Принесли кипяток. Крамер бросил в него шарик, подождал, пока воск оплыл, выхватил комок и, расправив на столе смятые листки, с трудом прочел: "Руководитель группы - Степан Островер... помогают ему дочь Аза, сын Борис, родственники Семикины, Боднари (точно не знаю)..."

- Да это же... - Кроликов заговорил осипшим от волнения голосом. - Это же список партизан! Я и раньше подозревал...

***

Островерхов считал, что после ареста Попова и гибели большой группы коммунистов и патриотов надо выждать, дать полиции и гестапо успокоиться и поверить в свою победу над патриотическими силами города.

Через связных и в личных встречах с подпольщиками Островерхов успокаивал истосковавшихся по свободе людей, сдерживал нетерпеливых, подбадривал раскисших и давал поручения по ведению разведки и сбору оружия. Разведка, разведка и разведка - это было главным в течение всего мая. Карпов несколько раз выходил из себя, требовал активных действий, диверсионных актов, засад и налетов. Но каждая такая вспышка заканчивалась победой Островерхова и поддерживавшего его Юнашева.

Теперь самым деятельным стал "паспортный отдел". Борис Островерхов, Виктор Слезак, Надежда Денисова, Иван Семенович Романович, не разгибая спины, трудились над изготовлением всевозможных справок, пропусков, разрешений, подчищали и исправляли в паспортах даты рождения, прибавляя или уменьшая возраст, освобождая десятки людей от мобилизации на оборонные работы немцев или от угона в фашистскую Германию.

Островерхов навещал "фальшивомонетчиков", как он шутя называл группу подготовки документов, придирчиво проверял их "продукцию", удовлетворенный, благодарил усталых людей, рассказывал о событиях на фронте, о победах Красной Армии, пересказывал сводки Совинформбюро, которые слушал по радио. В свободные часы - их теперь было много, потому что Кроликов заставил Чеха уволить Островерхова с должности секретаря общины, - Степан Григорьевич кропотливо трудился над самодельной картой Новороссийского укрепленного района немцев, нанося все новые и новые огневые точки, доты, дзоты, артиллерийские и минометные огневые позиции, пулеметные гнезда, противотанковые заграждения, резервные рубежи обороны гитлеровцев, расположение их штабов и складов с боеприпасами. Условных знаков на карте появлялось все больше и больше по мере того, как подпольные разведчики один за другим являлись с донесениями. Это была огромная, кропотливая и трудная работа. Готовя карту, Островерхов мысленно уже видел, как на обозначенные им цели обрушивается огонь советской артиллерии, авиации. Рисуя условный знак, он приговаривал про себя, словно уже громил эту огневую точку:

- А вот на тебе, на, фашистская мразь! Что? Замаскировался? Не выйдет!

И, довольный, любовался делом рук своих, плодами риска и храбрости дорогих ему людей, товарищей по борьбе. Дорогих и близких... А все ли они одинаково дороги ему? Он перебирал в уме одного за другим своих соратников, мысленно давал характеристику каждому, вызывал в памяти их образы, одним улыбаясь по-отечески ласково, с другими споря в душе, третьих подбадривая... Вот что-то омрачило сердце, заставило нахмурить брови. Свиркунов... был товарищем по борьбе... Наделал ошибок... Что же с ним делать? Что делать? Похоже, нам пора уходить в горы. Придется брать и его с собой. Но там испытания могут оказаться еще тяжелее, чем здесь. Баз у нас нет. Егоровские отряды ушли. Леса мы знаем неважно. Трудно, очень трудно будет. Но люди выдержат, уверен, что выдержат: все-таки лето. Да и видно по всему - недолго осталось ждать...

Островерхов вспомнил о Стаценко и Сечиокно. Что-то от них никаких известий. А задание у них ответственное... Подпольщикам стало известно, что немцы решили срочно перевести в Темрюк роту охранников. Островерхов просил Стаценко и Сечиокно узнать точный маршрут роты, место размещения в Тамани, причины переброски. Им поручалось выяснить, не едет ли туда комендатура, гестапо, полиция. Возможно, удастся раздобыть кое-какую документацию. После этого Стаценко и Сечиокно должны были бежать и укрыться на конспиративной квартире Боднарей. Место и пароль им были известны. Боднари были предупреждены.

Степан Григорьевич беспокоился: от Стаценко и Сечиокно известий не поступало. Он послал Азу к Боднарям. Те сообщили, что "беглецы" не появлялись.

Что же произошло? Как выяснить причины неявки Стаценко и Сечиокно? Островерхов нервничал. И когда в комнате появились сестры Семикины, Степан Григорьевич облегчению вздохнул:

- Ну что, козы, сообщите о настроении господ офицеров.

- Ой, Степан Григорьевич, - заторопилась Майя, - наши подопечные драпанули!.. Теперь хожу и сама себе не верю: неужели ж это правда, неужели скоро конец всему этому?

- В один момент драпанули, - уточнила Нила.

- Да, прижали их наши. Драпают во все лопатки, по всему фронту. Только у нас затишье. Но это перед грозой, - задумчиво проговорил Островерхов. - Майя, ты давно "Костю" видела?

- Да уж три дня не видела. А что?

- Надо бы узнать, какие передвижения у немцев делаются.

- Когда сходить, Степан Григорьевич, сегодня? - живо отозвалась Майя.

- Да, сегодня и, пожалуй, сейчас. А заодно, Майечка, попроси его выяснить, не слышал ли он о каком-нибудь происшествии в жандармерии. Хорошо?

- Хорошо, Степан Григорьевич. Я после обеда прибегу.

- Если сможешь - пораньше, - попросил Островерхов.

Майя ушла. Поднялась и Нила.

- Я, наверное, тоже пойду. А то мама будет беспокоиться. - Островерхов не удерживал. Видя настроение отца, промолчала и Аза. Оставшись вдвоем, она спросила:

- Папа, что случилось? Ты встревожен.

- Пока не знаю, дочка. А насчет тревоги, так кто ж у нас сейчас без нее живет, родная? Ничего, ты не волнуйся. Просто мне надо кое-что срочно выяснить. А ты бы пошла приемник послушала.

- Батареи совсем сели.

- Ничего, на сводку еще хватит. Ты запиши самое главное. Сейчас события каждую минуту меняются. Успевай только слушать. Иди, дочка.

Аза вышла, а Степан Григорьевич нервно заходил по комнате. Какая-то тревога больно сжимала сердце.

***

- Не могу понять этого парикмахера, - рассуждала вслух Женька Щекочихина. В который раз она просила его познакомить ее с офицером из той части, где он служит, и постоянно слышала в ответ одни насмешки. Этот Базаркин говорил ей: "Такую честь надо, мадам, сначала заслужить". Умник какой нашелся, помазок несчастный.

Женька вертелась перед зеркалом, поправляла платье, повернувшись в профиль, косила глазом в зеркало. Из коридора донесся стук открываемой двери и чьи-то легкие шаги. Женька прислушалась. Кто-то быстро прошел мимо ее квартиры и постучал в соседнюю. Женька осторожно приоткрыла дверь, выглянула. Так и есть: эта тощая к Пашке пришла.

Сосед между тем открыл дверь.

- О, это вы, мадам! Прошу, - донеслось до Щекочихиной, и гостья исчезла в комнате соседа. Дверь захлопнулась, было слышно, как в замке дважды щелкнул ключ.

Щекочихина прикусила нижнюю губу, напряженно вытаращила глаза. Ага! То с офицером, то с парикмахером...

Она наклонилась, осторожно сняла туфли и, протиснувшись в приоткрытую дверь, босиком подкралась к двери, заглянула в замочную скважину. Ключ, оставленный в замке, не позволял что-либо рассмотреть в комнате. Тогда Щекочихина, уцепившись за дверную раму, прижалась ухом к тонкой двери, И сразу четко зазвучали голоса в квартире.

- Ты почему пришла? - Ага, это Пашка.

- Сам прислал. Просил узнать, не слышал ни о каком происшествии в жандармерии? Прошлой ночью.

- Передай: в пути следования бежали два краснопогонника. Где-то недалеко. Поэтому ищут в городе. Больше ничего не знаю. А теперь иди. А то здесь соседка - последняя сволочь. С немцами путается.

Щекочихина убежала в свою комнату. "Значит, сволочь соседка? С немцами путается? А ты? А вы оба? Жандармы бежали... Ах, вот оно что!"