Очевидно, больше рассказывать было нечего — Арос Агвилана почтительно склонил голову. Каллистра хлопнула в ладоши, сигнализируя окончание речи, но этого, похоже, никто не заметил, если не считать сидевшего за столиком приматообразного, который едва заметно кивнул головой. Большинство, видимо, не заметили даже ее начала. Некоторые не замечали вообще ничего.
— Стало быть, я и есть тот самый избранник. О чем я подумаю, тем вы и станете?
Каллистра коснулась его плеча:
— В тебе есть то, что сделает нас большим, чем мы были. Ты можешь сделать нас всем, чем мы можем быть.
— Вот почему мы пришли к вам, вместо того чтобы дать вам случайно наткнуться на нас. — Арос склонил голову набок. — А вы бы наткнулись. Однажды испытав прикосновение силы, вы не могли бы к нам не прийти.
Как и раньше, Джеремия Тодтманн почувствовал, что его гостеприимный хозяин чего-то недоговаривает. Арос был таинственным созданием. С многими тайнами.
— А вы? Вы мой проводник?
— Да, я пришел, чтобы показать вам здешние пути. — Арос не скрывал, что ему нравится ход мыслей Джеремии. Он повернулся к бару: — Вульфганг! Налей-ка нам!
Тодтманн, вспомнив о своем последнем печальном опыте с виски, попробовал отказаться.
— Мой повелитель, вы должны простить Каллистре ее оплошность. Она сделала все, что могла, но не знала, как. Если правду сказать, то первый выпитый вами бокал… он был столь же сух.
Пусть Джеремия и не был знатоком по части выпивки, однако виски от пыли он мог отличить. Виски было влажным.
Видя, что его терзают сомнения, Арос попробовал объяснить:
— Здесь нет настоящей пищи. Все, что мы едим, пьем — и курим, — всего лишь воспоминания о вещах, которых давно нет. Первый бокал был для вас испытанием: если вы видели виски, обоняли его и чувствовали его вкус, значит, вы вошли в наш мир.
— А второй раз?
— Каллистра переоценила свое умение. Она не столь сильна. Чтобы вызвать воспоминания, мы обращаемся к истории предмета, к призраку его прошлого, если хотите.
— Мне еще предстоит многому научиться, — промолвила бледная красавица.
У руки Ароса Агвиланы мелькнула тень, и в следующее мгновение в ладони его материализовался бокал, который он протянул Джеремии:
— Уверяю — на сей раз виски вам придется по вкусу.
Джеремия принял у Ароса бокал и слегка взболтал содержимое. Образовавшаяся воронка живо напомнила ему о его злоключениях в подвале Сирс-тауэр и о Лохнесском чудовище. Он обвел взглядом помещение клуба. Серые пили вволю, поскольку тени наверняка не страдают ни похмельем, ни циррозом печени.
«Интересно, есть ли среди Серых розовые слоны и зеленые черти?»
Эта абсурдная мысль позабавила его, и он пригубил из своего бокала, забыв о пыли, которой попотчевала его Каллистра.
Виски и впрямь оказался хорош — ничуть не хуже того, которым в первый раз угощал его Арос, только сейчас черноволосая колдунья не вцепилась в его руку.
Когда он осушил бокал, ему вдруг показалось, что музыка стала другой. Впервые в ней зазвучали нотки почти жизнерадостные, вселявшие надежду. Танцующие заметно оживились; где-то завязался разговор. Некоторые настолько осмелели, что подходили к самому возвышению; они отвешивали ему поклоны или приседали в реверансе, или просто складывались пополам, если их строение не позволяло им ничего иного. Танцующие теперь смотрели не на своих партнеров, а исключительно на него — нового короля Серых. Особенно усердствовало привидение, похожее на Мэрилин Монро — она буквально пожирала его глазами. Джеремия, несмотря на свои чувства к Каллистре, не мог не испытать от этого удовольствия.
Он напомнил себе, что обе эти женщины не настоящие, даже не живые в человеческом понимании этого слова; но люди — создания собственных чувств, а его чувства подсказывали, что обе. — и Каллистра, и Мэрилин — очень, очень женственны.
Из-за всего этого еще труднее было сказать Аросу то, что он должен был сказать.
— Послушайте…
— Каллистра! Пусть танцует король!
И он уже танцевал. Он не вставал с трона и не сходил с возвышения, но уже танцевал в объятиях Каллистры. Часто заморгав от неожиданности, он оступился и едва не повалился на нее. Каллистра остановилась, чтобы дать ему попасть в ритм танца.
— Нельзя было предупредить? — буркнул он, стараясь не наступить ей на ногу.
От Каллистры исходил аромат свежих лилий. От ее улыбки у Джеремии кружилась голова.
— Я боялась, что свой первый танец ты отдашь ей.
Джеремии не нужно было объяснять, кого она имеет в виду.
— Нет, я пригласил бы только тебя, но…
Каллистра прижалась щекой к его щеке, и он на мгновение лишился дара речи. Музыка захватила их, и они закружились в танце. Джеремия был настолько очарован своей партнершей, что не заметил, как несколько раз их путь пролегал буквально сквозь танцующие пары. Он знал только одно — в руках он держал женщину своей мечты.
Наконец он вспомнил о том, что хотел сказать.
— Каллистра, мы должны остановиться.
Она устремила на него пронзительный взгляд:
— Ты хочешь танцевать с ней?
— Нет, просто… — Он принялся озираться по сторонам. — Где Арос?
— Он готовит твою резиденцию. Разве ты не знаешь, что королю нужна резиденция?
Тодтманн раздумывал. Он вдруг обратил внимание на то, что манера ее речи стала другой, более привычной для его слуха. Она даже выглядела иначе… более материальной. Настоящей. Он не мог бы точно определить, в чем это выражалось. Просто теперь она казалась более реальной, чем прежде, включая те мгновения, когда она стояла подле его трона. В тот момент Джеремия не мог припомнить в своей скучной, однообразной жизни ничего более реального, чем она.
Тем не менее он отказывался продолжить танец.
— Верни его. Я должен поговорить с ним.
Она не выпускала его из своих объятий.
— Что проку в разговорах? С этим можно подождать.
— Нет, нельзя. Именно ему я должен сказать — я уверен. Мне очень жаль, правда, но я не хочу быть королем.
Можно было предположить, что его отречение удивит, изумит Каллистру; чего он не ожидал увидеть, так это радостного выражения, которое появилось на ее лице, едва она услышала его слова.
— Я сказал что-то смешное?
Только теперь лицо ее приняло более подходящее случаю удивленное выражение.
— Так, значит, ты не шутишь? Ты сказал это совершенно серьезно?
— Разумеется, да.
— Но это предложение, от которого ты не можешь отказаться! — Она отпрянула и посмотрела на него так, будто впервые видела его. — Так не делают!
Джеремия скрестил руки на груди. По-прежнему играла музыка, только теперь она звучала более приглушенно. Вокруг по-прежнему кружились слившиеся в танце пары, но теперь они словно сознательно избегали приближаться к Каллистре и Джеремии, и вокруг них образовалось столько свободного пространства, что здесь могло поместиться Лохнесское чудище.
— Я так делаю. Мне жаль, Каллистра, но я не могу быть частью этого мира.
— Но ты уже часть этого мира. — Она взяла его ладони в свои и вплотную приблизилась к нему. — У тебя билет только в один конец! Ты зашел слишком далеко, туда, откуда нет возврата! Ты не сможешь вернуться… даже если очень захочешь!
— Нет возврата?.. — Джеремия Тодтманн поежился. Не может быть, чтобы она говорила всерьез. — Ты хочешь сказать, что я вынужден остаться здесь? Что путь назад мне заказан?
— Так гласят письмена на стене. — Каллистра потупила взор. К этой знойной женщине-призраку полностью вернулась ее прежняя манера говорить. — Отсюда туда пути нет.
«Отсюда туда пути нет…» Он был королем, но он был и узником, изгнанником из мира людей. Он мог смириться с ролью, которую ему навязывали, или обратиться в ничто.
Хуже, чем в ничто, — в жалкую тень этого «ничто».
В ушах Джеремии Тодтманна звенел смех ворона.
VI
Немногие получают удовольствие, беседуя с полицией — не важно, по какому поводу, — и Гектор теперь понимал, что не принадлежит к их числу. Хотя у него был весомый — и вполне законный — повод обратиться в полицию, чернокожий чувствовал себя не в своей тарелке, как будто сам совершил преступление и пытается его скрыть. Впрочем, скрывать ему было решительно нечего, разве что Джеремию Тодтманна. Полиция Чикаго — что правда, то правда — пользуется нехорошей репутацией, однако справедливости ради надо сказать, что все три раза, когда Гектор говорил по телефону с этой женщиной-полицейским, она была неизменно любезна с ним.