Южная Ульфляндия омывалась морем от Исса на юге до Суараха на севере — череда галечных пляжей и скалистых мысов тянулась под мрачноватыми и по большей части безлюдными холмами. Тремя лучшими гаванями здесь считались Исс, Суарах и находившийся примерно посередине между ними Оэльдес. Других мест, удобных для стоянки кораблей, на побережье было мало, если не считать небольших бухточек, защищенных крутыми, загнутыми наподобие крюков мысами.

В двадцати милях к югу от Оэльдеса в океан выступала скальная гряда, при содействии каменного волнолома создававшая убежище для нескольких дюжин рыбацких лодок. Вдоль берега небольшой гавани ютились строения деревни Минольт — россыпь узких каменных домов и пара таверн на рыночной площади.

В одном из таких жилищ прозябал рыбак Сарлес — черноволосый приземистый человек, широкий в бедрах, с выпуклым брюшком. Круглое лицо его, бледное и рассеянное, всегда озадаченно хмурилось, словно в его представлении обстоятельства жизни противоречили логике.

Цвет молодости Сарлеса давно увял, но годы более или менее прилежного труда не позволили ему добиться благополучия. Сарлес обвинял судьбу, считая, что ему вечно не везло — хотя, по мнению его супруги Либы, склонность Сарлеса к косной праздности играла не меньшую роль.

Сарлес выволакивал свою лодку, «Преваль», на гальку перед самым входом в дом, что было удобно. Старое суденышко, унаследованное им от отца, порядком износилось, в нем каждый шов протекал и каждый стык ходил ходуном. Сарлес прекрасно понимал недостатки «Преваля» и выходил в море под парусом только в отличную погоду.

Либа, подобно мужу, отличалась полнотой. Будучи старше Сарлеса, она проявляла, однако, гораздо больше энергии и нередко спрашивала его: «Почему ты сегодня не рыбачишь, как все?»

На что Сарлес отвечал что-нибудь в таком роде: «Ближе к вечеру ветер покрепчает; юферсы вант на бакборте не выдержат».

«Так почему ж ты не обновишь юферсы? Делать-то тебе больше нечего!»

«А, что ты понимаешь в оснастке! Все всегда рвется в самом слабом месте. Если я починю юферсы, расползутся ванты — налетит шквал и, глядишь, днище пробьет степсом».

«В таком случае замени ванты, а потом почини пояса обшивки».

«Легче сказать, чем сделать! Я только потеряю время и опять пущу деньги на ветер».

«В таверне ты тоже теряешь время — и деньги пускаешь на ветер пригоршнями!»

«Хватит, помолчи! Где еще я могу отдохнуть?»

«Отдыха ему не хватает, видите ли! Все вышли в море, а ты сидишь на солнышке, мух считаешь! Твой двоюродный брат, Джунт, отчалил перед рассветом — и вернется с сетями, полными макрели. Почему бы тебе не делать то же самое?»

«У Джунта не болит спина, — ворчал Сарлес. — Кроме того, у него „Лирлу“, добротная новая лодка».

«Рыбу ловит рыбак, а не лодка. У Джунта улов в шесть раз больше твоего».

«Только потому, что ему помогает сын, Тамас».

«Значит, каждый из них ловит в три раза больше твоего».

«Либа, когда ты научишься держать язык за зубами? — восклицал разгневанный Сарлес. — Я бы сию минуту ушел в таверну, если б у меня осталась хоть одна монета!»

«Денег у тебя нет, а времени по горло — иди, чини „Преваль“!»

Воздев руки к небу, Сарлес спускался наконец на пляж и оценивал недостатки своего судна. Так как ему действительно было нечего делать, он вырезал новый юферс для вант. Снасти были ему не по карману, в связи с чем он затягивал внахлест несколько узлов, уродливых на вид, но предохранявших ванты от разрыва.

Так продолжалось его существование. Сарлес кое-как поддерживал «Преваль» в состоянии, позволявшем не пойти ко дну, но отваживался выходить в море, маневрируя среди рифов и скал, только в оптимальных условиях, каковые возникали не часто.

Однажды даже Сарлес обеспокоился. Когда к берегу подул легкий бриз, он вышел из гавани на веслах, поднял шпринтовый парус, установил бакштаг, поправил шкотовые узлы и, бодро разрезая носом поперечные валы, направился к рифам, где всегда было больше всего рыбы… «Странно! — подумал Сарлес. — Почему бакштаг провисает, если я его только что подтянул?» Изучив причину этого явления, он обнаружил обескураживающий факт: ахтерштевень, служивший опорой штагу, настолько прохудился под воздействием времени и древоточцев, что собирался вот-вот обломиться, не выдержав натяжения — и тем самым причинить настоящую катастрофу.

Широко раскрыв глаза, Сарлес сжал зубы в бессильном раздражении. Теперь починку уже нельзя было откладывать — предстояли долгие часы утомительного труда, причем жена не позволила бы ему ни бездельничать, ни опрокинуть кружку-другую в таверне, пока ремонт не будет закончен. Для того, чтобы заплатить за новые снасти, ему, может быть, пришлось бы даже выпросить место на борту «Лирлу» — что, опять же, было чрезвычайно утомительно, учитывая привычку Джунта вставать спозаранку.

Сарлесу не оставалось ничего лучшего, как переместить бакштаг к одной из кормовых крепительных планок — в такую спокойную погоду, как сегодня, этого должно было быть достаточно.

Сарлес рыбачил пару часов, но за все это время поймал только одного большого палтуса. Пока он чистил рыбу, ее желудок порвался, и на палубу выкатилась великолепная зеленая жемчужина — Сарлес никогда не видел ничего подобного! Поражаясь своей удаче, он снова закинул сети, но бриз становился свежее, и Сарлес, озабоченный состоянием импровизированного бакштага, намотал якорную цепь на кабестан, поднял парус и взял курс на гавань Минольта. Возвращаясь к берегу, он любовался прекрасной зеленой жемчужиной — одно прикосновение к ней вызывало приятную дрожь.

Лодка ткнулась носом в гальку; Сарлес вытащил ее на пляж и пошел домой, но тут же наткнулся на кузена Джунта.

«Надо же! — воскликнул Джунт. — Еще не полдень, а ты уже вернулся? Что ты поймал? Одну камбалу? Сарлес, если ты не возьмешь себя в руки, ты помрешь в нищете! „Преваль“ давно нуждается в капитальном ремонте. Почини лодку и работай, не покладая рук, чтобы скопить что-нибудь на старость».

Уязвленный критикой, Сарлес отозвался: «А ты что тут делаешь? Почему твой хваленый „Лирлу“ еще не в море? Испугался ветерка?»

«Еще чего! Я бы уже давно рыбачил — только „Лирлу“ надо бы подчеканить и просмолить заново».

Как правило, Сарлес не злобствовал, не бранился и не позволял себе возмутительные выходки — его худшими пороками были праздность и угрюмое упрямство перед лицом попреков супруги. Теперь, однако, возбужденный приступом злонамеренной изобретательности, он сказал: «Что ж, если тебе так не терпится рыбачить, вот „Преваль“ — поднимай парус, торопись к рифам и закидывай сети, сколько твоей душе угодно!»

Джунт презрительно хмыкнул: «Я привык плавать на добротной лодке, а это что? Развалюха! И все же, поймаю-ка я тебя на слове. Такой уж я человек — не могу заснуть, пока не привезу хороший улов».

«Удачи!» — сухо напутствовал его Сарлес и направился по пристани к рынку. Он не преминул заметить, что направление ветра изменилось — теперь он дул с севера.

На рынке Сарлес удачно продал большого палтуса, после чего задумался. Вынув жемчужину из кармана, он рассмотрел ее внимательнее: красивая штуковина, хотя ее необычный зеленый блеск вызывал — в этом невозможно было не признаться — какую-то тревогу и неприязнь.

Лицо Сарлеса покосилось странной, бессмысленной ухмылкой — он спрятал жемчужину в карман. Широкими шагами он направился в таверну, где опрокинул в глотку добрых полпинты вина. За первой кружкой последовала вторая, и как только Сарлес к ней приложился, к нему прилип один из завсегдатаев, некий Джульям: «Как дела? Сегодня не рыбачишь?»

«Сегодня не получится — спина побаливает. Кроме того, Джунт хотел занять у меня „Преваль“, так я ему и говорю: „Давай, закидывай сети всю ночь, если тебе так приспичило!“ Он и отправился в море на старом добром „Превале“».

«Щедро с твоей стороны!»

«А почему не пособить? В конце концов, он мой двоюродный брат — нет ничего крепче кровных уз».