После ужина мы продолжали игру, пока зевки матери, следовавшие один за другим, не предупредили меня, что пора удалиться; я распрощался, вернулся домой и очень порадовал Стрэпа рассказом о моих успехах.

На следующий день я нарядился в лучшее свое платье и, как было условлено, пошел пить чай к миссис Снэппер, где, к несказанному моему удовольствию, узнал, что зубная боль заставила ее улечься в постель, а мисс будет поручена моим заботам. Вечером мы отправились пораньше в бальный зал, где заняли удобные места, и не прошло четверти часа, как вошел джентльмен в зеленом кафтане, ведущий молодую леди, в которой я тотчас же признал очаровательную Нарциссу!

Силы небесные! Какой трепет охватил в это мгновение мою душу! Неизъяснимое волненье помрачило мой рассудок. Сердце колотилось с невероятной силой. Дымка заволокла мне глаза. В уши мои ворвался оглушительный шум. Задыхаясь, я замер и, короче говоря, в течение нескольких секунд пребывал в столбняке.

Когда улеглось первое смятенье, на меня хлынул рой сладких мечтаний. На память мне пришло все, что было нежного, чувствительного, привлекательного в натуре этого милого создания, а все мои достоинства представились мне в самом преувеличенном виде, чему способствовало мое самомнение, разжигая мои надежды.

Но этот порыв восторга длился недолго! Меня охватил страх, что судьба ее уже сложилась по-иному, и прельстительные мои мечты затуманились. Под влиянием грозных предчувствий я уже видел ее в объятиях какого-нибудь счастливого соперника и, следовательно, утраченной мною навеки. Я был уязвлен такой мыслью, и, полагая, что кавалер, который вел эту прелестную юную леди, был ее мужем, я воспылал к нему гневом и встал, уже намечая его жертвой моего мщения, но тут, к невыразимой моей радости, узнал в ее спутнике брата ее, охотника на лисиц. Благодетельно выведенный из заблуждения, я в упоении созерцал неотразимые прелести его сестры, которая увидела меня в толпе, и ее явное смущение послужило счастливым предзнаменованием для моей страстной любви.

Узнав меня, она вздрогнула, румянец мгновенно сбежал с ее атласных щек, а через секунду запылал еще ярче, заливая ее восхитительную шейку, в то время как прекрасная ее грудь вздымалась от волнения. Я ликовал, видя эти благоприятные признаки, ловил ее взоры и взглядом засвидетельствовал ей свое почтенье. Судя по благосклонному выражению лица, она отнеслась одобрительно к моему приветствию, а я был в таком восторге, что не раз готов был подойти и открыть ей трепет моего сердца, если бы глубочайшее уважение, какое я всегда испытывал в ее присутствии, не сдержало моего несвоевременного порыва.

Я весь был поглощен ею, а потому можно легко себе представить, как плохо развлекал мисс Снэппер, на которую не мог теперь смотреть, не делая сравнений, отнюдь для нее нелестных. И не в моей власти было хотя бы давать вразумительные ответы на вопросы, которые она мне время от времени задавала, так что она не могла не заметить моей рассеянности и, отличаясь наблюдательностью, проследила за моими взглядами и, увидав божественное создание, обнаружила причину моего смятения. Желая, однако, убедиться в правильности своих предположений, она начала расспрашивать меня о Нарциссе и, несмотря на все мои усилия скрыть свои чувства, угадала их по моему смущению. Тогда она приняла величественный вид и до самого конца бала хранила молчание. Во всякое другое время ее подозрения встревожили бы меня, но теперь любовь вознесла меня над всеми прочими соображениями.

Когда владычица моей души удалилась со своим братом, я проявил такое замешательство, что мисс Снэппер выразила желание вернуться домой; когда же я проводил ее до портшеза, она заявила, что питает ко мне слишком большое уважение, чтобы длить мою пытку. Я притворился, будто не понял намека, и, благополучно доставив ее до дому, откланялся, отправился восвояси в полном восторге и поведал обо всем происшедшем моему наперснику и верному слуге Стрэпу, который, однако, обрадовался гораздо меньше, чем я ожидал, и заметил, что птица в руках стоит двух в кустах.

— Но, впрочем, — добавил он, — вам лучше знать… вам лучше знать.

На следующий день, когда я направлялся в Галлерею минеральных вод в надежде увидеть мою прелестную поработительницу или услышать весть о ней, мне повстречалась какая-то леди, которая, пристально посмотрев на меня, вскричала:

— О боже! Мистер Рэндом!

Удивленный ее восклицанием, я вгляделся в лицо этой особы и тотчас же узнал бывшую мою возлюбленную и товарища по несчастью, мисс Уильямс.

Я был очень доволен, встретив эту бедную женщину в таком пристойном наряде, выразил радость, что вижу ее благоденствующей, и пожелал узнать, где я могу иметь удовольствие побеседовать с ней. Она так же искренно порадовалась явной перемене моей фортуны и поведала мне, что покуда еще не имеет жилища, которое могла бы по праву назвать своим, но готова ждать меня в любом месте, какое я пожелаю назначить. Узнав, что сейчас у нее есть свободное время, я проводил ее в свои комнаты, где после нежных приветствий она поведала мне о том, как ей посчастливилось поступить в услужение к молодой леди, которой ее порекомендовала бывшая ее хозяйка, ныне умершая, в чью семью она сама себя порекомендовала, прибегнув к простительному обману, задуманному ею в ту пору, когда она жила со мной на чердаке в Лондоне. Затем она выразила горячее желание ознакомиться с превратностями моей жизни и объяснила свое любопытство заботой о моей судьбе.

Я немедленно удовлетворил ее просьбу и, описывая мое положение в Сассексе, заметил, с какою жадностью она внимает моим словам. Она прервала меня, когда я покончил с этим периодом моей жизни, и воскликнула: «Боже милостивый! Может ли это быть!» — а потом стала умолять, чтобы я продолжал рассказ. По возможности я сократил мое повествование, ибо мне не терпелось узнать причину ее изумления, относительно которой у меня уже мелькнули любопытные догадки. Когда я закончил рассказ о своих приключениях, она казалась весьма растроганной перипетиями моей судьбы, с улыбкой высказала уверенность в том, что всем моим бедам пришел конец, и сообщила, что леди, у коей она находится в услужении, не кто иная, как прелестная Нарцисса, которая удостоила ее своего доверия и вследствие этого часто рассказывала с восторгом и уважением историю Джона Брауна, любила описывать его достоинства и не постеснялась признаться в нежном отклике на его пылкую страсть.

Я обезумел при этом известии, заключил в объятия мисс Уильямс, называл ее ангелом, принесшим мне счастье, и позволил себе такие сумасбродства, что, если бы ранее она не была убеждена в моей честности, то теперь уверилась бы в моей искренности.

Как только я обрел способность слушать со вниманием, она описала, каково теперь направление мыслей ее хозяйки, которая, вернувшись накануне вечером домой, тотчас же уединилась с ней и с упоением рассказала о том, как увидела меня на балу на положении джентльмена, которое, по ее разумению, я всегда должен был по праву занимать, и нашла меня столь изменившимся к выгоде моей, что, если бы мой образ не был запечатлен в ее сердце, она не признала бы во мне того, кто носил ливрею ее тетки. По ее мнению, сказала она, мой взор, устремленный на нее, убедил ее в постоянстве моих чувств к ней и, следовательно, в том, что я располагаю свободой; хотя она не сомневалась, что я быстро найду способ быть представленным, но ей не терпелось услышать обо мне, и сегодня утром она послала ее (мисс Уильямс) разузнать, под каким именем я теперь живу и какое положение занимаю.

Сердце мое доселе еще не ведало такой волны восторга. Все мои умственные и душевные силы потонули в этом потоке, Не сразу я мог раскрыть рот, и прошло еще некоторое время, прежде чем мне удалось выговорить связную фразу. Наконец я с жаром потребовал, чтобы она немедленно повела меня к предмету моего обожания. Но она воспрепятствовала моему порыву и объяснила, сколь опасен такой преждевременный шаг.

— Как бы благосклонно ни была расположена к вам моя леди, — сказала она, — можете быть уверены, она не допустит ни малейшей погрешности противблагопристойности, открываясь вам в своих чувствах или выслушивая ваши признания. И хотя только глубокое уважение побудило меня поведать вам то, что она мне поверяла, я слишком хорошо знаю строгие ее правила касательно поведения особ женского пола, и если бы она узнала о малейшем их нарушении, то не только прогнала бы меня, как жалкое существо, недостойное ее милостей, но и навсегда бежала бы вашей любви.