8. Не мешает также иметь в виду, что сокращения «стареют», как и реалии и термины. Однако реалии и термины, устарев, сохраняются в языке, превращаясь иногда в «редкие слова» и оставаясь полнозначными эле­ментами местного или исторического колорита, в то вре­мя как аббревиатуры выходят из употребления вообще; а если некоторые где-нибудь и употребляются, то оста-

327

ются элементом своеобразной экзотики и обычно нужда­ются в пояснении или расшифровке и для читателей ори­гинала.

В заключение напомним еще раз, что аббревиатуры не характерны для художественной литературы. Ближе к ней по духу некоторые сокращения, приобретшие обще­языковое значение и, с другой стороны, случаи обыгры­вания — пародийного, каламбурного употребления. В большинстве своем, однако, они в отношении приемов перевода слабо отличаются от терминов, используемых для речевых характеристик, для создания местного и «со­циального» колорита, атмосферы, достоверности. Исходя из функций этих лексических единиц в художественном тексте, переводчик должен передать их доступными для ПЯ средствами, не навязывая своему читателю никаких абракадабр вместо абрревиатур.

Глава 10

ВНЕЯЗЫКОВЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ

Переводчик не был бы творцом, если б он ограничился текстом и не оживил бы в своем воображении то, что автор ви­дел в свое время. Именно от авторского видения и идет переводчик. Слова тек­ста служат для проникновения в худо­жественную действительность, за кото­рой переводчик должен видеть опосред­ствованную подлинником живую жизнь.

Г. Гачечиладзе '

«..Чтобы переводить с иностранного языка, — пишет Ж. Мунен, — нужны две предпосылки, из которых каж­дая необходима, а одной недостаточно: выучить этот ино­странный язык и изучить (систематически) этнографию коллектива (communaute), пользующегося этим языком. Не может быть полноценного перевода, если не удовле-

¹ Гачечиладзе,    Г. Художественный  перевод    и  литературные взаимосвязи. М.: Сов. писатель, 1972, с. 124.

328

творены оба условия»'. Если эти два условия или, может быть, две стороны перевода — лингвистическая и этногра­фическая— равны по своему значению, то настоящая глава должна по справедливости включить половину на­шего материала; наряду со всем написанным выше, ка­сающимся словесной оболочки повествования, также и весь отраженный в литературе мир и, венец творения, че­ловека — его культуру и быт, настоящее, прошедшее и даже будущее земли, на которой он живет, его страну, город, улицу, его семью и рабочее место, все созданные человеческим гением науки и искусства (в частности, ли­тературу), дикую, первозданную природу и ту, которую он преобразил и приспособил для своего удобства, повсе­дневное поведение, идеологию и образ мышления homo sapiens — одним словом, все что окружает и будет окру­жать нас на нашей планете, а в будущем — и на других. Многовато для одной главы... В этих рамках на десяти-пятнадцати страницах, которыми бы следовало ограни­читься, не уместилось бы даже голое перечисление вопро­сов и тем.

Три обстоятельства помогут нам, вопреки Козьме Пруткову, объять необъятное. Это, во-первых, все сказанное уже о внеязыковой действительности, мысль о значении которой для перевода красной нитью проходит через всю нашу работу, составляя главный ее стержень: реалии и советизмы, эти лексические вехи колорита — «зримая часть» фона, на котором развертывается дейст­вие и из которого вырастает любое художественное про­изведение; с фоном связаны коннотативные значения (в частности, национальный и исторический колорит) и дру­гих объектов — имен собственных, фразеологизмов, обра­щений и т. д. Так что читатель уже получил некоторое представление о важности для переводчика фоновых зна­ний, знания тех деталей живой действительности, которая составляет реальную основу оригинального текста.

Во-вторых, сравнительно недавно на стыке язы­кознания со всеми остальными науками в недрах совет­ской лингводидактики родилась новая наука — «лингво-страноведеиие», имеющая целью облегчить усвоение уча­щимися (русского) языка путем их ознакомления с жиз-

¹ Mounin Q. Les problemes theoriques de la traduction. Paris, 1963, p. 236. В главе, посвященной значению этнографии в переводе, ав­тор сетует, что в теории перевода не уделяют внимания этому важ­нейшему аспекту переводческого мастерства.

329

нью и культурой народа — носителя этого языка. Без этих знаний, при получении одной лишь словесной информа­ции, изучающий язык будет в соответствующие чисто языковые формы вкладывать свое содержание, накоплен­ное в сфере другого языкового опыта, искажая, таким об­разом, и изучаемый язык.

Материал, а в ряде пунктов и методика лингвостра-новедения охватывают более или менее именно фоновые знания, которые так важны и в переводоведении. Без них информация переводчика, почерпнутая единственно из переводимого произведения, окажется неполной, неясной, иногда искаженной или даже вымышленной под влияни­ем неверно — по причине того же незнания фона — вос­принятых деталей подлинника. В результате неверным будет и перевод: образы окажутся худосочными, дейст­вие — вялым, все изображение — плоскостным, как бы отраженным в двух измерениях: плохой черно-белый сни­мок без фокуса и вдохновения.

Известно, что А. ,П. Чехов пользуется большой попу­лярностью в Англии; немало произведений его переве­дено на английский язык, пьесы его почти не сходят со сцен английских театров. Но Чехов — писатель очень рус­ский, и эта «русскость», содержащаяся в любой детали описываемой им действительности, должна найти отра­жение и в английском переводе, и на английской сцене, что не всегда легко сделать именно из-за незнания этой действительности. «..Неподалеку от «Пиккадилли», — пи­шет М. Шагинян, — в театре «Сэвиль», шла, и превосход­но шла, чеховская «Чайка»; исполнение удовлетворило бы самого Чехова; но зачем, же, зачем же, господин Майкл Мэкован, позволяете вы кипарисам расти в рус­ском поместье, а длинному английскому огурцу очутиться в руках у русской барыни! Актриса держит его, как мы держим банан, а потом вдруг — по английски — отрезает от него кусочек, держа его все еще в руках, и кладет этот кусочек себе в рот.. Ничтожная деталь., ведь нет же та­ких огурцов у нас и не отрезаем мы от него кусочки таким .воздушным способом!»¹

В этом мысленном обращении М. Шагинян к постанов­щику слышится и сожаление, и досада из-за фальшивой нотки, вносимой в хорошую игру и создающей неверное впечатление о какой-то — пусть мельчайшей — детали

¹ Шагинян,  Мариэтта. Зарубежные  письма.    М.:  Сов.  писатель,

1977, с. 170.                                                                         .                        .._:

330

русской действительности. В данном случае переводчик не виноват. Но сколько таких огурцов-бананов мы нахо­дим именно в переводах! Им несть числа...

Знание страны и народа, о которых пишет автор, не 'может не быть материальной основой для любого пере­вода художественного произведения. Так что если в линг-вострановедении заменить методическую направленность переводческой, то оно окажется именно той дисциплиной, которая даст переводчику если не требуемые факты, то хотя бы методику их приобретения, или'по крайней мере привлечет внимание переводчика к необходимости глуб­же вникать в'скрытую за.словами реальную жизнь. Такие труды — по переводческому страноведению — несомнен­но будут созданы; в них как раз и будет содержаться та информация, которая должна бы составлять содержание •настоящей главы! В частности, немалую пользу принесет переводчикам с русского языка и выпушенный в 1974 г. издательством «Русский язык» лингвострановедческий словарь'.'

Наконец, в - т р ет ь и х, несмотря на весьма незначи­