Эйлас повернулся к Таксу: «Государь, я не могу доверить свой секрет никому, кроме вас».

«Роэн! — прохрипел Гаке. — Оставь нас. Стража, встаньте за дверью!»

Помявшись, Роэн неохотно оставил посетителя наедине с королем; стражники вышли и встали в коридоре.

Молодой тройский король сказал дряхлому королю Северной Ульфляндии: «Государь, меня зовут Эйлас».

Через полчаса Роэн, не находя места от беспокойства, приоткрыл дверь и заглянул внутрь: «Ваше величество, с вами все в порядке?»

«Все в порядке, Роэн. Мне ничего не нужно, подожди снаружи».

Роэн закрыл дверь. Эйлас спросил: «Вы доверяете камергеру?»

Король Гаке сухо усмехнулся: «Общепринятое мнение заключается в том, что вслед за мной королем станет Крейм. Каждый, кого беспокоит приобретение денег и власти, спешит засвидетельствовать свое почтение Крейму, а меня рассматривают — на вполне разумных основаниях — как живой труп».

«Они ошибаются», — заметил Эйлас.

«Роэн посвятил себя охране моего благополучия, он не смыкает глаз ни днем, ни ночью. Он — один из немногих оставшихся у меня верных друзей».

«В таком случае полезно было бы посвятить его в наши планы».

«Как вам угодно. Роэн!»

Камергер вошел с быстротой, свидетельствовавшей о том, что он ждал, приложив ухо к двери: «Государь?»

«Мы хотели бы, чтобы ты, будучи кладезем житейской мудрости, внес вклад в наше обсуждение».

«Как вам будет угодно, государь».

Эйлас сказал: «Церемония коронации состоится через три дня. Для всех окружающих очевидно, что вы предпочитаете сдать город ска и передать им корону. Следовательно, сэр Крейм вынужден действовать в своих интересах сегодня ночью или завтра ночью — иначе его мечты никогда не сбудутся».

Гаке уныло смотрел на огонь в камине: «Крейм больше не надеется на сделку со ска. Если он станет королем, сможет ли он удерживать Ксунж?»

«Вероятно — если проявит достаточное упорство. Тем не менее, Ксунж не так неприступен, как может показаться. Патрулируют ли часовые утесы по ночам?»

«А зачем патрулировать утесы? Что они увидят, кроме черных волн и морской пены?»

«Если бы я решил брать приступом Ксунж, я выбрал бы тихую темную ночь. Мои шпионы спустили бы с утеса веревочную лестницу, и бойцы, ждавшие внизу в небольших шлюпках, поднялись бы по этой лестнице и спустили бы еще несколько лестниц для своих многочисленных соратников. Очень скоро в ваш город проникли бы сотни вооруженных солдат».

Король Гаке устало кивнул: «Вы правы, конечно».

«Кроме того, как охраняется гавань?»

«Перед заходом солнца натягивают две тяжелые цепи, перекрывающие вход в гавань. Ночью в нее не могут проникнуть ни корабли, ни лодки. Кроме того, опускается решетка, закрывающая проход с пристани в город».

«Цепи не задержат пловцов. Темной ночью тысяча человек может потихоньку проникнуть в гавань с оружием, привязанным к поплавкам, а затем спрятаться до утра на кораблях, уже стоящих на якоре. Как только поднимется решетка, закрывающая проход в городской стене, под ней можно быстро установить пару столбов, после чего ее нельзя будет снова опустить. Заполонив пристань по сигналу и ворвавшись в город, такая армия могла бы занять вашу цитадель в течение часа».

Старый Гаке удрученно застонал: «С годами я отяжелел и потерял бдительность. Само собой, придется изменить порядок охраны».

«Превосходная мысль, — согласился Эйлас. — Но сегодня мы должны решить более неотложные задачи и предусмотреть любые возможности. Прежде всего, как быть с происками сэра Крейма?»

Прошло несколько часов. Перед заходом солнца король Гаке поужинал, как обычно, несколькими ложками овсяной каши с кусочками жареного фарша, нарезанным на ломтики яблоком и кубком белого вина. Еще через час стражу, стоявшую у двери, заменили. Роэн с негодованием сообщил королю, что новые часовые — двоюродные братья супруги сэра Крейма; людям такого происхождения не поручали дежурить в ночную смену. Очевидно, многих подкупили и на многих оказали давление — что вызывало у Роэна ярость хотя бы потому, что он, могущественный камергер короля, оказался бессилен перед лицом заговорщиков.

Ксунж погрузился в ночную тьму. Король Гакс устроился поудобнее, собираясь заснуть, а Роэн удалился в свою комнату, примыкавшую к королевской спальне.

В залах и галереях Джехонделя наступила тишина. В очаге спальни Такса теплился торф. Пара факелов в чугунных подставках, укрепленных в стене, тускло озаряла помещение желтым светом; высокий сводчатый потолок терялся в тенях.

Из коридора, снаружи, послышались глухие осторожные шаги. Скрипнув, дверь в спальню приоткрылась. В проеме появилась грузная фигура — пламя факелов слегка всколыхнулось, потревоженное сквозняком.

Грузный человек в черном украдкой зашел в спальню. Приподняв голову, старый Гаке прохрипел: «Кто там? Эй, стража! Роэн!»

Человек в черном тихо сказал: «Гаке! Старый добрый король Гаке! Ты долго жил — слишком долго — и теперь пришел твой час».

Гаке напряженно позвал: «Роэн! Где ты? Приведи стражу!»

Камергер появился на пороге своей комнаты: «Сэр Крейм, что это значит? Почему вы беспокоите короля?»

«Роэн, если ты хочешь служить мне здесь — а впоследствии в Даоте — не вмешивайся. Гаке пережил свой век, он должен умереть. Король задохнется под подушкой; все будут думать, что он умер во сне. А если ты попробуешь мне помешать, умрешь и ты!»

Сэр Крейм подошел к кровати и схватил подушку.

«Стой!» — послышался громкий, резкий окрик. Обернувшись, Крейм обнаружил человека с обнаженным мечом, стоящего у него за спиной: «Этой ночью умрешь ты, сэр Крейм!»

«Кто ты?» — сдавленным голосом спросил Крейм, но тут же оправился и заорал: «Стража! Продырявьте пиками этого докучливого глупца!»

Из комнаты Роэна быстро выскользнули три тройских моряка. Они встали у двери — как только стражники вошли, их схватили и зарезали. Крейм бросился на Эйласа; зазвенела сталь, и сэр Крейм, раненый в грудь, пошатнулся и отступил на пару шагов. Прежде чем он успел сделать новый выпад, один из матросов обхватил его сзади за шею, повалил на пол и заколол кортиком в сердце.

В королевской спальне снова наступила тишина. Ее нарушил Гаке: «Роэн, приведи слуг, пусть унесут трупы и сбросят их в море со скалы. Займись этим — а мне пора спать».

Накануне назначенного дня коронации Эйлас вышел прогуляться по легендарным стенам Ксунжа. Он заключил, что при наличии достаточно бдительной и опытной охраны они действительно отличались той неприступностью, какую им приписывала традиция.

Эйлас смотрел на паруса кораблей, белеющие в просторе Скайра, поставив одну ногу в амбразуру и прислонившись плечом к покрытому пятнами лишайника зубцу парапета. Вдалеке, на той же стене, он заметил герцога Лухалькса, совершавшего прогулку в сопровождении брата, герцога Анхалькса, и своей дочери Татцель. На обоих герцогах были развевающиеся черные плащи; Татцель надела серое шерстяное платье до колен, черную накидку, серые чулки, обнажавшие колени, и черные полусапожки. Красная фетровая шляпка с узким козырьком защищала от ветра ее локоны. Бросив на группу ска один взгляд, Эйлас перестал их замечать — и был несколько удивлен, когда герцог Лухалькс решительно направился к нему, оставив Анхалькса и Татцель в пятидесяти шагах позади.

Эйлас выпрямился и, когда герцог-ска остановился перед ним, слегка поклонился: «Добрый день».

Лухалькс тоже отвесил короткий поклон: «Сударь, я много думал о событиях, которые свели нас в этом городе. И считаю нужным поделиться некоторыми соображениями».

«Говорите».

«Я пытался представить себя на вашем месте, и мне кажется, что я понимаю, какие чувства могли заставить вас преследовать мою дочь. Я тоже считаю, что она — в высшей степени очаровательное создание. Она подробно рассказала мне о ваших странствиях по диким местам, не забыв упомянуть о том, что в целом вы вели себя галантно и заботились о ее удобствах — что очевидно не было связано с каким-либо почтением к ее высокому происхождению».