— Скажите, мистер Джордан, у вас есть гомосексуальные наклонности? — резко спросил Керси.

Джордан посмотрел на него так, словно получил пощечину. Некоторое время он молчал, и когда наконец ответил, то ответил твердо и почти так же резко:

— Я скажу вам правду. С ранней юности мои сексуальные желания были направлены на… людей моего пола, но, с Божьей помощью, никогда в своей жизни я не позволил этим импульсам моей натуры перейти в действие…

— Джессика когда-нибудь заговаривала о той сцене, свидетельницей которой была?

— Со мной, во всяком случае, нет. Но от Джильса я слышал, что она иногда подтрунивала над ним… — Джордан порывисто вздохнул. — Конечно, мальчику это было непросто, очень непросто и больно выносить.

Уайклифф не мог разгадать этого человека. Похоже на то, что он говорил правду. Вероятно, не всю правду, но в таком случае почему же он мучил свою совесть умолчанием?

Уайклифф решил копнуть поглубже.

— Насколько я осведомлен, вы подписываетесь на «Церковный ежеквартальный журнал»?

— Да, я подписываюсь на него со времени моего рукоположения в сан.

— Наверно, вы во всей округе единственный подписчик.

— Вполне возможно.

— Известно ли вам, что сложенные листки бумаги, которыми были заткнуты клавиши органа, являлись страницами этого журнала?

— Мне сказал об этом ваш офицер.

— Что вы делаете с номером журнала после того, как прочтете его?

— Да ничего не делаю. Я их оставляю у себя — иногда сверяюсь…

— Вы не могли бы проверить, сохранился ли у вас номер журнала за сентябрь прошлого года?

Викарий махнул рукой:

— Я уже проверил… Этот номер у меня отсутствует…

— Как вы можете объяснить это?

— Часто и охотно я даю почитать тот или иной номер людям, проявляющим интерес… И меня не особенно тревожит, что журналы мне чаще всего не возвращают…

— Но вы все-таки должны же помнить, кто взял у вас сентябрьский номер?! — вмешался Керси.

Джордан несколько секунд помешкал, потом неохотно сказал:

— Да, в том номере была статья о роли церкви в недавнем объединении Германии. Стефания Винтер случайно увидела у меня журнал с этой статьей и попросила почитать. Сказала, что ее Лоуренсу будет интересно с ней ознакомиться. Лоуренса интересует роль церкви в освобождении Восточной Европы от коммунизма…

Уайклифф сверлил викария глазами. Затем вдруг махнул рукой и принял расслабленный вид, откинувшись на спинку кресла. Чего ради держать попа в напряжении? Чего доброго, от страха откинется…

Но сказал он все же довольно жестко:

— Я хочу, чтобы вы подписали официальные показания по поводу своего пребывания в храме в субботний вечер. И еще, по поводу одолженного Винтерам журнала. Одновременно хочу напомнить вам, что укрытие любой информации может задержать наше расследование и поэтому весьма опасно. Убивши единожды, сломал психологический барьер и теперь способен пойти и на второе убийство. Ему будет уже проще…

Уайклифф встал, потянулся и сказал:

— Мистер Керси проводит вас в соседнюю комнату, где вы сможете записать свои новые показания.

Джордан молча смотрел на него, бледный, затравленный…

Оставшись один, Уайклифф продолжал думать о викарии. Да, сила закона всегда требует особой осторожности в применении к таким тонкокожим субъектам, как этот поп, и в наше время больше не дозволено подвергать их таким пыткам — пусть даже только душевным…

Глава девятая

Вскоре после того, как Керси увел викария, сам Уайклифф отправился посетить лодку-дом.

Он пошел один, подсознательно рассчитывая получить от беседы с бывшим ученым-биохимиком гораздо больше, чем это могло получиться в реальности.

Дождя как такового не было, только плотный туман окутал все вокруг, придавая четким линиям размытость — как в плохо сфокусированном бинокле… Буро-зеленая вода в реке тускло и гладко поблескивала. Трудно поверить, что прилив тут бывает так высок.

Уайклифф миновал калитку церковного двора и, дойдя до зарослей тростника, встретил группку туристов, которые с биноклями через плечо шли наблюдать за птицами, и умилился от их приглушенного и совершенно неуместного: «Здрасте»…

Уже подходя к лодке, Уайклифф услыхал звуки музыки — похоже, играл целый оркестр. Интересно, радио или магнитофон? Или еще один музыкант объявился в этом Богом забытом местечке? Затем оркестр уступил место сольному сопрано, с аккомпанирующим дуэтом, и Уайклифф приостановился у самого начала сходни, слушая. Казалось, чистый этот звук заполнял собой всю маленькую долину, а каденции и трели, отражаясь от крутых склонов русла реки, создавали иллюзию играющего в подземелье Орфея…

Прошло, видимо, некоторое время, прежде чем Уайклифф заметил бородача Лэвина, наблюдающего за ним с палубы.

— Вам нравится? — спросил Уайклифф.

— Что ж, это «Дуэт цветов» из «Лакмэ». Популярная музыка, но действует, как наркотик, — так что не годится для полисменов.

— Согласен… Мистер Лэвин? Суперинтендант Уайклифф.

— Поднимитесь сюда, если есть желание.

С палубы вниз вел узкий трап. Каюта просто вся гудела от музыки. Лэвин выключил магнитофон.

Свет, проникающий сквозь иллюминаторы у потолка, казался зеленоватым. Под окном стояли аквариумы, приставленные друг к другу боком, и ниже — снова аквариумы, и еще полки с книгами, и шкаф. Тут же располагалась солидная скамья перед столом, а на столе стоял микроскоп. Рядом выстроилась батарея бутылок.

Лэвин двигался так, словно левая сторона туловища у него не работала вовсе. Он подвинул Уайклиффу стул и сел сам, но каждое движение, казалось, причиняло ему боль.

— С чем же вы пожаловали?

— Я расследую смерть Джессики Добелл.

— Так она уже мертва. У вас слишком поздно проснулся интерес к этому делу.

Уайклифф чувствовал страшное напряжение в этом человеке. Лэвин был весь, как натянутая струна, и поведение его было несколько вызывающим.

— Видите ли, все что я могу теперь сделать — это найти убийцу и выяснить мотивы преступления. Вы были с Джессикой Добелл в близких отношениях, так что являетесь ценным свидетелем.

— Ну и?

— Вы проводили с ней ночи здесь?

— Бывало такое.

— Когда начались ваши отношения?

— Наши отношения, если вы так это называете, начались примерно полгода назад.

— И что же это было — страсть, любовь или просто секс?

Кривая усмешка на изуродованном лице.

— А я могу спросить в ответ: какого черта вам надо?

— Знаете, мистер Лэвин, если вы ответите на мой вопрос, это сбережет и мне, и вам массу свободного времени.

— Ладно. Наверно, вам нравится узнавать о таких вещах… Это был секс — просто секс, и все… — Лэвин помолчал, оглаживая бороду ладонью. — Джессика не представляла себе отношений, которые не основаны на пользе для нее самой. Вот так. Секс был той областью, в которой я ей оказался полезен. Вот и все.

Лэвин исподтишка глянул на свою левую руку, изуродованную и всю покрытую белыми шрамами.

— Я, конечно, не всякой женщине могу прийтись по вкусу, но она от меня загоралась. Только… Я не хочу, чтобы вы подумали, будто наш союз был нужен только ей. Нет. Для человека в моем положении секс, пусть даже на любых условиях, — уже большой подарок…

Лэвин говорил, отвернувшись от Уайклиффа, и потому выражения на его лице нельзя было угадать.

— Бедняга Винтер! — сказал он после паузы. — Он-то нужен был Джессике на ферме и вовсе не рвался к ней в постель. А Стефания на ферме не справлялась, да и как домохозяйка — не особенно тянула. А уж парнишка, Джильс, так тот вообще ни с какой стороны не имел ценности в глазах Джессики.

Лэвин скривился, как от внезапного приступа боли, и сел поудобнее в кресле.

— Думаю, — сказал он негромко, — что было множество других людей, прошедших, или скорее, не прошедших ее испытания на пригодность…

— Так она вам даже не нравилась? — спросил Уайклифф.