Наивная попытка скрыться от всевидящего ока карательных органов обернулась лишь месячной отсрочкой

от ареста. Осенью 1937 г. массовые репрессии достигли своего пика, и огромный аппарат наркомата работал

на пределе своих сил — даже анкету арестованного Герман Борош был вынужден заполнять самостоятельно.

Первый допрос состоялся 16 ноября, когда отца и брата уже не было в живых. Вновь внимание следователя

сосредоточилось на аресте Германа в марте 1933 г., когда ему было всего 17 лет. Как и четыре года тому

назад, молодой человек отказался давать обвинительные показания на своих близких. Признание в том, что

он присутствовал в Коломне на вечеринках, которые устраивало немецкое землячество, вылилось в

единственную строку обвинительного заключения: «Виновным себя признал в фашистской агитации и связи

с немцами-фашистами».

Этого оказалось достаточно для высшей меры наказания. Третий из членов семьи Борош, прошедших через

застенки гестапо, был расстрелян и погребен в братской могиле на полигоне смерти в Бутово, оказавшись в

момент смерти вместе со своими отцом и старшим братом. Символично, что реабилитация всех троих

состоялась решением Военного трибунала Московского военного округа в один день, 4 июня 1959 г.

«Определение оставлено без исполнения» — это

238

в переводе с канцелярского языка означало, что сообщить о реабилитации оказалось некому. Следы

остававшейся в Мелитополе Гретхен Борош, уроженной Рейснер, равно как и арестованной Екатерины

Розенбаум, отыскать работникам военной прокуратуры так и не удалось.

Роберта Гроппер: ЧЕТЫРЕ ГОДА ПОД СЛЕДСТВИЕМ

12 июня 1941 г., сразу после полудня, в широких воротах Бутырской тюрьмы открылась незаметная калитка.

Из нее вышла худощавая женщина средних лет с лицом, на котором была запечатлена невероятная

усталость. В руках у нее была объемистая хозяйственная сумка, в нагрудном кармане потрепанного пиджака

— справка об освобождении. Испуганно озираясь по сторонам, женщина направилась в центр города. Без

малого четыре года тюремный конвой определял за нее, когда и куда идти, даже если речь шла всего лишь о

посещении туалета.

И вот — свобода. Свобода без радости освобождения. И не только из-за лишений, связанных с тюремным

режимом. Особое совещание НКВД СССР приняло в отношении немецкой коммунистки Роберты Гроппер

решение, которое крайне редко встречается в следственных делах эпохи большого террора: признать

виновной, но ограничиться сроком предварительного заключения. Вина героини нашего очерка заключалась, согласно обвинительному заключению, утвержденному еще в конце 1938 г., в том, что она «являлась

участницей антисоветской антикоминтерновской организации... и вела борьбу против Коминтерна». Те, кто

написал и утвердил это обвинение, кто отправил дело на решение внесудебных инстанций, давно уже забыл

об одной из ряда бесчисленных жертв. А ей самой придется жить с такой несправедливостью — и жить еще

очень долго.

Партийная биография Роберты Гроппер отличалась четкостью и простотой. Как и многие представители ее

поколения, она пришла к радикальным политическим воззрениям в годы Первой мировой войны. Как

правило, катализатором этого процесса была встреча с признанным авторитетом, в нашем случае — с

Кларой Цеткин. Молодая девушка с восторгом внимала каждому слову известного борца за равноправие

женщин, принимала активное участие в распространении издаваемого Цеткин журнала «Равенство».

Как и многие выходцы из социальных низов, Роберта не понаслышке знала, что такое нужда — она выросла

в семье простого рабочего и более десяти лет отработала на табачной фабрике. Карьера в компартии

позволяла совместить верность идеалам молодости и

239

стремление оставить в жизни свой собственный след. Роберта Гроппер проявила себя борцом за равноправие

женщин, возглавив в 1930 г. соответствующий отдел ЦК КПГ. Тогда же она стала депутатом рейхстага —

неплохая карьера для тридцатитрехлетней женщины!

Лишь однажды она, да и то вслед за своим мужем Паулем Лангне-ром, сделала неверную ставку. Саперы,

говорят, ошибаются один раз. То же самое можно было бы сказать и о коммунистах межвоенного периода.

Гроппер оказалась сочувствующей группе Неймана-Реммеле в руководстве КПГ, которая в начале 1932 г.

потерпела поражение во внутрипартийной борьбе и была объявлена антипартийной. Позже она многократно

писала во все инстанции, что это была скорее роль «примкнувшей», нежели активного борца с руководством

Тельмана. Компартии Германии нужны были не только свои герои, но и свои враги.

Гроппер и Лангнер потеряли свои посты в руководстве КПГ, но остались работать в партийном аппарате.

Фактически свою карьеру им пришлось начинать во второй раз. Но на сей раз все карты смешал приход к

власти Гитлера — вначале муж, а потом и жена были вынуждены покинуть Германию. В Париже Роберта

работала во Всемирном комитете помощи жертвам фашизма, выезжала в Саарскую область, чтобы в ходе

подготовки плебисцита не допустить ее перехода под контроль Третьего рейха. К 1935 г. оба оказались в

Советском Союзе, в том же году Пауль Лангнер умер. У Роберты из близких родственников были только мать

и пятилетняя дочь, оставшиеся в Германии. Ну и, конечно, осталась партия, с которой была связана вся ее

сознательная жизнь.

Однако отношения нашей героини с новым руководством КПГ, избранным после Седьмого конгресса

Коминтерна, складывались непросто. В октябре 1935 г. Вильгельм Пик решил, что Роберта Гроппер не может

быть отправлена на подпольную работу в страну. Формально речь шла о ее слабом здоровье, но скорее всего

новый лидер партии имел в виду иные мотивы. Чуть позже немецкая секция не рекомендовала Гроппер к

переводу в члены ВКП(б) — для посвященных это была «черная метка». В то же время при содействии

эмигрантского руководства КПГ Роберта получила достаточно престижную должность редактора в

Издательстве иностранных рабочих — и квартиру в здании, где находилась немецкая секция Коминтерна.

В конце 1936 г. она вошла в руководство Немецкого клуба, вместе с женой писателя Фридриха Вольфа

возглавляя женский актив. Именно там Роберте пришлось столкнуться с исчезновением одного за другим

своих соратников и знакомых. 26 ноября 1937 г. очередь дошла и до нее самой. При аресте квартиру № 5, где

она прожива

240

ла, опечатали. Соседи — такие же политэмигранты, как и сама Гроппер, — написали обязательные в таких

случаях показания, которые были пересланы отделом кадров ИККИ на Лубянку.

В областном управлении НКВД, которое вело следствие, не собирались уделять ему особого внимания.

Загвоздка была только в том, что обвиняемая не давала признательных показаний, а из представленной

Коминтерном справки нельзя было выудить никакого компромата. Была и вторая проблема — Роберта

Гроппер не оформила советского гражданства, а значит, была кандидатом на высылку из СССР. С другой

стороны, в Москве она проживала под фиктивным именем — таких записывали в анкете арестованного как

лиц вне подданства. И было третье обстоятельство — она слишком много знала для того, чтобы отправиться

в Германию, в лапы гестапо...

И вот появляется неожиданное решение — 14 мая 1938 г. Особое совещание НКВД передает дело на

рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. По тем временам это означало гарантированный

смертный приговор. Потом наступило затишье — очевидно, Военная коллегия после завершения ежовщины

отказывалась принимать «липовые» дела. 1 августа 1939 г. материалы давно завершенного следствия вновь

направили на ОСО.

В голове у Роберты не укладывалось то, что ее, активную участницу антифашистской борьбы, обвинили в