— Как тут не быть полководцем, коль удостоился такой чести от несравненной Лючии? А скажи, между прочим, хотела бы ты стать ну оруженосцем или женою полководца?

— Оруженосцем куда еще ни шло. А женою — ни–ни, — произнесла Лючия. Почему? — Она передернула плечами. — Потому, что я не хочу всю жизнь думать и говорить о войне. И готовить себя постоянно именно к войне. А как я дохожу женским умом, полководец, всякий генерал или офицер — они думают о войне, готовят себя к войне. Вот почему…

— Хватит, хватит! — перебил Альдо. — Твоя философия явно не ко времени. Явно!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Немецкая большегрузная, крытая брезентом автомашина, ранее перехваченная по дороге, стояла наготове. В кузов впихнули с заломленными назад руками своих парней, которые были переодеты в порванную, местами даже окровавленную одежду. Они–то и должны были являть собой партизан, якобы выловленных в горах. На подножку машины встали двое вооруженных в форме милита*.

_______________

* М и л и т ы — итальянские солдаты особых отрядов, подобных

гитлеровским войскам СС.

Когда машина уже тронулась, навстречу ей выскочила Лючия. Подбежала сзади к кузову, кто–то протянул ей руки, и она вспрыгнула в машину.

На востоке развиднелось, но в горах темнота лежала еще плотная. А может, видимость ухудшалась от неперестающего моросить дождя. Машину трясло, кидало на ухабах и камнях из стороны в сторону; пришлось включить фары, луч света запрыгал по кустам и придорожным валунам, расстилая в темноте еле различимую бледную полоску.

Через час, не больше, въехали с потушенными фарами в Туано. Долго петляли по узким улочкам, переулкам, пока наконец не очутились у какой–то глухой длинной стены. Дальше ни направо, ни налево ехать нельзя. Короткая остановка. Альдо нервно позвал из кузова Лючию, и та в одно мгновение спрыгнула и была усажена в кабину.

— Синьоры, синьоры… — полушепотом с сожалением промолвила Лючия. Вы заехали с тыльной стороны. Айда обратно! — сказала она уже громко.

Машина резко свернула вправо. Скоро уже стала видна и низкая, из красного кирпича тюрьма с высокими въездными воротами из железных прутьев. У будки на часах стоит карабинер с белым ремнем на черной шинели.

— Эй, парень, открывай ворота! — на ходу крикнул сидевший за рулем Джеппи. — Принимай очередную порцию партизан. Красных смутьянов! — добавил он не без злости.

Охранник, однако, ворота не открыл, нажал кнопку сигнализации.

Пришлось ждать. Карабинер обошел вокруг машины, заглянул в кузов и, словно дивясь, издал звук: "О–о–о!" — при этом почмокал губами.

— Вам такая удачная охота и не снилась! — громко заметил Альдо вернувшемуся к будке охраннику. Сквозь решетку массивных ворот показалось усатое лицо:

— Документы?

— Какие еще документы? — сердито проговорил Альдо, выходя из кабины. — На кого? Разве не видишь — я милит! Партизан привезли.

— Вижу, но… Порядок, господин… Как вас по званию…

— Брось дурачиться! — взбеленился Альдо. — Нам нужно немедленно упечь вот этих в камеры и срочно ехать снова на операцию. Открывай без разговора! — грозно потребовал он.

Начальник караула был неумолим. Не требуя уже документов, он сказал, что вызовет начальника тюрьмы. "Здорово. Нам этого и нужно", — смекнул Альдо, подумывая сразу всех их арестовать. Подумал так, а у самого сердце захолонуло. "А вдруг операция сорвется, что тогда?" — стучало в голове.

Мысли подстегивали одна другую. То ему хотелось и начальника караула и часового арестовать сразу, благо сделать это не составляло труда: стоило только направить на них оружие, и они поднимут руки безропотно. Но тогда придется заменить их кем–то из партизан, а ведь начальник тюрьмы, наверное, знает своих охранников в лицо, а тем более усатого начальника караула. Он еще издалека поднимет переполох и вызовет всех карабинеров. "Надо ждать. Надо ждать!" — твердил самому себе Альдо. Стало почему–то душно, хотелось расстегнуть ворот куртки. Действовать надо, и как можно скорее. И он внутренне весь сжался, шагнул к кузову и крикнул:

— Выводи арестованных и строй у ворот! — И добавил угрожающе: — Если хоть один партизан попытается сопротивляться или бежать — получит пулю в лоб!

Из кузова выволакивали привезенных, сначала с заломленными за спины руками, затем всех остальных…

Лючия смотрела на все это, и ее охватывал озноб. Намерилась было выйти из кабины и не могла: ноги словно отнялись. Даже потемнело в глазах, когда увидела в прорезиненном немецком плаще до пят сухопарого человека, шедшего в сопровождении двух карабинеров. Это был начальник тюрьмы. Остановившись метрах в десяти от внешних ворот, он выслушал рапорт начальника караула о привезенных партизанах и, не дослушав его, махнул рукой.

Вперед вышел Альдо и заговорил:

— Господин начальник, мы выполняем особо важное задание. У, меня есть пакет, который я должен передать вам лично из рук в руки, под расписку. Я войду один и передам пакет лично вам.

— Открыть ворота. Впустить старшего группы, — распорядился начальник тюрьмы.

Заскрипели засовы и замки, медленно, с железным лязгом поползли внутрь ворота, Альдо откашлялся, как бы собираясь докладывать, подав этим условный сигнал к нападению и аресту, сам первым выхватил пистолет и подскочил к начальнику тюрьмы, наставив дуло в грудь. Ничего другого не оставалось перепуганному начальнику тюрьмы, как отдать охране приказ не стрелять и сложить оружие.

Не повиновался один карабинер, успел выстрелить. Кто–то вскрикнул. Но уже в следующую минуту партизаны связали карабинера и впихнули в кузов машины. Разоружены были и старший по караулу, и начальник тюрьмы. С ними разговор вел Альдо.

— Где находятся остальные карабинеры охраны? — спросил Альдо у начальника тюрьмы. — Ну, говори, старый прислужник фашизма! — и ткнул ему в подбородок пистолетом.

— Я… Я… Покажу… Только… Только… Не убивайте… у меня дети, жена… Покажу…

Альдо снарядил четырех отчаянных смельчаков арестовать всех бодрствующих и спящих карабинеров и вместе с оружием доставить сюда, к машине.

— Дорогу к мим укажет вот этот усатый, — кивнул он в сторону начальника караула.

Сам же Альдо с группой партизан направился внутрь тюрьмы. Их вел сухопарый начальник тюрьмы. Альдо знал, что и вокруг тюрьмы есть охрана, надзиратели, и поэтому говорил ему, нагоняя еще больший страх:

— Если ты хоть одним словом заикнешься, кто мы и зачем прибыли, тут же на месте будешь расстрелян как гобака.

— Клянусь именем короля, ни слова не скажу, — немного придя в себя, лепетал начальник тюрьмы. — Но что… что вам надо… Говорите, я к вашим услугам.

— Нам нужно освободить наших людей. У вас сидит русский товарищ…

— Руссо? Да–да. Но, синьор, простите, я не знаю, сможет ли он двигаться…

— Ах, вы его били?! — вскричал Альдо.

— Нет, не я… Боже упаси… Жандармы, полиция… допрашивали его. Били…

— Ну и?.. — запальчиво дыша, уставился на него Альдо.

— Привезли ко мне… Клянусь всеми святыми — приказал надзирателям обмыть его, наложить повязки и дать кукурузных лепешек. Да–да, лепешек.

— Веди! — кратко закончил Альдо.

Вошли в тюрьму. Надзиратели покорно повиновались начальнику тюрьмы и одетому в форму милита Альдо. Гремя связками ключей, забегали наперед и открывали камеры.

— Вы свободны. Выходите! — выкрикивал начальник тюрьмы в темный провал камер, и оттуда скоро выбирались, еле двигаясь, заключенные.

Где–то у караульного помещения послышалась частая перестрелка. Начальник тюрьмы подавленно взглянул на Альдо, как бы спрашивая: "Что делать?" Однако Альдо, не подав и признака смятения, велел вести к русскому товарищу. В полумраке, при свете длинных висячих осветительных ламп шли по коридору в дальний угол. Открыли обитую жестью дверь, потом железную решетку, надзиратель услужливо посветил карманным фонарем. Узник сидел на нарах, опустив голову и держа меж колен руки, закованные в металлические наручники.