Я не мог от тебя своих глаз отвести,

Одна мысль, что нам нужно расстаться,

Поглощала меня. Повторял я: «Прости!» — И не мог от тебя оторваться.

Последняя строфа напоминает внезапный, крик среди ночи:

Догорела свеча. Бродит сумрак в углах,

Пол сияет от лунного света; Бесконечная ночь! В этих душных стенах Зарыдай, —

не услышишь ответа...

(Н. А. Матвеевой)

Ответ он услышал. 7—8 мая Иван Саввич обещал непременно приехать на хутор

Высокий, чтобы просить руки Натальи Антоновны. Щюговорился о своих радостях й

надеждах только одному «поверенному», Ивану Ивановича Зиновьеву, близко к сердцу

воспринявшему приятную новость.

А что же она? Письма ее к Никитину не сохранились. Позже, когда история эта

завершилась, она приоткрыла тайну одному из друзей Ивана Саввича: «...все прочие

предполагали хорошее знакомство — не более. Да я-то знаю, что вышло бы из его

поездки к нам в мае 1861 г.». А. С. Суворин 27 декабря 1861 г. писал де Пуле: «Она

любила Никитина, и очень любила; в последнее время и его чувство сильно

перетягивало на сторону Матвеевой... — он сознавался мне в этом».

крестьянское счастье

В одном из писем к Н. А. Матвеевой Никитин признавался, что благодаря встречам

с ней он стал похож на человека, «который после долгого заключения в душных и

темных стенах вышел, наконец, на свежий воздух и спешит наглядеться на синее небо,

на широкое поле, цветы и деревья».

Несколько иные обстоятельства заставляют вырваться на простор героя

никитинской поэмы «Тарас», но между ним и его создателем есть одно внутреннее

родство — ^ечта о счастье.

«Мне тесно тут», — говорит крестьянин Тарас, покидая сумрачный дом, где отец

«называл наукой кнут», где мать представляла забитое испуганное существо. «Я с горя

тут изныл», — бросает он в другом варианте поэмы, отправляясь в чужие дали. Герои

этот — не ленивец, не пьяница, не сребролюбец; его гонит из родной деревни тоска по

вольной жизни, стремление увидеть такую землю и таких людей, чтобы душа пела:

А радости?; иль.нет их в темной доле,-

В суровой доле мужика? Иль кем он проклят, проливая а поле

77

Кровавый пот из-за куска?..

Тарас — крестьянский богатырь-работник, за какое бы дело он ни взялся — все у

него, как у героя А. В. Кольцова, спорится:

Он едет лугом — будит луг, Поедет лесом — темный лес проснется И с ним поет;

как старый друг.

Косарь-молодец — не какой-то там «выжига», он всегда готов заступиться за сирого

и слабого:

Чуть мироед на бедняка наляжет, —

Тарас уж тут. Глаза блестят, Лицо бледнеет... «Ты не трогай! ^скажет, —

Не бей лежачих! Не велят!»

В другой редакции поэмы это место проникнуто еще большим социальным

содержанием:

Упрям и вспыльчив, он любил замашку — Ругнуть зажиточного мужика, Зато готов

был снять с себя рубашку, Когда в нужде он видел бедняка.

Необычный герой не только среди унылых никитинских трудяг, но и во всей

русской поэзии тех лет. Необычность эта еще в том, что правдолюбец явился главным

персонажем поэмы, жанра, где до того бродили скучающие «лишние люди», где

мужичку в крайнем случае отводилась полуэкзотическая фоновая роль.

Свой новаторский замысел Никитин осуществлял более пяти лет, с 1855 г., то

обращаясь к рукописи, то оставляя ее. Известны четыре редакции поэмы: автор

занимался не только стилистической шлифовкой, но и явно расставлял социальные

акценты, усиливая общественное звучание характера. Постепенно из сельского

забулдыги, эдакого рубахи-парня, гибнущего «от порчи», то есть проклятой чарки,

вырастал стихийный и наивный искатель справедливости и счастья для трудового

человека.

Вернемся к сюжету поэмы. Не находит Тарас желанной воли и душевного покоя и

на Дону, где виделся ему «рай в степях». Трудился он здесь не хуже кольцовского

«Косаря» — во второй редакции произведения эта сцена выгля% дит так:

От радости вся кровь в нем заиграла, Когда в степи он размахнул косой; Как молния

его коса мелькала, Под ней трава ложилась полосой.

Крестьянская работа по сердцу Тарасу, но что-то надломилось в нем, его активная

коллективистская натура уже не довольствуется свежими копнами, он задумывается

над вось росами посложнее: почему мужицкая доля связана единственно лишь с

хлебом насущным («Заботы всё одне!..») почему исстари пахари живут в грязи и

ложатся в гроб, так и не познав иной радости, кроме преодоления крайней нужды:

И сгнили... Точно смерть утеха!

Ищи добра, броди впотьмах, Покуда, свету божьему помеха,

Лежит повязка на глазах...

Кажется, вот-вот откроется тайна скитаний героя, спадет с его глаз повязка и

предстанет мир, где не только полны закрома, но и полна высшего смысла жизнь

человека-труженика. Он бродит по свету, так и не находя внутренней, духовной опоры

крестьянского бытия. Неугомонный Тарас пытается развеять свою неутешную тоску в

борьбе с гроз? ной стихией («Схватил весло, — и тешился грозою, По гребням волн

перелетал»), в разудалом дружном напеве («Гуляй, ребята! Вот моя мошонка! Да

грянем песню... помогу!»), однако опять никнут его неосознанные порывы и грызет

душу смутный непокой. Подался герой в бурлаки, исправно тянул лямку, но и эта адова

работа не вышибла из его головы какой-то одолевающей его потаенной мысли.

Непонятен этот силач-добряк и друзьям:

«Вот мы вчера к Тарасу приставали,

Куда, — не пьет! Такой чудак!» — «А что, Тарас, ты, право, крепче стали», —

78

Сказал оборванный бурлак...

«Где ж доля-счастье?..» — спрашивает «стальной» мужик и не находит ответа,

погибая в разбушевавшихся волнах при спасении товарища. А может, измученный и

опустошенный, добровольно нашел конец в пучине?..

Хотел он крикнуть — замерло дыханье.

И в воздухе рукой потряс, Как будто жизни посылал прощанье,

И крикнул — и пропал из глаз...

Поэма-загадка. Главный герой — напрасно погибшая народная силушка. Все

комментаторы «Тараса» в один голос заявляли о незавершенности произведения,

несоответствии заложенного в нем мощного духовного потенциала облег^ ценной

развязке. В поэме, замечает Н. Н, Скатов, не было опоры на широко охваченную жизнь

народа. По замыслу автора, «Тарас» должен был представлять крестьянскую эпопею, в

которой масштабно ставились самые насущные вопросы современности. А. С.

Суворин, свидетель создания этой вещи, писал: «...Задумана была поэма, как нам

известно, в широких размерах: Тарас должен был пробиться сквозь тьму препятствий,

побывать во всех углах Руси, падать и подниматься и выйти все-таки из борьбы побе-

дителем! Никитин хотел сделать его олицетворением энергии...»

Почему же поэт не выполнил поставленную задачу? Во-первых, между^началом

работы над поэмой и ее завершением пролегло время, изменившее художественное

мировоззрение Никитина от романтических представлений до реалж> тических, чему

способствовала и сама эпоха ломки обветшалых российских устоев. Во-вторых, у

автора не имелось еще достаточного опыта овладения трудным лиро-эпическим

жанром. В-третьих, русская литература не дала еще тогда примеров, когда героем

поэмы выступал бы крестьянин. Не ставили перед собой такой рискованной задачи ни

Н. П. Огарев, ни Н. А. Некрасов, ни другие поэты, которых особенно волновала судьба

мужика. Известен лишь «очерк в стихах» И. С. Аксакова «Бродяга» (первая часть

напечатана в 1852 г.), но и его нельзя рассматривать как удачную попытку

«окрестьянить» поэму. Так что, ^ можно сказать, Никитин своим «Тарасом» опередил

других поэтов, задолго до Н. А. Некрасова поставив вопрос, «кому живется весело,

вольготно на Руси»,, предвосхитив изображение тех явлений, к которым в будущем