— Вы будете арестованы за угрозы официальным представителям власти, — твердо ответил он. — Приказываю вам немедленно разойтись.
— Представителям власти? — презрительно бросил Клемпнер. — Да вы же марионетки! Марионетки и предатели — вот кто вы такие!
— Предупреждаю вас в последний раз! — невозмутимо ответил офицер.
Ева затаила дыхание. «Коричневые рубашки» сомкнули ряды, готовясь к нападению. Над Вайнхаузеном воцарилась гробовая тишина. Все напряженно ожидали развязки.
Быстро протиснувшись сквозь ряд полицейских, Бибер поднял руки, пытаясь успокоить парней CA.
— Прошу вас, разойдитесь, — пытался он образумить их. — Вы становитесь законопреступниками.
— Ганс, у нас не осталось ничего, кроме гнева, — ответил из своего ряда Адольф Шнайдер. — Все остальное они уже забрали.
В этот момент откуда-то сбоку раздался гул моторов. Из-за угла, громыхая на ухабах, выскочили три больших грузовика. Сердце Евы бешено заколотилось.
— Еще полицейские?
Взвизгнув тормозами, грузовики остановились у края толпы, и из крытых брезентом кузовов начали один за другим выпрыгивать рослые мужчины с дубинками в руках. Сгруппировавшись, они бросились к отряду национал-социалистов. Впереди бежал мужчина, размахивающий большим красным флагом с изображением серпа и молота.
— Красные! — крикнул за спиной Евы Андреас.
Пробиваясь к отряду национал-социалистов, несколько десятков одетых в рабочие комбинезоны городских верзил, обрушили на толпу град ударов.
— Это Отто Вагнер со своей бандой! — крикнул бледный Андреас, узнав предводителя нападавших. — Они недавно вышли из CA! Ева, беги! Беги отсюда!
Однако ноги Евы как будто приросли к земле. Будучи не в силах двинуться с места, она только стояла с разинутым ртом, наблюдая как настоящие, живые большевики под своим ужасным кроваво-красным флагом избивают людей на улицах Вайнхаузена.
— Да что же вы стоите! — крикнул Андреас, видя, что «красные» приближаются. — Ева, Анна, бегите! — Схватив девушек за руки, он потащил их подальше от опасности.
Забегая за угол, Ева споткнулась и упала. Оглянувшись, она увидела, что Андреас, убедившись, что девушки вне опасности, бросился назад в драку. Затаив дыхание, Ева наблюдала за тем, как парни из CA, часть национал-социалистов и Бибер, быстро перегруппировавшись, заняли оборону вокруг мальчиков из «Гитлерюгенд».
Пока полиция поспешно уводила перепуганного представителя банка подальше от места стычки, «красные», орудуя дубинками, пробивались сквозь метущуюся толпу. Уложив по пути на землю немало людей, включая отца Стеффена, они приблизились вплотную к «Коричневым рубашкам».
Через мгновение волна большевиков врезалась в малочисленную группу CA. Бибер тотчас оказался на земле после сокрушительного удара палки, обрушившегося на его плечо. Неистово размахивая дубинками, окровавленные мужчины яростно избивали друг друга. Преподобный Хан и Адольф Шнайдер, став спина к спине, молотили кулаками, отбиваясь от нападающих. Последний, неплохо владеющий приемами бокса, уже успел послать в нокаут трех «красных».
Пробравшись к Ричарду Клемпнеру, предводитель большевиков Отто Вагнер ударом дубинки сломал штурмовику нос. Свалившись на землю, Клемпнер неожиданно для опешившего соперника выхватил из-под рубашки контрабандный пистолет. Вскочив на ноги, он взвел курок и направил пистолет прямо в лицо Вагнера.
— Отзови своих людей, — прорычал он.
— Тебя повесят, — выдохнул, тяжело дыша, Вагнер, не зная, что ему предпринять.
— Мне все равно.
— Тогда пристрели меня.
В этот момент на руку Клемпнера обрушился удар палки, и пистолет, описав в воздухе замысловатую дугу, с металлическим звоном упал на брусчатку. Одновременно бросившись за ним, оба противника сцепились в смертельной схватке, катаясь по земле.
Ева в ужасе наблюдала за бойней. Она слышала о подобных всплесках насилия на улицах немецких городов, но одно дело — слышать, а другое — быть свидетелем. Германию действительно разрывало на части…
Андреас бросился на помощь своему сводному брату, которого в этот момент немилосердно избивал какой-то верзила Пронзительно крикнув, он обрушил на голову большевика удар палки, от чего тот мешком рухнул на брусчатку. Избавленный Вольф, еще раз съездив поверженному противнику дубинкой по лицу, повернулся вместе с братом к другому нападающему.
Хотя Андреас не мог потягаться силой с взрослыми мужчинами, он не уступал им в ярости. Даже его одноногий отчим, который стоял поодаль на тротуаре, видя, с какой храбростью парень сражается с большевиками, начал подбадривать его криками. Избитый и окровавленный пятнадцатилетний подросток, мужественно держался на ногах под градом кулаков, пока, наконец, очередной удар не отбросил его на каменную стену, по которой он без чувств сполз на бок.
Постепенно в драку ввязались и другие мужчины Вайнхаузена. Даже те, кто раньше слушал национал-социалистов с некоторой настороженностью, вдруг решили что-то предпринять в их поддержку. Увидеть на улицах своей деревни большевистский флаг было для них настоящим потрясением. Могли ли они, столько наслушавшись о безбожниках-большевиках и их изменнических профсоюзах, просто стоять в стороне, видя как эти мерзавцы избивают их земляков? Для большинства мужчин Вайнхаузена ответ мог быть только один. С гневными криками они, оставив своих жен, бросились на поддержку CA.
Вдруг воздух вспорол выстрел, и дерущиеся тут же бросились врассыпную. Полицейские, до этого наблюдавшие за бойней со стороны, тотчас ринулись на звук, обнаружив Отто Вагнера, который лежал, хрипя, у ног Ричарда Клемпнера. Перевернув предводителя большевиков, они увидели у него на груди стреляную рану.
— У него был пистолет, — сказал, тяжело дыша, Клемпнер. — Он пытался застрелить меня, но я направил пистолет на него.
Вагнер попытался что-то сказать, но успел только издать бессвязное мычание и испустил дух. В его раскрытой ладони лежал пистолет Клемпнера.
Пока полиция наводила порядок, Андреас, вытянув шею, взглянул на Еву, однако ему было четко видно, что она смотрит не на него, и даже не на Бибера, которому в этот момент оказывал помощь доктор Кребель. Она не обращала внимания даже на отца, который, наконец-то, появился в поле зрения. Ева не сводила глаз с того, о ком она тревожилась больше всего: с Вольфа.
В последующие недели новость о мятеже Вайнхаузена усугубила и без того мрачные настроения, витавшие над Рейнландом, подобно сгустившемуся над рекой туману. Неподчинение закону для немцев было чем-то сродни колдовству для священника. Они всегда испытывали не менее сильную антипатию к беспорядку, чем американцы — к тирании. Жителей сельской местности, безусловно, тревожили газетные статьи о всплесках фанатического насилия в городах Германии, но то, что подобное произошло в тихой деревушке на Мозеле, стало ярким свидетельством нависшей над страной опасности. Еще более пугающей была новость о нападении коммунистов в месте, подобном Вайнхаузену. Неужели западный либерализм действительно настолько подорвал устои немецкого народа? Если да, то не станет ли страна в таком случае легкой добычей для сталинских орд? Преподаватели в училище Евы опасались, что так оно и будет…
После окончания занятий Ева неохотно побрела по Марктштрассе к закусочной Вермана, где ее ждал отец. Они должны были вместе пообедать. Путь до закусочной занимал около пятнадцати минут, но Еве хотелось максимально растянуть его. Она все еще не простила отцу. По крайней мере, — не до конца. Конечно, Ева пыталась простить, ведь знала, что должна сделать это, но у нее по отношению к отцу появилось совершенно новое чувство: неуважение. В переломный момент он всегда проявлял трусость. Он так ни разу и не осмелился встать на защиту дочери, а возле дома Бибера появился в самый последний момент, когда драка уже закончилась.
Пользуясь возможностью выбора, Ева предпочла увидеться с отцом в закусочной Вермана — лишь бы не ехать домой и не встречаться с вечно брюзжащей мамой. Девочка поняла, что больше не испытывает по отношению к своим родителям никаких теплых чувств. Впрочем, Ева вообще с трудом вспоминала, что такое теплые чувства к кому бы то ни было. Теперь, когда мимолетная слава восстания в Вайнхаузене улеглась, жителей деревни уже ничто не объединяло, кроме желания выжить, и Ева опять оказалась в изоляции, преследуемая позором.