусть нос лиса седая морщит
на ваших дорогих обновах.
Стократ дороже мне охапки
ветвей заснеженных, сосновых,
которые везут в подарок
(все – свежее и все – лесное!)
простоволосые девчата,
смеясь за вашею спиною.
Как убиваете вы время,
вы – то брюнетка, то шатенка?
Включаете радио – Лондон?
Волос меняете оттенки?
А кто опрыскал вас духами,
что Францией благоухают?
С такими длинными ногтями
и на рояле не играют.
Вы любите литературу?
Я вижу книжку на коленях.
Она успешно согревает
живот, привыкший к сытой лени.
Когда, еще совсем недавно,
мы к голодухе привыкали,
нетронутую отбивную
вы от себя отодвигали.
В обед – вам гренадин предписан.
Лимонный сок – на ужин пьете.
О сбережении фигуры
вы в круглосуточной заботе.
В каком убожестве ужасном
вы провели младые годы -
уже низвергнутого мира
уже отвергнутая мода!
Вы – худосочнее, бледнее,
больнее ландышева цвета.
А для чего? Для сохраненья
осиной талии все это.
Для сохранения химеры -
красы, которая не в моде
и не приносит дивидендов
ни на Парнасе, ни в народе.
Морщин красноречивых веер.
В глазах угасших спит усталость.
Они подведены до сини,
но это оттеняет старость.
Быть может, фабрикант ваш бывший
еще не сразу вас оставит:
за бывшие свои заводы
бутылку с вами он раздавит
и в напомаженные губы,
что улыбаются несчастно,
высокомерно улыбаясь,
он влепит поцелуй бесстрастный.
Глаза, которые потухли
и не сияют вечерами,
прижмет к пенсне, к толстенным стеклам,
как бабочку – к оконной раме.
Искусанные ваши губы
под жирным кремом вянут, старясь,
и все-таки остался выход,
два выхода у вас осталось.
Угаснут пурпурные ногти,
и сникнете вы вместе с ними.
А может быть, привыкнут ногти
сдирать кору с больной осины,
как это делают в посадке,
которую болезни точат,
бригадники, что иа площадке
над вами весело хохочут.
Я спрашиваю, что вы мните,
ленивая, большая кошка,
когда вы пальчик свой слюните
и трете шелк чулка немножко?
Два выхода: начать работать
или же кончить жизнь у Влтавы,
плыть по ее спокойным волнам
Офелией, без лилий славы.