- Эх, Елизавета, - сказал Александр. – Если б ты знала, что хочешь отнять у меня то, за что я не держусь…
* * *
Мягкое утреннее солнце поднималось над полями. В ложбине ещё лежал туман, вытянувшись одной косматой полоской. Сине-розовая заря окрасила небо над далёким белокаменным монастырём. Редкие птицы проснулись и бесшумно носились под прозрачными перистыми облаками. Обрывки дымки плыли над речкой, замершей серо-голубой гладью. За речкой на огромном пространстве, оканчивавшемся низким кустарником, ходили в белых домотканых рубахах косари.
Оставив карету и офицеров охраны на холме под кущей раскидистых ракит, Александр, Николай, Фотий пошли насладиться красотами природы и искупаться в утренней реке. По тропинке, пролегавшей через скошенный луг, рассекая грудью пелену негустого тумана, они шли к реке, оставив за спиной карету, офицеров и загоравшееся алое солнце. Александр был в цивильном белом фраке с широкой итальянской шляпой, которой он широко размахивал. Восторгаясь божественными ощущениями утра. Николай в мундире бригадного генерала, Фотий – в привычной рясе.
- Какая красота! Какая гармония! – быстро говорил Александр. – Вечное царство осознанной необходимости.
- Осознанной за неё необходимости, - подчеркнул Фотий.
- Какая прелесть, вот посмотрите!- Александр сорвал пучок влажной травы и показал Николаю и Фотию.- Я не знаю, как называется эта трава, мы бесконечно удалились от природы, мы зовём её осокой, и вот осока и роса на ней, и каждая капля блестит и играет на солнце, будто в ней заключён целый блистательный мир.
- А вот ты сорвал и уже погубил, сорванная тобой трава – уже сено, - заметил Николай.
- Да, ты прав, - огорчился Александр. Больше не буду. Ах, господа, господа, как бы я хотел быть природой, изменяющейся, но не умирающей природой, вот этими вот облаками, полями, чудесной рекой, чтобы не стариться, не болеть, ничего не чувствовать и не знать, чтобы не огорчаться. Самое страшное для меня – страх смерти… Вы смеётесь надо мной, господа? А какое ваше самое заветное желание?
Они подошли уже к берегу реки, сели на невысоком песчаном обрыве. Николай принялся снимать мундир, чтобы идти купаться.
- Я больше всего люблю власть, - с улыбкой признался он. – Даже в детстве моей любимой игрой были солдатики. Мне хотелось быть старшим, командовать, и чтобы моя армия всегда побеждала. А теперь, я хочу власть не ради власти, а ради реформ, революции… Я как безумный, хочу видеть нашу бедную Россию великой, богатой, доброй, умной страной. Я хочу уничтожить крепостничество, сделать свободным труд вот этих косарей за рекой,- Николай указал на другой берег.
Фотий хрустнул сломанной веткой.
- Рабство всегда было и будет. Оно может только называться по-другому, например, наёмным трудом. Освободите рабов и через пять- десять лет они расслоятся на богатых и бедных, а ещё через пятнадцать дет самые зубастые из них будут, вот как мы, сидеть на холмике, философствовать, а вы со своими доброхотными утопиями пойдёте фураж за рекой с мужиками косить. Всегда одни работают, а другие едят.
- Ну вы, Фотий, и циник, - сказал Николай. – Как вас только церковь терпит?! А я вот верю в славное будущее России. Мне так хочется преобразований, мне так горько, что Александр их не делает, он больше занят своей внутренней рефлексией. Иногда мне кажется, что брат засиделся на царстве, мне приходят мысли организовать заговор, даже убить его, чтобы скорее в качестве наследника стать русским императором и осуществить задуманное…
- Вот это откровение! – воскликнул Александр!- Спасибо, братец. Значит, я засиделся на царстве…
Но Николай уже весело шёл к реке.
- Зачем хитрить? Я высказываю сознательные мысли. Волей я подавляю их… и преданнее, чем я, брат, человека тебе не найти. ..- Николай вошёл в воду. – Будете купаться или нет? – широкими саженками Николай поплыл.
- А братец ваш непрост, - задумчиво сказал Фотий.
- Да ну вас! – Александр сложил пальцы квадратной рамкой, пытаясь представить рисованную картину. – Нет! Без косарей и плывущего Николая картина была бы законченней. Человек в природе лишний.
- Государь! – чуть слышно проговорил Фотий. – А помните, вы тогда в Шлиссельбургской крепости грозили мне четвертованием…
- Помню! – беззаботно сказал Александр. – Старина, так то была шутка. Я тебе век буду обязан за то, что ты избавил меня от отравленного бокала императрицы…
- Для вас то была шутка, а для меня всерьёз. Вы неблагородно пользовались ситуацией…- упорно продолжал Фотий.
- Да брось обижаться! Ты что? Взрослый же человек! - Александр жевал сорванную траву, - Смотри, как рыба в реке плещет…- Александр… Павлович, - задыхаясь, сказал Фотий…- А вот что бы было, если я сейчас, воспользовавшись тем, что охрана твоя далеко, а братец вдоль реки плавает, взял бы, да и придушил тебя, - Фотий вытянул руки и холодными, как лёд пальцами коснулся шеи императора…- придушил бы как грязную капризную гадину…
- Ты с ума сошёл? Зачем тебе… - захрипел Александр в железных тисках Фотиевой хватки.
- А просто так! Чтобы не было тебя на земле, ты же сам жить не хочешь…- ладонью левой руки Фотий закрыл ему рот, а правой душил, повалив на песок.
- Эй-е-ей, дураки! – вскричал Николай, он был далеко и не мог видеть происходящего. – Залезайте в воду, вода как молоко!
Оглянувшись на Николая, Фотий отпустил царя. Тот задыхался, приходя в себя.
- Государь, простите за шутку… Но иногда опасно шутить с подданными, и у них бывает гордость…- сказал Фотий.
Николай подплыл к берегу:
- Много теряете, что не купаетесь, господа!
- Я тоже буду купаться, - как ни в чём не бывало Фотий принялся разоблачаться.
- Погоди, - остановил его Александр, и тихо добавил, - Я вижу, Фотий, тебе, как Николаю, тоже хочется быть царём…Хорошо. Я сделаю тебя им.
* * *
Лил дождь. Осенний ветер крутил по улицам обрывки бумаги и багряно-жёлтые листья.
Тщательно остерегаясь случайного взгляда, митрополит Фотий несколько раз прошёл мимо дома на Морской, прежде чем дёрнул за шнур серебряного колокольчика большого трёхэтажного дома с балконами, поддерживаемыми кариатидами.
- Вам кого? – спросила горничная, но Фотий грубо отстранил её и решительно направился по широкой мраморной лестнице в покои второго этажа. – Эй-эй! – закричала горничная и бросилась за ним, возмущённая поведением незнакомца в длинном до пят тёмно-синем пальто и такого же цвета широкополой шляпе, скрывавшей лицо.
Но наверху уже появилась барыня. Увидев незнакомца, её бледное вытянутое лицо осветилось радостью:
- Серёжа! Наконец- то… Дуняша, поди, поди…
- так это барин! – охнула горничная. – Сергей Павлович…
Страстно поцеловавшись, как после долгой разлуки, Фотий и барыня пошли вверх по лестнице.
- Как я беспокоилась, герой ты мой…
- Дома всё в порядке?
- Всё хорошо… Хвоста не привёл?
- Вроде Бог миловал.
- Все наши давно уже собрались, тебя дожидаются.
* * *
В будуаре перед зеркалом, вправленном в янтарную плиту. Фотий сбросил пальто, шляпу, принялся отклеивать бороду, усы, брови, обрабатывать лицо косметической губкой.
- Ах, Катишь, как мне надоел этот маскарад. Каждый день приходится корчить из себя святошу. Когда же воспрянет Россия?
- Серёжа, ещё успеешь наговориться о России. Я так скучала, так ждала тебя. Ты не спутался там с императрицей? Она , говорят, такая…