ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ОКТЯБРЯ. СУББОТА.

КОМНАТА ТРИППА; 13:23.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ ОКТЯБРЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ.

МУЗЫКАЛЬНАЯ СТУДИЯ Б; 11:39.

Трипп играет в студии, когда звонит его телефон. Его лицо озаряется, едва он видит имя Лайлы.

– Привет, – говорит он. – По правилам в школе нельзя пользоваться телефонами. Где ты?

– В женском туалете. – Хихикает Лайла. – Я звоню, потому что придумала, как можно бросить тебе вызов.

– Если он как-то связан с женским туалетом, я против.

– Завтра во время обеда... приходи в студию Б.

– Но ведь четное число.

– В том-то и смысл. Я впущу тебя. И мы по очереди сыграем придуманные песни. Я наконец-то придумала припев для Хендрикс-Аккордной Песни Виноватого.

– А как же правила Якоби? В студии запрещается находиться более чем одному человеку.

– Прозвучало, как закон физики. Закон Якоби: Если мистер Нечет и мисс Чет оба окажутся в одном помещении, они полностью компенсируют друг друга, как столкновение материи с антиматерией.

– Ты мне мозг вынесла. Во-первых, не думал, что Лайла Маркс когда-либо нарушает правила, и, во-вторых, ты говоришь как ботаничка-зубрила.

– Люблю физику. Сила равна массе умноженной на ускорение.

– Хорошо. Может быть, завтра ускорение направит мою массу в студию.

Лайла смеется, и этот звук делает его счастливее.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ ОКТЯБРЯ. ВТОРНИК.

МУЗЫКАЛЬНАЯ СТУДИЯ Б; 11:31.

Трипп почти доходит до двери студии, когда, потеряв самообладание, разворачивается. Идя обратно к репетиционной для оркестра, он слышит доносящийся оттуда голос Патрисии Кент. Она идет сюда. Быстро развернувшись, он стучит в дверь студии Б.

Только дверь открывается, он проскальзывает внутрь.

На Лайле синие джинсы, бледно-зеленая футболка и шарф с бахромой. Ее карие глаза сияют теплом, подумал он, словно наделены сверхсилой сращивать кости или открывать двери.

– Ты пришел! – шепчет она. Гитара уже вытащена из чехла и прислонена к скамейке, будто они старые друзья. Он немного успокаивается.

– Якоби тебя видел? – спрашивает она.

– Нет, – шепчет он в ответ.

Им слышно, как приближается Патрисия. Вот она закрывает дверь.

Лайла прикладывает палец к губам.

– Дождемся, когда она начнет играть, – объясняет она.

Спустя минуту начинает звучать валторна.

Лайла берет свой обед.

– У меня тут тунец, – говорит она.

– И никаких гранатов? – спрашивает он.

– Только тунец.

Он кивает.

– Оно и чувствуется.

– Извини, – произносит она. – Я открою окно.

– Да, пожалуйста, – отвечает он. – Желательно с видом на океан.

Она смеется.

– Я только понял, что эта студия размером с коробку печенья, – говорит он.

– Печенья с ароматом тунца. Прости.

– Имеет значение, – говорит он.

– Запах?

– Нет. Находиться в одном помещении в одно и то же время... я нервничаю.

Лайла улыбается.

– Именно этим ты и отличаешься.

– Тем, что нервничаю?

– Тем, что признаешь. Большинство людей не говорят об этом вслух. Большинство людей притворилось бы, что не нервничают.

– И что же это говорит обо мне?

Ее брови взлетели.

– Что ты необычный? – Она собирается добавить, что тоже нервничает. Но он присел посмотреть на лежащую, на боку виолончель.

– Сыграй мне Моцарт-ареллу на виолончели, – просит он.

– Нет. Сыграй мне на гитаре свою песню. – Она берет гитару и передает ему. Сидя на полу, он наигрывает аккорды, затем поет:

– Домой, домой на ранчо, туда, где олень с антилопой играют...

Она смеется.

– Ладно. Зажги со своей песней. – Он передает ей гитару.

– Я слишком нервничаю. Куда проще играть на виолончели перед миллионом человек, чем сыграть перед тобой хоть один аккорд.

– Я отвернусь.

– Я спою, но только если ты тоже споешь, – говорит она.

– Хорошо, но только после тебя.

Она достает полученный от него блокнот и открывает, чтобы, если забудет что-то, подглядывать в текст.

– Милый блокнот, – произносит он.

Она улыбается, и он разворачивается и теперь сидит к ней спиной. Стена перед ним совершенно пустая.

Она играет и поет, и голос ее, растекаясь по студии, набирает уверенность и силу.

Вина на рукавах и подошвах ступней.

Вина под ворот прилипла как на клей.

Проникнув в воскресенье, сжирает меня.

Похороню в понедельник, но она не мертва.

Все стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит,

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит,

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит.

Едва начнется этот стук – его уже не прекратить.

От вины горечь во рту, ее языком улови.

Струйки вины бегут по венам, в крови.

Спрячусь от этого чувства во вторник, но выбора нет.

Придет пятница и с ней выдавший в голосе ответ.

И она все стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит,

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит,

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит.

Едва начнется этот стук – его уже не прекратить.

Не говори, что едва я вхожу, ты не слышишь этот звук,

Громче с каждой минутой этот бум-бум стук.

Когда она приступает к финальному припеву, ее голос окружает и обволакивает его.

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит,

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит,

Стучит и стучит, как сердце-обличитель стучит.

Едва начнется этот стук – его уже не прекратить.

Она заканчивает петь, и наступает тишина.

– Тебе она не понравилась?

Он оборачивается.

– Она удивительна. Серьезно. Я поражен.

Лайла улыбается.

– Да?

– Откуда ты ее взяла? Это настолько не в стиле... Баха.

Она смеется.

– Знаю. Если бы месяц назад сказал, что я напишу такую песню, я бы ответила, что ты спятил. Раньше мне казалось, что чтобы написать песню, сперва надо услышать ее в голове, а потом сесть и переписать ее на бумагу с нотацией. Так делали в фильмах про Моцарта и Бетховена. Но твой способ, где надо играть, пока тебя не озарит, мне нравится больше.

– Твоя песня – действительно хорошее озарение.

Его улыбка заражает.

– Ну, в любом случае, – говорит она, – я не знаю, как закончить песню.

Он берет гитару.

– Может, вернуться к аккорду Хендрикса в тональности Е и ускорить ритм? – Он пробует и показывает ей, как играть этот ритм, отчего ее глаза начинают светиться. Она забирает гитару и пробует сыграть.

– Отлично. – Он смотрит на нее. – Поверить не могу, что ты так быстро учишься.

– Это все из-за виолончели, – отвечает она. – Можно одолжить твой медиатор?

Трипп колеблется.

– Я его не украду, – говорит она.

– Он...

– Тсс! – шикает она. – Кажется, я слышала голос Якоби.

– Это его правило – идиотское.

– Он боится, что если здесь будут находиться два человека, мы будем болтать, а не играть.

– Два ученика, разговаривающих друг с другом. Вызывайте полицию.

Лайла прислушивается, пока не убеждается, что учителя там нет.

– Ладно. Твой черед. – Она передает ему гитару и отворачивается лицом к стене. – И без воплей, иначе нас вышвырнут отсюда.

– Не буду я петь.

– Цыпа.