- Значит , лучшей ищейкой России хочешь стать? Что же, каждому своё. Оставайся пока в Питере, разрешаю. Попробуй изменить судьбу. Сохранишь жизнь Пушкина, сделаю тебя шефом жандармов, удалю Бенкендорфа. Пушкин, хоть шалопай и бабник, но лучший в России поэт. Мне как лучшему монарху нужен лучший поэт, как красивый брильянт на пальце. – Николай осмотрел усыпанную дорогими камнями руку. – Не спасёшь Пушкина от его судьбы, значит не изменить тебе судьбы и своей собственной, до смерти каторжников пасти тебе в Сибири. В захолустье, в лагерях, жизнь жандармского начальника, сам знаешь, мало отличается от существования охраняемого им вора.
- День и ночь буду следить за Пушкиным!
- Вот-вот. А у меня развлеченье будет посмотреть, кто кого, ты или судьба, в которую ты не веришь.
- К Пушкину въехал объявленный сумасшедшим за крамольную статью известный вольнодумец Чаадаев, недавно высланный из Москвы. Позвольте, государь, быть определённым к Чаадаеву под видом полицейского лекаря с тем, чтобы войти в дом Пушкина, которого, как зеницу ока, охранять берусь.
- Валяйте, генерал, - презрительно усмехнулся Николай. – Ч чтобы волосок не упал с головы Пушкина! А я посмотрю, что у вас получится.
- А Трубецкой, государь?
- Так вот, кто кого. Трубецкой ли под именем Дантеса убьёт Пушкина, как пророчат ему звёзды, или вы спасёте Пушкина и станете шефом жандармов, как хотите сами, человек!
Лепарский щелкнул каблуками. Николай задержал его:
- Погодите. Напоследок погадайте мне. Закройте глаза. откройте Библию. Раскройте глаза. Читайте.
Лепарский выполнил. Книга открылась на прежнем месте:
- Марк X, 34 : И поругаются ему. и уязвят его, и оплюют его, и убьют его».
Николай побледнел как полотно.
- Вот видите, государь. Это случайность. Книга раскрылась на замятом месте.
- Кто же его замял?! – зло кричал Николай. – Вы?! Идите!!
Лепарский почти выбежал из царского кабинета. оставшись один, император Николай прошептал:
- Но это потом, позже. А пока – Пушкин. Часы пробили четверть пятого. Опять что-то сверкнуло за окном.
* * *
Остаток осени 1833 года и январь и январь 1834 года Трубецкой Наталью Николаевну Гончарову не видел. Трубецкому, благодаря письму прусского принца, удалось заручиться поддержкой генерал-майора Владимира Фёдоровича Адлеберга, который только что получил чин директора канцелярии военного министерства, а также своей дальней родственницы, т.е. родственницы Дантеса, совершенно уже дряхлой полуслепой старушки графини Мусиной-Пушкиной. ; ощупав трясущимися сухими руками его курчавую голову, старушка, не видя ни зги, признала его роднёй, красавцем, сулила большое будущее и дабы способствовать оному, взялась переговорить с рядом графов, князей и генералов. 27 января 1834 года Трубецкого-Дантеса допустили к офицерскому экзамену при Военной академии по программе школы гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, причём освободили от экзаменов по русской словесности, где он неожиданно для тяжёлых на иные иностранные языки французов показал невероятные успехи, скоро начав говорить почти без малейшего акцента, экзаменовали его лишь по уставу и военному судопроизводству. Военное дело сдать бывшему гвардейскому полковнику было не трудно. 8 февраля 1834 года по высочайшему приказу Трубецкого зачислили корнетом в Кавалергардский полк вместе с ещё одним французом, маркизом де Пина. Поэт Пушкин 26 января 1834 года записал в своём дневнике : « Барон Дантес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию офицерами. Гвардия ропщет».
* * *
Закружились, завертелись в польках, вальсах и котильонах атласные, шелковые, арахатные, батистовые, креповые, поплиновые, муслиновые ,левантиновые, громуаровые, гро-детуровые, гро-гровые, трю-трюровые, гродориановые, сатентюрковые, бомбовые, крепрашелевые, кисейные, кринолиновые и прочие разноцветные дамские бальные платья, большинство прелестных названий которых забываются, когда кухарки правят государством. Государь император с бледным благородным лицом, напомаженными усами, в мундире бригадного генерала, звании дарованном императором Александром I, сам себя Николай повышать в звании или давать награды считал неприличным, оставаясь бригадным генералом до кончины, открыл бал вместе с государыней-императрицей Александрой Фёдоровной. Александра Фёдоровна обматерела, стала крепкой, но худой, жилистой, сбитой, как из камней, дамой с гордой осанкой, ясным, покорным взглядом светлых глаз. Чахотка юности отступила, здоровье окрепло. По-прежнему хранила она верность мужу и рожала детей. Царственный муж же оставался ветренен и буквально набрасывался на хорошеньких. Великолепное левантиновое платье царицы - цвета маренго, усыпанное брильянтами; с огромным алмазом фероньерка на лбу; агатовые подвески на золотых серьгах, звонко гремящие при движении; причёска а-ля Помпадур, убранная живыми розами; легкая розовая пелерина на плечах; розовые туфельки, сделанные под римские сандалии, остаток античной моды XIX века, привлекали всеобщее внимание. Царицы всегда на виду. Многие дамы с завистью примечали, что царица не пренебрегла фижмами. Мода короткого века Бонапартистской Франции и ренессанса Бурбонов, повторения естественных форм, вновь менялась, возвращаясь к ивовым, металлическим, с применением китового уса и конского волоса каркасами. Пройдет немного времени. Две-три недели слетать хорошим гонцам до Парижа и обратно и ещё через три-четыре дня, время примерок и подгона платья, русские барышни перещеголяют императрицу. Их фижмы, каблуки, банты и вертюгадены превзойдут не только Александру Фёдоровну, но весь век блистательных Людовиков XVIII столетия. Да, журнал «Модный свет» имел всегда тиражи много большие, чем «Москвитянин», «Телескоп», «Сын Отечества», « Северная пчела», а позже «Современник», картинки засматривались до дыр, выкройки затирались в прах.
Плавно, изящно, правильно, как машина, танцевал государь император. Первый танец всегда он отдавал жене. Плавно, изящно , правильно танцевали мундиры и фраки с бальными платьями. первый танец господа отдавали женам и наречённым невестам. Вопрос состоял в том, с кем император и господа офицеры и чиновники будут танцевать второй танец. Второй танец танцевался с фаворитками, любимыми и любовницами. Взоры присутствующих приковались к императору, кого выберет он. С легкой иронической улыбкой на тонких сухих губах государь твёрдым военным шагом подошёл и поклонился Наталье Николаевне Пушкиной, в девичестве Гончаровой. Двор беззвучно ахнул. Наталья Пушкина протянула государю руку, принимая приглашение. Иссиня-красной массаки креповое платье Натали, надетое поверх белой атласной юбки, строго повторяющее её фигуру, с шлейфом, украшенным гирляндой мёртвых лилий, закреплённом наверху, с отделкой блестящей золотой кистью через плечо привлекало всеобщее внимание. Намеренно простая причёска Натали с русо-каштановыми локонами вдоль покатой обнажённой спины, с теми же вплетёнными в волосы лилиями, что и на платье, вызывали раздражение. Костюм Натали будто хотел дать бой наряду как царицы, так и других дам. Такого не было ни у кого. Подделанное под естественное платье Натали, как бы возвращённое из старых добрых времён, сражалось с отчаянной искусственностью бальных платьев остальных дам.
Оркестр играл полонез. Впереди шёл император с Натали, за ним – другие господа и дамы. Александра Фёдоровна танцевала с нидерландским посланником бароном Геккереном. Большую част танца с Натали император молчал. Он плавно, правильно вёл Натали вдоль зала, спокойно смотрел на неё своими стеклянными, чуть выпученными серо-голубыми глазами. Николай сознавал, что Натали его собственность, как и любая другая женщина империи. О дворянки до крестьянки, она принадлежит ему душой и телом. Если б он только внешне проявил своё желание, любая из окружавших его аристократок тут же оказалась бы в его постели. Но физические возможности императора были ограничены, он был пресыщен, связи его рано или поздно открывались, вызывали толки, толки рождали осуждение и подражание, общественная нравственность становилась всё хуже, чем до того; покой гигантской империи от Швеции до Америки казался императору привлекательнее. И он предпочитал желать внутренне, в себе, созерцая свои живые владения в танцах и на аудиенциях. Редко император снисходил с царского Олимпа в дворянскую юдоль.