Изменить стиль страницы

Я знал, что Эфихенио направился с ротой в Моа. Но он ушел туда до того, как Даниэль появился у нас. А мы не имели возможности сообщить Эфихенио, что операция перенесена на 3 апреля.

Поскольку использовать аэродром в Моа мы не могли, то приняли решение оборудовать вспомогательную посадочную полосу в районе Сагуа, между Ятерасом и Баракоа, в местечке Сепеяль—де—Сагуа.

На день площадку приходилось маскировать ветками деревьев и выкорчеванными пнями. В качестве ориентира мы выбрали высокую пальму, навесив на нее сорок электрических лампочек и около десятка ручных газовых фонарей. Мы расположили наши джипы в начале и в конце площадки, чтобы можно было осветить ее автомобильными фарами. В течение четырех ночей мы ждали появления самолета, но потом мне сообщили, что операция не состоится, поскольку самолет направлен в другой район.

7 апреля ко мне явилось около тридцати вооруженных бойцов, возглавляемых лейтенантом Карлосом Лите и сержантом Сапатой. Этот отряд, созданный гуантанамским революционным комитетом, действовал в районе Каухери, к востоку от Гуантанамо, еще до того, как мы прибыли сюда. На его боевом счету уже было несколько удачных вылазок, в ходе которых отряд захватил у противника много оружия. На базе этого отряда мы решили сформировать роту «Е» для действий в районе Баракоа. Командиром роты был назначен Сиро Фриас, его заместителем — Карлос Лите. Этой роте мы поставили задачу атаковать батистовский гарнизон в населенном пункте Имиас, расположенном на побережье между Гуантанамо и Баракоа. Этой же ночью рота Сиро Фриаса выступила в поход. А я с небольшим отрядом отправился на следующий день в район действий роты Эфихенио Амейхейраса.

Утром 9 апреля, включив походную рацию, установленную на моем джипе, я услышал обращение Центрального руководства, призывавшего начать всеобщую забастовку. Мы сразу же развернулись в обратном направлении, но вскоре вынуждены были остановиться: полил ужасный ливень и дороги к северу от Гуантанамо оказались размытыми. Пришлось нам задержаться на целый день.

Примерно в это же время в районе между Сагуа—де—Танамо и Майари у нас появилась еще одна рота. Ее история такова. Когда Эфихенио направлялся в Моа, то встретил в этом районе около трехсот стрелков во главе с Эвансом Росселем, которого Фидель послал сюда в качестве специалиста по взрывчатке. Узнав об этих людях, я направил к ним Хулио Переса, уполномочив его организовать борьбу в этой зоне. Убедившись в эффективности действий стрелков Эванса, Хулио сформировал из них роту «Ц» и назначил Эванса командиром. Позднее Хулио повстречался в этом же районе с замечательным революционером Баудильо Мендесом и назначил его заместителем командира роты.

Когда в Санта—Каталине мы с Хулио Пересом обсуждали план действий в северном районе, к нам явился лейтенант Хосе Майор с тяжелой вестью: во время атаки вражеского гарнизона в Имиасе был убит капитан Сиро Фриас. Неправильно определив местоположение казармы противника, он приказал открыть огонь по находившемуся рядом жилому дому. Поскольку из этого дома не раздалось в ответ ни одного выстрела, Сиро решил, что противник сдается, и подошел к дому вплотную. Он громко крикнул батистовцам, чтобы они выходили, обещая им сохранить жизнь. Тем самым он обнаружил себя. Со стороны казармы грянул залп, и Сиро рухнул на землю, сраженный в самое сердце. Ошибка стоила ему жизни. Командование ротой принял Пена.

Утром 10 апреля мы выступили в поход на замаскированных ветками машинах. Наш путь лежал в новый район действий. Добравшись до места назначения, мы прежде всего развернули походную оружейную мастерскую. К предстоящим боям нужно было подготовить много боеприпасов. До 22 апреля подразделения колонны получили из этой мастерской 20 противотанковых мин, 422 мины М–26 и свыше 400 ручных гранат.

Получив это оружие, повстанцы начали готовиться к новым сражениям с тиранией Батисты. Борьба развертывалась по всей стране.

Адольфо Мендес Альберди

Я говорю о жизни…

15 милисьяно 123–го батальона
пали смертью храбрых на Плая—Хирон
17 апреля 1961 года.
Пятнадцать фотографий
на доске почета
и скорби.
Пятнадцать имен,
вписанных рукой народа
в народную память.
Пятнадцать улыбок,
ни одна из которых
не вернулась
с поля боя.
И все же
они нам улыбаются —
по ту сторону
бессмертия.
Когда же,
когда
над землей
повсюду
будут летать голуби мира?
Сегодня
мы могли бы предаться отчаянью
или чувству мести
и требовать не мира,
а око за око…
Но мы
молча глотаем слезы,
а наши редкие слова
подобны весенним лилиям,
которые мы возлагаем
к пьедесталу
памяти о вас,
герои Плая—Хирон.
Матери
павших героев!
Памятником
вашим детям
станет не смерть,
а жизнь —
радостная жизнь,
которую мы строим.
Вот почему
в этот скорбный час
я вновь
говорю о жизни,
о радости
и о счастье —
ваши дети
так завещали.

Карлос Альдана

И ярче засияют немеркнущие звезды

Прошедшие дни
постоянно всплывают
в нашей памяти
после внезапной встречи
с безмерной храбростью,
с сжимающим душу страхом —
вечными загадками войны.
По медленному движению облаков
прослеживаем мы путь,
пройденный
многострадальным Островом.
Оживают в памяти дни,
проведенные в бреду
болотной лихорадки,
зловещая кобра,
притаившаяся у ног,
и юное тело друга,
осыпанное свинцовым дождем
после его
неосторожного шага.
И слова,
пропитанные горечью и печалью,
звучат приговором
для нежной поэзии.
От этой печальной истории
мрачнеют лица,
суровеет взгляд
и снова в душе
пробуждаются тревоги и надежды —
верные спутники
революции.
Мы совсем не изменились,
но в то же время
мы уже не те,
что были раньше,
потому что, идя
путем Че Гевары,
после Анголы
должны будем жить,
пустив в земле
самые крепкие корни,
крепкие как никогда.
И ярче засияют над нами
немеркнущие звезды.