Я не был таким в твоём возрасте, но ведь и рос я в ином обществе, где человек был врагом человека. У тебя преимущество—жить в другую эпоху и надо быть достойной её.
Не забывай заходить домой и следить, как идут дела у других детей, советовать им, чтобы они хорошо учились и вели себя. Особенно это относится к Алейдите, которая очень слушается тебя как старшую сестру.
Ладно, старушка, ещё раз счастливого тебе дня рождения. Обними маму и Джину и прими моё большущее и крепчайшее объятие— на всё то время, пока мы не увидимся.
Твой папа.
Из текстов, не вошедших в собрания сочинений
Отрывки из писем родителям (в Аргентину)
Мехико, ноябрь 1954 г.п ...
... У коммунистов, быть может, нет чувства дружелюбия, которое тебе свойственно, но в своих отношениях между собой они обладают им так же—или в ещё большей мере, чем ты2). Я мог убедиться в этом в той гекатомбе, которой стала Гватемала после поражения, когда все и каждый думали лишь о собственном спасении [и лишь] коммунисты сохраняли нетронутыми свою веру и своё чувство товарищества и были единственной группой, которая продолжала свою деятельность. Я думаю, что они достойны уважения и что рано или поздно я вступлю в партию; в большей мере, чем что-либо иное, мне мешает сделать это сейчас, моя фантастическая потребность в поездке по Европе, чего я не смог бы сделать, будучи подчинённым железной дисциплине...
Мехико, декабрь 1954 г.
... К тому, чего ты так опасаешься, можно прийти двумя путями—позитивным, будучи прямо убеждённым, или негативно—от разочарования во всём остальном. Я вообще-то пришёл к этому вторым путём, но лишь для того, чтобы сразу же убедиться, что идти надо было первым. То, как гринго обращаются с [Латинской] Америкой, вызывало во мне растущее негодование, но одновременно я искал в теории понимание глубинных причин этих их действий и нашёл их научное объяснение. А потом случилась Гватемала...
1) Из писем матери, Селии де Ла Серна (1907-1965) —наиболее яркому— и близкому Че—члену семьи. В последние десятилетия своей жизни разделяла левые убеждения, участвовала в деятельности организаций, связанных с коммунистической партией.
2) Мать жаловалась Че на поведение гватемальских коммунистов, эмигрантов, посланных Эрнесто в семейное убежище в Буэнос-Айресе.
В какой именно момент тропа разума привела меня к чему-то, родственному вере, я не могу сказать тебе даже приблизительно; путь был длинным и с немалым числом попятных шагов...
Мехико, 6 июля 1956 г. (из тюрьмы)1
... Именно к этому [участию в революции] вели все пути моего прошлого. А будущее делится на среднесрочное и ближайшее. Могу сказать вам, что среднесрочное связано с освобождением Кубы. Мне предстоит или победить вместе с ними, или погибнуть там... О ближайшем же будущем я мало что могу сказать, так как не знаю, что случится со мною: я—во власти судьи...
Мы готовы начать голодовку протеста... и продолжать её сколько потребуется. Дух в нашей группе в целом очень высок.
Если по какой-либо непредвиденной причине я больше не смогу писать, сойду с ума и т.п.—то, прошу, примите эти строчки как прощание, не слишком красноречивое, но искреннее. Всю свою жизнь я, спотыкаясь, шел, ища свою правду, и теперь, когда у меня есть дочь, которая сможет продолжить [дело] после меня, круг замкнулся. Теперь я могу воспринимать смерть просто как неприятность —как это сказано у Хикмета2: «Я возьму с собой в могилу, лишь сожаление о неоконченной песне...»
25 июля 1956 г. (из тюрьмы)
Я не Христос и не филантроп, старушка3, я—противоположность Христу. Я борюсь за вещи, в которые я верю, любым оружием, которое окажется в моём распоряжении, и постараюсь оставить другого мёртвым, так чтобы он не смог прибить меня гвоздями ни к кресту, ни к какому-либо иному месту. Что меня действительно пугает— это твоё непонимание всего этого, твои советы насчёт умеренности, здорового эгоизма и т.д.—то есть самых отвратительных качеств, которыми может обладать индивидуум. Я не только не умерен [сей-
1) Первое письмо, извещающее родителей о «Кубинских планах». Написано в тюрьме, куда Че попал с Фиделем и его соратниками в конце июня 1956 г.
2) Назым Хикмет (1902-1963) —крупнейший турецкий поэт XX века, j коммунист. После 17 лет тюрьмы с 1951 г. жил в СССР.
3) См. примечание на с. 560.
час], но постараюсь никогда не стать таковым, и когда я обнаружу, что священное пламя во мне уступило место робкому, вымученному свету—как минимум, меня от этого вырвет на собственное дерьмо, а поскольку речь идёт о твоём призыве к умеренному эгоизму1), а попросту говоря, к ползучему и трусливому индивидуализму, я должен сказать тебе, что сделал многое, чтобы уничтожить его в себе... В эти дни тюрьмы и в предыдущие [недели] тренировки я добился полного отождествления с моими товарищами по делу. Категория «я» полностью исчезла, уступив место понятию «мы». Это уже была коммунистическая мораль, и, конечно, всё сказанное может казаться доктринерским преувеличением, но это было по-настоящему прекрасным— быть способным почувствовать это удаление «я».
... Глубокая ошибка с твоей стороны верить, что великие изобретения и шедевры искусства родились из «умеренности» или умеренного эгоизма. Для всех великих свершений необходима страсть, а для Революции страсть и смелость необходимы в больших дозах, и в нас—как в человеческой группе—они в наличии...
... При всём этом мне кажется, что эта боль, боль матери, стареющей и ждущей возвращения своего сына живым,—достойна уважения, и моя обязанность—считаться, с этой болью, и я хочу унять её, и я сам хотел бы тебя увидеть.и не только для того, чтобы утешить тебя, но и искупить те уколы, которые я подчас наношу и в которых я редко раскаиваюсь...
Твой сын, Эль Че2). Осень 1956 г.3)
... В действительности о своей собственной жизни я могу рассказать мало, провожу её за физической подготовкой и чтением. Думаю, что после прочитанного я превращусь—в вопросах экономики— в настоящую боевую машину, хотя я и забываю прощупывать пульс и выслушивать сердце (это никогда у меня толком не получалось). Мой путь медленно, но верно расходится с призванием к
1) В монографии И. Ли Андерсена—«Self interest". Испанского подлинника письма в распоряжении редакции нет.
2) Первый текст с новой подписью Эрнесто Гевары.
3) Отрывки из двух писем из подполья (точнее—с чердака), адресованных матери. и|4
5681 основные вехи жизни, борьбы и творчества
клинической медицине, но пока не настолько, чтобы полностью заглушить мою ностальгию по больницам. То, что я рассказал вам о [подготовке] к докторантуре по физиологии,—было враньём, но не стопроцентным.
Враньём—потому что я никогда не думал о том, чтобы принять это предложение, но оно было сделано—и была реальная возможность, что меня с моим дипломом и всем прочим приняли бы... В любом случае всё это уже в прошлом. Святой Карлос" приобрёл усердного ученика.
... Я—в процессе смены характера моих занятий; раньше я с переменным успехом посвящал себя медицине, а в свободное время без определённого порядка (en forma informal) изучал святого Карло-са. Новый этап моей жизни требует и изменения этого соотношения; сегодня на первом месте—святой Карлос, он—ось всего и таким останется на все годы, пока шарик будет удерживать меня на своей поверхности...
Около 2 июля 1959 г.2
Дорогая старушка, старая моя мечта—посетить все эти страны— сейчас сбывается, но так, что никакого счастья мне не приносит.
Все эти разговоры о политических и экономических проблемах, устройство приемов, на которых единственное, что я могу себе позволить, это не надевать смокинг, и невозможность доставить себе истинное удовольствие—пойти и помечтать в тени пирамид— или у саркофага Тутанхамона. И, главное, я здесь один, без Алеиды, взять которую с собой я не мог—из-за одного из своих сложных психологических комплексов3.
Египет стал первостепенным дипломатическим успехом, посольства всех [аккредитированных в Каире] стран были представлены на прощальном [приеме], данном нами, и я мог воочию убедиться, какая сложная штука дипломатия—когда папский нунций с во-