Я бросил взгляд на днище коляски и, неожиданно увидев белый флаг, быстро проговорил своим ребятам:

— Мы — парламентеры, посланы советским командованием для выработки условий капитуляции.

Долго не раздумывая, Алексей Ермоленко взял белый флаг и поднял над головой. И мы пошли к группе немцев.

— С окончанием войны,— сказал наш переводчик.

Немцы ответили, но неуверенно и растерянно. Они смотрели на нас с любопытством.

Я представился обер-лейтенанту, дежурному по КПП, и попросил провести нас к старшему командиру. Пока офицер звонил, я стал продумывать свое поведение на переговорах и одновременно изучал обстановку.

Территория воинской части, расположенной в районе штаба тыла берлинского гарнизона, была обнесена высокой кирпичной стеной и представляла собой квадратный плац.

Близко к центральным воротам стояло одноэтажное здание с вывеской «Пивной бар». Внутри двора, у стены, с трех сторон располагались гаражи и боксы. Весь двор был заполнен войсками, очевидно, отошедшими с переднего края обороны. Тут же, во дворе, на огневых позициях стояли зенитные пушки и до десяти танков, самоходных установок...

Через 10 минут после нашего прибытия на КПП из здания вышли майор и довольно симпатичная женщина лет тридцати, которая оказалась переводчицей.

Поздоровавшись с нами на чистом русском языке, она сказала, что ее зовут Марией Васильевной, затем представила майора — офицера штаба 18-й моторизованной дивизии и сообщила, что нам сейчас завяжут глаза и отведут к месту переговоров. Я спросил, зачем нужна эта процедура с завязыванием глаз. Вместо ответа она пожала плечами. Мы поняли, что протестовать в нашем положении бесполезно.

Итак, нам завязали глаза и ввели в здание, в котором был вход в подземелье. Держась за перила, мы стали спускаться по лестнице. Пока шли, я насчитал 70 ступенек и шесть площадок. Но вот перила кончились — и нас остановили, развязали глаза. Мы стояли на третьем этаже подземелья в освещенном ярким светом зале с массивными колоннами. По залу прохаживались около двадцати гитлеровских генералов, офицеров и солидно одетых гражданских лиц. Увидев нас, одни остановились в изумлении, другие подошли к нам вплотную. Одни рассматривали нас с интересом и с заискивающей улыбкой, другие — с презрением.

Так мы стояли несколько минут под пристальным взором десятков глаз. Откровенно говоря, мы испытывали какое-то бросающее в дрожь беспокойство. Мне казалось, что если это продлится еще несколько мгновений, то они с криком набросятся на нас и разорвут на куски. К счастью, вскоре появился майор. Он провел нас в комнату слева от лестницы, сообщил, что здесь будут идти переговоры. Затем майор извинился и вышел. Мы остались втроем.

Посреди комнаты стоял массивный круглый стол, справа в углу еще один — небольшой, с двумя телефонами и радиостанцией, увидев которую я отметил про себя, что через нее можно связаться с нашим штабом.

Мы сели за стол, закурили и стали обдумывать создавшуюся обстановку. Я сразу же предложил выработать план дальнейших действий на случай, если с нами согласятся вести переговоры о капитуляции.

Через некоторое время вошли два солдата, которые принесли несколько бутылок воды и пива «Бок бир», стаканы, несколько пачек галет и три пачки сигарет. Возле дверей нашей комнаты был выставлен часовой. Не скрою, это обстоятельство меня обрадовало, так как стало ясно, что нас собираются охранять.

Незаметно прошло полчаса. Мы тихо переговаривались между собой, пили воду, курили и ждали. Я записал в блокноте вопросы, которые необходимо будет решить при ведении переговоров. В 13 часов вошли знакомые нам майор и переводчица. Майор передал, что через несколько минут прибудет комиссия по переговорам во главе с генералом Раухом. Далее он пояснил, что задержка произошла из-за сложности подбора кандидатур, намеченных для переговоров и выработки условий капитуляции. На это я ответил майору, что следует поторопиться, так как согласно решению советского командования срок капитуляции войск берлинского гарнизона заканчивается в 15 часов 2 мая. Все не сдавшиеся без уважительных причин к указанному сроку части будут пленены насильственным путем. Марию Васильевну я попросил точно перевести эту фразу майору.

Младший сержант Шаевич подтвердил мне точность ее перевода.

Майор ответил, что он сейчас доложит об этом своему командованию. И они вышли из комнаты.

Вскоре майор вернулся и сообщил, что комиссия идет. Через несколько минут в комнату вошли генерал, два офицера — адъютант (обер-лейтенант), офицер для поручений (капитан) и знакомая переводчица. Я заявил генералу о том, что я — офицер Красной Армии майор Веленец — послан командованием в расположение данной части в качестве парламентера, чтобы вести переговоры о ее капитуляции. В свою очередь, генерал сообщил, что он генерал-майор Раух — командир 18-й моторизованной дивизии, возглавляет группировку войск своей дивизии и других боевых подразделений, а также тыловых частей учреждений берлинского гарнизона. Далее он сообщил, что ему поручено разрешить и согласовать все вопросы, связанные со сдачей в плен указанной группировки.

Генерал-майор Раух был высокого роста, на вид лет пятьдесят — пятьдесят пять, подтянут, крепкого телосложения, с ястребиным носом. Но выглядел он рассеянным, чувствовалось, что все время о чем-то думает.

— Прежде чем приступить к переговорам относительно капитуляции, я хотел бы, чтобы вы ответили на некоторые вопросы, касающиеся общей обстановки на 2 мая,— сказал он.

Все сели за круглый стол, кроме адъютанта — он стоял за спиной генерала с записной книжкой в руке.

Вооружились карандашами и блокнотами и мы. (Запасные блокноты оказались у нашего переводчика.) Первым взял слово генерал-майор Раух. Он сказал, что по этикету переговоры начинает победившая сторона. Но у него есть вопросы, которые могут повлиять на ход переговоров.

— Мой первый вопрос,— перешел тут же к делу генерал,— где сейчас находится и с кем ведет бой армия генерала Венка?

Я ответил, что, как известно, 22 апреля Гитлер отдал приказ 12-й армии генерала Венка, действующей юго-западнее Берлина против американских войск, повернуть фронт на восток и прорваться на южную окраину Берлина, соединиться с 9-й армией, которой было приказано наступать на Берлин с юго-востока. Одновременно по правому флангу советских войск, обходящих Берлин с севера, должна была нанести удар армейская группа генерала Штейнера. Но этому плану не суждено было сбыться.

Далее я рассказал, что с 26 апреля по 1 мая в лесах юго-восточнее Берлина советские войска окружили основные силы 9-й и часть сил 4-й танковой армии противника. Армии Венка не удалось прорваться в Берлин, ее части понесли большие потери, остановлены и уничтожаются 4-й гвардейской танковой армией и 13-й армией.

А сегодня в 6 часов утра командующий берлинским гарнизоном генерал Вейдлинг со своим 56-м корпусом сдался в плен и издал приказ войскам гарнизона о прекращении сопротивления. Советское командование предложило к 15 часам 2 мая прекратить сопротивление и сдаться в плен. Вот каково положение войск берлинского гарнизона к утру 2 мая 1945 года. Немецкие части повсеместно начали сдаваться в плен.

Генерал Раух поблагодарил за изложенную обстановку, деталей которой он начиная с 21 апреля не знал. И задал второй вопрос:

— Господин майор, мы слышали, что всех пленных ваше командование отправляет в Сибирь. Какой климат в Сибири?

— В Сибири климат — морозный, солнечный и здоровый,— сказал я. И, чтобы смягчить ситуацию, добавил: — Но думаю, что вас оставят в Германии.

Генерал Раух после этих слов заметно повеселел.

Я изложил генералу Рауху основные требования советского командования по вопросу капитуляции:

— Немедленная и безоговорочная капитуляция; всем, кто сдастся в плен, гарантируется жизнь; всем раненым и больным оказывается медицинская помощь; всем сохраняются ордена, медали и другие награды; сохраняются личные вещи солдат и офицеров. Вес личных вещей не более 20 килограммов; офицерскому составу сохраняется холодное оружие...