— Когда смотришь сверху,— рассказывает вертолетчик Колен Мунье,— на эти скалистые холмы, на отвесные обрывы, уходящие в Эгейское море, на безжизненный лабиринт развалин, понимаешь, что Дня хранит множество тайн. В этой словно слепленной из белых хлопьев пустыне произрастает чахлая растительность — редкий колючий кустарник и злаковые. Их едва хватает, чтобы обеспечить прокорм крохотных стад диких коз, которых здесь называют «кри-кри». Когда мы пролетаем над бухтой Сен-Жорж, мне кажется, что я различаю под водой неясный беловатый силуэт ушедшей под воду платформы, расположенной перпендикулярно берегу...

Я приступаю к сборке мозаики из отпечатков фотографий. Перед моими глазами бессмысленный набор черно-белых прямоугольников, на каждом из которых видны малейшие детали рельефа Дии. Чтобы получить слитное изображение острова, фотографии надо подогнать с точностью до полумиллиметра. Кропотливо соединяя разрозненные фрагменты, я окончательно убеждаюсь, что многие «странности», которые на этих аэрофотоснимках выглядят неровностями почвы, на самом деле следы древней деятельности человека. Но из всех открытий, сделанных с борта вертолета, самым сенсационным оказывается загадочный подводный выступ в бухте Сен-Жорж.

Может быть, это природное образование? Очертания его выглядят слишком правильными. А если это дело рук человека, то, похоже, назревает крупнейшее археологическое открытие!

Не знаю почему, но в этот момент мне в голову приходит мысль об Атлантиде. Вероятнее всего потому, что выступ расположен под водой, а великий материк, о котором поведал Платон, был поглощен водами моря...

Продолжение следует

Жак Ив Кусто

Перевел с французского А. Григорьев

Гробница времен майя

Археологическая экспедиция, возглавляемая профессором университета штата Техас Адамсом, обнаружила в джунглях северо-восточной Гватемалы, на берегу реки Рио-Азуль, хорошо сохранившееся захоронение, относящееся к эпохе майя.

Эта гробница является частью известного ранее храмового комплекса, расположенного среди древнего поселения майя, насчитывавшего сотни жилищ и занимавшего площадь более 200 гектаров. Специалисты определили, что возраст новой находки составляет около 1500 лет и относится к периоду между 450 и 500 годом, то есть к ранней классической эпохе цивилизации майя, отмеченной многочисленными войнами между различными государствами и до сих пор оставшейся слабо изученной.

В захоронении обнаружили целый скелет мужчины, рядом с которым находились пятнадцать отлично сохранившихся керамических сосудов и несколько резных нефритовых бусин. Стены гробницы были щедро украшены рисунками. Особое внимание привлек глиняный сосуд с крышкой, снабженной подковообразной ручкой. Края этой крышки обладают выступами — запорами. Не зная секрета, сосуд не откроешь.

Это первый за последние двадцать лет случай обнаружения нетронутой могилы.

Поблизости известно еще несколько захоронений примерно того же возраста, но все они давно разграблены. Весьма вероятно, что это — кладбище правившего семейства области Тикаль. На такое предположение наводит стенная живопись, разделенная на три эпизода, каждый из которых насыщен эмблемами власти, принятыми у майя. На керамических предметах встречаются древние иероглифы, имеющие значение «Великий сын» и входящие в царский титул.

Область Тикаль играла немаловажную роль в политической жизни майя между 300 и 900 годами нашей эры. В это время здешняя цивилизация испытала бурный взлет искусства и науки, в том числе и математических знаний, и астрономии. Был разработан календарь, удивляющий своей точностью и поныне. Архитектура и техника обработки земли у майя этого периода — самые развитые для всей доколумбовой Америки.

Детальное изучение уникальной находки на реке Рио-Азуль проводится теперь ведущими археологами-американистами в Институте антропологии и истории Гватемалы в ее столице, куда доставлены все обнаруженные при раскопках предметы.

Вольфганг Шрайер. Неоконченный сценарий

Продолжение. Начало в № 4.

Портье, выдавший Бернсдорфу ключ от номера, передал ему и записку без подписи, в которой сообщалось, что встреча переносится на завтра. И никаких объяснений. Это Виола Санчес. Да, но почему?.. Режиссер испытал некоторое разочарование, но в целом настроение его оставалось прекрасным: в конце концов все остальное шло как по маслу.

Аппаратуру им вернули в целости и сохранности, к тому же получено гарантийное письмо генеральной дирекции изящных искусств, кино и культуры при министерстве просвещения; сняты уже первые метры пленки: дом, в котором родился Кампано, замшелая вилла в старом городском центре. Родители Кампано не то умерли, не то эмигрировали, в доме с толстыми стенами жили посторонние люди. Дать интервью они отказались, но когда Кремп предъявил впечатляющий документ из генеральной дирекции, снимать разрешили. А их отказ дать интервью Кремпу Ундина сняла скрытой камерой...

Бернсдорф поймал себя на том, что опять не сводит глаз с женщины, сидящей в бюро справок. Она, всегда дежурившая по вечерам, кого-то мучительно ему напоминала. Подойдя к стойке, режиссер спросил:

— Вы говорите по-немецки?

— Да, синьор...

Вдруг ему вспомнился другой отель, «Гавана-Хилтон», и эти газельи глаза, и эти расчесанные на прямой пробор и туго стянутые на затылке волосы. В день, когда они познакомились, Лусия, вся промокшая под проливным дождем, вбежала в кафе, где они завтракали, и представилась их переводчицей, ее прислал Институт кино.

— Лусия!.. Вы ведь Лусия Крус?

— Да, господин Бернсдорф.

— Вы меня узнали — тоже только что?

— Нет, сразу. Вы к нам из Западной Германии?

— А то откуда же.

Подкрашенные губы мадам Крус изобразили безликую улыбку, присущую всем женщинам из гостиничного персонала. Бернсдорфу вспомнилось, что тогда она была эмигранткой, коммунисткой, членом Гватемальской партии труда (ГПТ). После ареста мужа она с детьми бежала на Кубу.

— Здесь нам поговорить не удастся,— сказал он.— Вы могли бы найти время для меня?..

— Поговорить? О чем? — На лбу у нее собрались морщинки.— Оставьте это, господин Бернсдорф. Лучше нам не возобновлять знакомства.

— Но почему?

— Есть причины. Вон тот господин в кресле уже обратил на нас внимание. Когда вы выходите из отеля, он всегда идет за вами следом. Если он спросит, о чем мы с вами говорили, скажу, что вы интересовались руинами майя.

— Пожалуйста, как хотите, Лусия.

В другом конце холла Бернсдорф подсел к Кремпу, который смотрел программу «Телевисьон Насьональ». На экране погасло изображение человека с толстой шеей, выпирающей из мундира.

— ...Перед вами выступал полковник Андроклес Матарассо, кандидат в президенты, заместитель министра внутренних дел.

— Послушайте, Бернсдорф,— сказал Кремп,— я думал о наших с вами отношениях. И вот что странно: только мы с вами понимаем друг друга. В нашей группе, конечно. А мы что делаем? Молчим.

— Почему? Вы достаточно разговорчивы.— У Бернсдорфа вдруг пересохло горло, настроение его испортилось: он уже предчувствовал, о чем пойдет речь.

— Да, я не молчу! А вы? Сколько раз я уже спрашивал вас о ваших политических симпатиях? Чего вы сейчас хотите как художник, я вполне могу себе представить. Но не вы ли однажды сказали, что искусства вне политики так или иначе не бывает? Ладно, пусть не вы сказали это первым, знаю. Но как же все-таки насчет политики?

— Знаете, Кремп, каждый мечтает о своем.

— Интересно все же услышать, о чем думаете вы.

— О социалистической демократии,— сказал Бернсдорф, решив о своих убеждениях особенно не распространяться.

— Любопытно! И какого же образца? Какой модели?