только в 1970 г. возобновить контакты по линии культуры. Планы культурного

сотрудничества министерствами культуры обеих стран стали разрабатываться сразу на

два года, а не на один, как это практиковалось ранее82. Кроме того, в планах

154

сотрудничества в 1970-е гг. появилась новая форма обменов, которая в министерских

отчетах называлась «оказание творческой помощи». На самом деле речь шла о ко-

мандировании советских специалистов, чаще режиссеров, для постановок за рубежом

произведений советских авторов или русской классики.

Конечно, учитывая сложность политических взаимоотношений, прежде всего была

важна атмосфера, в которой осуществлялся культурный обмен. В 1970 г. Управление

внешних сношений министерства культуры СССР отмечало, что чехословацкие

коллективы, солисты и деятели искусства, приезжающие в СССР, в целом остаются

довольны оказанным в Союзе приемом: «Во взаимоотношениях с советскими людьми

чехословацкие товарищи были сдержаны, попыток возбудить какие-либо разговоры

или дискуссии на политические темы не наблюда-лось»83. Однако в отчетах

переводчиков, сопровождавших иностранцев по линии Госконцерта, отзывы о

настроениях приезжавших в СССР чехословацких артистов были иными.

В мае-июне 1970 г. в Москве и Ленинграде гастролировал музыкальный театр

«Карлин». «С первых же минут прибытия в Советский Союз, - писал сопровождающий

в отчете, - чувствовалось, что прибыли не друзья, а, пожалуй, недруги. Никто,

несмотря на приветствия, не здоровался. Руководители коллектива вели только деловые

беседы. Со дня приезда коллектива, в котором существовала партийная организация, ее

руководитель Сдэнэк Матоуш - артист театра, ведущий программу ревю, стал на путь

антисоветской агитации, он открыто говорил о том, что никто не любит Советский

Союз, вспоминал события 20 августа, сравнивал это с тем, как реагировал бы

советский народ, когда встав утром увидели бы чешские войска и танки и т. д. Бывали

случаи, когда после наших «здравствуйте, товарищи» они смеялись, иронизируя по

поводу слова «товарищи». Министерство культуры СССР устроило прием для всего

коллектива

театра, но большая группа вовсе не явилась, а некоторые, в основном молодежь,

устроила демонстрацию, прибыла на прием, но к столу не подошла и через небольшое

время демонстративно покинула зал ресторана, а когда обратились к секретарю партор-

ганизации с вопросом, чем объяснить такое отношение, он ответил тем же, «они не

забыли 20 августа»84.

В других отчетах говорилось не только о настроениях артистов, но и об

особенностях привозимых программ, вызывающих открытое возмущение советских

зрителей, которые воспринимали их как провокацию со стороны чехословацких гаст-

ролеров. Так, в отчете сотрудника Госконцерта о выступлении ансамбля «Студио-

балет» в Ленинграде в сентябре 1970 г. значилось следующее: «19 сентября состоялся

первый концерт, состоящий из трех балетов. Если первые два не вызвали возражений,

то третий оказался весьма двусмысленным и, пожалуй, явно антисоветским.

Большинство зрителей высказали свое возмущение свистом и по окончании

представления без аплодисментов покинули зал. 20 сентября утром в Ленконцерте был

обсужден вопрос о программе вообще и о третьем балете, вызвавшем негодование

зрительного зала, в частности. Было решено третий балет больше не показывать, и он

был заменен номером «Хиросима». После этого все встало на свои места, и дальней-

шие гастроли прошли нормально»85.

Следует сказать, что, несмотря на неоднозначную оценку событий в Чехословакии

со стороны советской общественности, на научную и творческую интеллигенцию

возлагались надежды на восстановление отношений между двумя странами. Поэтому

основной упор в развитии культурных связей делался на расширение так называемых

непосредственных творческих контактов, которые предполагали заключение

двусторонних соглашений между отдельными учреждениями культуры. Например, в

начале 1970-х гг. такого рода соглашения были заключены между Московским театром

155

Оперетты и Пражским музыкальным театром «Карлин», а позднее и с театром «Нова

сцена» в Братиславе.

Важно подчеркнуть, что двухсторонние соглашения предусматривали не только

гастроли коллективов и выезды отдельных артистов, запланированные Госконцертом,

но и непосредственный обмен, при котором вопросы приглашения солистов театры

решали самостоятельно, в зависимости от производственной необходимости86. Кроме

того, договоры эти предусматривали творческие контакты художественно-

руководящего и административного персонала для ознакомления со сценическими

площадками и переговоров по предстоящим гастролям. Такие контакты помогали

нормализации отношений не столько на официальном уровне, сколько на уровне

человеческих взаимоотношений, когда обсуждение профессиональных проблем

отодвигало на задний план политические разногласия.

Очень показательны в этом отношении были гастроли в Праге Московского

государственного театра Оперетты в сентябре-октябре 1972 г., когда отдельные сцены

московскими артистами исполнялись на родном для зрителя языке. Надо сказать, что и

публикой, и критикой это было воспринято как знак уважения к культуре Чехословакии

и, безусловно, способствовало тому восторженному приему, который был оказан театру

в ЧССР. «Выступления московских артистов превзошли все наши ожидания и убедили

нас в том, что оперетта является равноценным жанром театрального искусства, если

она действительно на высоком профессиональном уровне в лучшем понимании этого

слова. В этом смысле Московский театр оперетты может служить примером и для

наших творцов «легкой музы», - писала газета «Лидова демокраце» 29 сентября 1972

г.87

Надо сказать, что так же, как и в отношениях с западными странами, в политике

культурного обмена с социалистическими государствами на первый план выходила

содержательная сторона контактов. Здесь важно подчеркнуть, что не всегда произве-

дения, официально признанные в СССР, принимались в Чехословакии, Польше,

Венгрии и наоборот - кое-что из того, что создавалось в этих странах, в Союзе нередко

рассматривалось как эстетически чуждое.

В Советском Союзе принято было критиковать эстетические «отклонения» в странах

социализма, однако не так, как это делалось в отношении западного искусства.

Интересно в этом плане выступление Е. А. Фурцевой на Коллегии министерства

культуры СССР в январе 1970 г.: «Недавно я была в Париже и видела выставку

изобразительного искусства наших друзей поляков. Там наряду с очень хорошими

работами и в прогрессивном смысле и в обращении к теме были представлены такие

вещи, которые даже невозможно назвать произведениями искусства. Когда, например,

рваные брюки растянуты и повешены на стене непонятно зачем и почему. И здесь

требуется большой такт и деликатность, но вместе с тем и принципиальность. Мы не

можем положительно оценить то, с чем не можем согла-ситься»88.

Включение в репертуар советских театров произведений драматургов и

композиторов стран народной демократии также иногда становилось проблематичным,

поскольку произведения эти не всегда подпадали под те идеологические критерии,

которые культивировались в Советском Союзе, или иначе - не отвечали требованиям

«высокой идейности». В качестве примера можно привести выступление начальника

Управления музыкальных учреждений министерства культуры РСФСР П. И. Рюмина

на закрытом партийном собрании коммунистов министерства в январе 1969 г.: «Часто

ревизионизм во взглядах политических связан с ревизионизмом во взглядах

эстетических. Мы часто бываем на декадах и встречах (Чехословакия, ГДР, Польша) и