- Э-э-э! Француз! – Пушкин, которому вино ударило в голову, схватил за плечи отвернувшегося Трубецкого.- Ты что плачешь. Француз? Ты что? Родину вспомнил? Да не бойся, не буду я с тобой стреляться, хоть в лицо подлецом меня трижды назови, хоть жену мою уведи,- Пушкин подмигнул улыбнувшейся в ответ Натали.
- Это я так, - ответил Трубецкой тоже пытаясь улыбнуться.
- прочь печали, господа! Что было то прошло! Будем веселиться! In vino veritas! Дзинь-дзинь-дзинь! Как сказал оракул волшебной бутылки у Рабле в ответ на вопрос о смысле жизни .
« На французской стороне,
На другой планете
Предстоит учиться мне
В университете»,- запел Пушкин, обняв Чаадаева и Трубецкого.
- Саша. Я объявлен сумасшедшим, - Чаадаев, который, войдя. Так и не сошёл с места, лишь опустив рядом с собой саквояж с зонтом и положив на него широкополую шляпу, поднял правую руку из-за спины, растопырив пальцы пятернёй, распростёр её над головой. – Я объявлен сумасшедшим.
Пушкин остановился и с недоверием посмотрел на Чаадаева, не шутит ли тот.
- « Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, лучше посох и сума,» -
Начал тихо читать Пушкин. Чаадаев присоединился к нему вторым голосом. Трубецкой отошёл в сторону.
- « Да вот беда…сойти с ума,
И страшен будешь, как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака,
И сквозь решётку, как зверька,
Дразнить тебя придут…
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубрав –
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг. Да звон оков…»
- Этого не может быть, - чётко. Явственно сказал Пушкин в возникшем вакууме тишины.
- Я объявлен сумасшедшим! – повторил Чаадаев.
- Так ты же умница! Один из самых образованных и умнейших людей России. Наша национальная гордость. Первый самостоятельный русский философ, именем которого мы можем гордиться. Исток русской философии.
- Царь Николай объявил меня сумасшедшим.
- О это видный психиатр! Но кроме ярлыков есть общественная справедливость. Не может самый умный человек Росси считаться самым глупым только потому, что так назвал его коронованный лицемер империи.
- Я опубликовал в журнале « Телескоп» за нумером 15 одно « Письмо к даме».
- За одно письмо к даме объявить сумасшедшим! Сервантес тоже написал роман, но в нём больше тысячи страниц. И мы узнали. Что он гений. Сам-то про себя он давно всё знал.
- В моём письме всего несколько страниц.
- Должно быть они золотые!
- Я писал по-французски, обращаясь исключительно к образованной публике.
- Тогда его могли прочитать не более тысячи человек в России. К тому же не все выписывают журнал «Телескоп».
- После выхода моего письма, царь Николай случайно прочитал его. В итоге, журнал « Телескоп» запрещён, редактор Надеждин сослан в Усть-Сысольск, цензор Болдырев отстранён от должности. Я объявлен сумасшедшим. У меня был сделан обыск. Все мои бумаги забраны в III отделение, газетам и журналам приказано не упоминать обо мне. За мной установлен медико-полицейский надзор, меня выслали из Москвы в Питер с тем, чтобы, как говорят в полиции, разорвать преступные связи, хотя я одинок, как и прежде; мне запрещено выезжать в свет. каждый день меня навещает полицейский лекарь заставляющий меня глотать дрянные пилюли, от которых меня тошнит, у меня кружится голова, и я становлюсь если не сумасшедшим, то идиотом.
- Что же ты написал в нескольких страницах?
- Я написал, что «в Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем зазвонил. Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью; или, может, этот колокол без языка – иероглиф, выражающий эту огромную нелепую страну. Которую заселяет племя, назвавшее себя славянами, как будто удивляясь, что имеет слово человеческое».
- Так ты с ума сошёл!
- Я написал, что легко узнаю соотечественников за рубежом по тупому выражению лиц, что у российских таможенников такие фейсы, что мне каждый раз хочется блевать, когда я, возвращаясь из-за границы, пересекаю российские посты.
- Ну о таможне , так брат, нельзя. В России – таможня святое.
- Я назвал Россию всемирной исторической свалкой. Хвостом прогресса, некрополем, городом мёртвых.
- Да ты с ума сошёл!
- Вот и император Николай так определил. Ла-ла-ла! Гоп-гоп-гоп! – расставив руки, Чаадаев с неизменным печальным лицом арлекина принялся кружиться по комнате. Жу-жу-жу. Я – мошка, я - блоха. Ха-ха-ха!
Трубецкой и Пушкин расхохотались.
- Брось придуряться! – остановил Чаадаева Пушкин.- Ты где поселился в Питере?
- Пока мне не найдено подходящей клиники.
- оставайся у меня.
Чаадаев обнял Пушкина.
- Спасибо, друг. Дурак и развратник – хорошая парочка.
- Я больше не развратник.
- Ты что, чем-нибудь заболел?
- Нет. Я завязал.
- Что?! Прости. – Чаадаев будто впервые увидел Натали.
- Я женился.
- Я знаю, - вздохнул Чаадаев. Взяв его за руку, Пушкин подвёл к жене. В прекрасных русых волосах Натали играло светившее из-за окна догоравшее солнце. Её глаза и глаза Трубецкого снова встретились, как притянутые магнитом.
- Чаадаев.
-Натали.
Протянута рука. Поцелуй. Двигаясь по кабинету, Пушкин зачитал:
- « Любви , надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит ещё желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждём с томленьем упованья
Минуты вольности святой.
Как ждёт любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг. Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена».
- Фигуры поставлены. Кажется, началась новая пьеса, - шёпотом сказал Трубецкой наклонившей к нему голову Натали.
- Пьеса давно идёт, - улыбнулась Натали. – Кажется, уже кончается первое действие.
Пурпур заходящего за зелёные стены Зимнего дворца солнца залил кабинет, где стояли трое умнейших русских мужчин и подошедшая к ним самая красивая женщина.
* * *
Император Николай I работал, стоя в своём кабинете в Зимнем Дворце. Сначала царь долго читал «Теорию духовидения» Штиллинга. Ему понравилось одно место и он зачитал его вслух : « перед наступление царства Божия воздух очистится от всех злых духов; они будут низвергнуты в большую пропасть, находящуюся внутри земли». Потом он стал думать, что турки ведут себя нагло, отряд янычар снова набежал на Кишинев, следовало их наказать. Николай достал из кармана генеральского мундира полтинник со своим изображением, Бросил его на стол. Загадал, если орёл – объявим туркам войну, если решка – пошлём дипломатическую ноту. Выпала решка.
Император немало удивился, когда ему доложили о просьбе аудиенции генерал-майором Лепарским, комендантом Нерчинских рудников. Только вчера после обстоятельного доклада, когда император подробно допрашивал о поведении каждого декабриста и их жён, он простился с Лепарским, и тот был отпущен назад в Сибирь. Хорошо, Николай, не терпевший менять решенья, соизволил принять в кабинете.
Войдя. Лепарский щелкнул каблуками. Николай смотрел на него пристальным взглядом. Они были похожи. Это не казалось странным. Генералитет, а вслед за ними средние и младшие офицеры, стриглись и одевались под императора. Лепарский был на двадцать лет старше Николая. Он показывал, каким император станет. Император открывал, каким Лепарский был. Оба в форме, оба примерно одного роста, оба с залысинами, соломенными баками и соломенными щетками усов, у обоих узкая талия, мощный торс, крепкая короткая шея, развитые скулы, сжатый волевой рот и голубые глаза. императора – глаза навыкат, водянистые; у генерала – маленькие, провалившиеся, мутно-серые, обесцвеченные. Лицо Лепарского казалось более острым и вытянутым, императора – округлым и мягким. Общее выражение лиц – родственное, дворцовое, ничего не выражающее. Немец и поляк собирались говорить об укреплении российской империи.