родителями «с 1915 г. никакой связи по политическим соображениям не поддерживал, поскольку мой отец

Вильгельм Борош являлся социал-демократом и враждебно относился ко мне как к последователю Карла

Либкнехта». Шанс перевернуть обыденное течение жизни представился революционно настроенным

рабочим Германии осенью 1923 г., когда страна достигла пика послевоенного кризиса. Но принятое в

Москве решение о вооруженном восстании ограничилось лишь рядом локальных выступлений. В

гамбургском районе Бармбек, где Карл Борош проживал вместе с женой Гретхен, тоже членом партии, и

двумя сыновьями Фридрихом и Германом, 1913 и 1916 гг. рождения, стали строить баррикады. Естественно, молодой коммунист не мог остаться в стороне от попытки захвата власти, пусть продолжавшейся всего

несколько дней.

При помощи друзей ему удалось избежать ареста, но горечь поражения лишь разжигала жажду борьбы. Став

активистом заводской партийной ячейки, Борош с завидной регулярностью арестовывался за организацию

забастовок и беспорядков, за незаконное хранение огнестрельного оружия и хулиганские выходки по

отношению к начальству («нанесение побоев управляющему завода "Тритон" в Гамбурге, которого я вывез к

рабочим на тачке»).

С 1927 г. для активиста КПГ не находилось больше работы — он переселился с семьей в деревню Тангштедт

неподалеку от Гамбурга

232

и перебивался на ветеранскую пенсию. Жизнь в материальном плане, особенно после начала экономического

кризиса, была далеко не безоблачной. Третий срок в тюрьме Борош, по его словам, получил за «нарушение

распоряжения судебного исполнителя, описавшего у меня за неуплату налогов на свинью». Очевидно,

домашнее животное было в спешном порядке освежевано и съедено, дабы не попасть в руки чиновников

ненавистного государства. В деревне Борош возглавил местную ячейку КПГ, вместе с батраками имения

Карстензен участвовал в забастовках и осаде полицейского участка.

Вернувшись в Гамбург в ноябре 1932 г., Карл Борош стал руководителем отряда красных фронтовиков —

боевой организации КПГ, его сыновья вступили в ряды германского комсомола. После прихода к власти

нацистов их арест являлся только вопросом времени. В сентябре 1933 г. гестапо провело на квартире обыск, обнаружив антифашистскую литературу и аппарат для размножения листовок. Поскольку Карл

отсутствовал, был арестован его младший сын. Старшего, Фридриха, схватили за распространение

коммунистической прессы, и он находился в тюрьме уже с мая.

Вскоре в засаду, устроенную гестапо, попал и отец. После первых допросов он был отправлен в концлагерь

Фюльсбюттель, где сопровождавшиеся жестокими побоями допросы продолжались. Через 26 дней Карл

Борош был выпущен на свободу — по его словам, комендант лагеря принял его за брата Ганса, накануне

переведенного в тюрьму города Любек. Не заходя к себе домой, он отправился к товарищам по партии,

которые переправили его в Берлин для организации выезда из страны. 25 декабря 1933 г., имея паспорт на

чужое имя, Карл Борош добрался до Советского Союза.

История с освобождением из концлагеря и выездом в СССР в течение месяца после ареста в Химках

являлась главной темой допросов Бороша. Следователи НКВД, воспитанные на том, что в условиях всесилия

тайной полиции ни один обвиняемый не в состоянии ускользнуть из ее сетей, невольно переносили это

правило и на ситуацию в нацистской Германии. Коммунист, выпущенный из концлагеря, вызывал еще

большие подозрения, чем сумевший остаться на свободе. Показателен эпизод допроса от 10 августа 1937 г.:

«Вопрос: Каким путем ехали в СССР?

Ответ: Я ехал из Гамбурга в Берлин, там я дожидался в течение 4-5 недель получения паспорта. После

получения паспорта я немедленно выехал через Ригу-Латвию в Москву...

Вопрос: Вы прописывались в доме, где Вы останавливались в Берлине?

Ответ: Нет, не прописывался, жил на нелегальном положении.

233

Вопрос: В это время, насколько известно, существовал фашистский гитлеровский режим? Ответ: Да,

правильно.

Вопрос: Весьма сомнительно, чтобы в условиях фашистского террора и массовых арестов членов КПГ в

Берлине в первый период после прихода к власти Гитлера Вы могли жить на нелегальном положении в

столице Германии около 5 недель.

Ответ: Как это вам ни сомнительно, многим так удавалось устраиваться».

Сомнения сотрудников НКВД были вполне понятны — существовавшая в Советском Союзе система

тотального контроля и доносительства выстраивалась в течение двух десятилетий и не имела себе равных во

всем мире вплоть до середины 30-х гг. По аналогии с собственной практикой следователи на Лубянке могли

представить себе лишь то, что выпущенные из застенков гестапо антифашисты были перевербованы и стали

провокаторами. Действительно, такие случаи тоже были. Но для каждого из немецких коммунистов,

оказавшихся после прихода Гитлера к власти в Москве, упоминание о пусть даже кратковременном аресте

после 1933 г. было равносильно признанию собственной вины. За три года до начала массового террора в

СССР отношение к ним было еще иным. Борош устроился по своей специальности — формовщиком на

Коломенский машиностроительный завод. Сразу же после приезда в СССР он подал заявление о переходе в

члены ВКП(б), но из-за проходившей партийной чистки эта процедура затянулась более чем на три года и

была прервана его арестом.

В июне 1934 г. из нацистской тюрьмы вышел Фридрих Борош, ему вместе с братом удалось получить

заграничный паспорт якобы для поездки в Данию. ЦК МОПР специальным решением пригласил жену и

детей Карла Бороша в Советский Союз. В августе семья воссоединилась, Бороши получили отдельную

квартиру в доме для иностранных специалистов, Фридрих и Герман устроились учениками на завод, где уже

полгода работал их отец. Сюжет, достойный документального фильма о радостной жизни политэмигрантов в

«отечестве трудящихся всего мира». Увы, счастливый финал обернулся лишь временной передышкой в

трагедии семьи немецких рабочих.

Насаждавшийся за рубежом лучезарный образ СССР заметно меркнул при его ближайшем рассмотрении.

Иностранных рабочих удивлял низкий уровень жизни их советских коллег, отсутствие бытовых условий в

общежитиях и коммуналках, предельная забюрокра-ченность производственного процесса и общественной

жизни. Кто-то пытался объяснить это наследием царизма, кто-то видел в этом происки внутренних врагов и

враждебного окружения. Так или иначе

234

действительность выглядела совершенно не так, как глянцевые обложки журналов, издававшихся в Москве

и расходившихся по всему миру.

Членам семьи Борош, равно как и тысячам иностранных специалистов, ученых, политэмигрантов,

оказавшихся в Советском Союзе, пришлось почувствовать на себе растущее давление сталинской диктатуры.

Любые попытки сопротивляться наталкивались на вездесущий репрессивный аппарат. Люди оказывались в

ловушке, ведь возвращение в нацистскую Германию никому из политэмигрантов не обещало легкой судьбы.

3 июня 1937 г. Фридрих и Герман Бороши написали заявление в Коминтерн с просьбой отправить их

бойцами в республиканскую Испанию. Наверное, положительное решение этого вопроса в Москве иначе

повернуло бы их жизнь. Счет шел уже не на месяцы, а на недели и дни.

20 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение об аресте всех немцев, работавших на оборонных

заводах. В Коломенском районе Московской области лидером индустрии был машиностроительный завод,

выпускавший локомотивы, дизели для подводных лодок и другую оборонную продукцию. Среди его

инженеров и специалистов было немало иностранцев, приглашенных из Германии. Далеко не все они

симпатизировали коммунистам, но каждый из них искренне передавал свои знания и опыт советским