На плоских полях вдоль дороги Шанхай — Сучжоу когда-то тоже шли бои; растянувшиеся на многие мили залитые затхлой водой окопы и покосившиеся, в потеках ржавчины, купола дотов напомнили Джиму иллюстрации из энциклопедии к статьям вроде «Ипр» или «Сомма», этакий огромный военный музей, в котором вот уже много лет как не было ни единого посетителя. Осколки былой войны и беспрерывно мелькавшие над головой истребители и бомбардировщики несколько взбодрили его. Ему хотелось, подобно китайскому боевому воздушному змею, взлететь над ломаными линиями брустверов и приземлиться в одном из массивных, выстроенных из мешков с песком и втиснутых между погребальными курганами укрепрайонов. Джима расстраивало, что никто из товарищей по несчастью не разделяет его интереса к войне. Это помогло бы им сохранить присутствие духа — задача, которую сам Джим находил все более и более сложной.

Джиму постоянно приходило в голову, что истинным лидером этой бродячей труппы является не кто иной, как он, и эта мысль ему нравилась. По временам, когда он, скажем, нес тяжелый кувшин с водой или вечером разводил огонь в печке, он знал, что на него смотрят, как смотрели когда-то на Амхерст-авеню на младшего поваренка. Но если бы не было Джима и некому было бы собирать хворост и варить сладкий картофель, то даже доктор Рэнсом, даже Бейси уже давно отправились бы по той же дорожке, что и старухи миссионерки. Он заметил, что после того как они переночевали на свиноферме, где японцы устроили жандармский участок, все заключенные как-то разом решили, что они тяжело больны. Всю ночь японцы избивали вора-китайца; и вопли обреченного, подергивая рябью поверхность, разносились над залитыми водой рисовыми делянками. На следующее утро на полу лежали все, включая Бейси со своими легкими и доктора Рэнсома, глаз у которого заплыл уже совершенно.

Джима тоже знобило, но он наблюдал за пролетавшими японскими самолетами. От звука их двигателей в голове у него как-то прояснялось. Если настроение было ни к черту или, скажем, хотелось пожалеть себя, он вспоминал о тех серебристых самолетах, которые видел в фильтрационном центре.

Грузовик таки перебрался через речку по понтонному мосту, при помощи подоспевшего на выручку взвода японских саперов, которые вручную вытолкали его на противоположную сторону. Джиму стало трудно держать равновесие, и он соскользнул со скамьи на пол. Доктор Рэнсом вяло протянул руку, пытаясь ему помочь:

— Держись, Джим. Давай-ка перебирайся опять к водителю — проследи, чтобы он нигде не задерживался…

На лице у доктора Рэнсома пировали десятки мух, вгрызаясь в нагноившуюся рану вокруг глаза. Рядом лежали Бейси, Пол с Дэвидом, госпожа Хаг и ее отец. Сидела в задней части грузовика только английская чета с плетеным чемоданом, полным туфель.

Когда через задний борт в кузов забрался японский капрал, Джим, как мог, одернул блейзер. Капрал был очень сердит, у него были мокрые башмаки, и он, надсадно крича, командовал саперами, которые выталкивали застрявший на мосту грузовик. Когда машина добралась до противоположного берега, солдаты пошли вдоль линии воды обратно к железнодорожному мосту, где их ждала работа. Капрал, которому откровенно не понравился вид заключенных, начал отчитывать водителя. Он вынул из кобуры маузер и стал тыкать стволом в сторону оставшегося на том берегу противотанкового рва.

Джим вздохнул свободно, когда капрал все-таки повернулся к ним спиной и тоже пошел к мосту. Им всем, конечно, было очень худо, но перспектива отдыха в противотанковом рву отчего-то совсем его не радовала. Усидеть на скамейке становилось все труднее и труднее, а искушение лечь на пол рядом с доктором Рэнсомом, так, чтобы можно было смотреть прямо в небо, становилось почти непреодолимым. Однообразный ландшафт — рисовые делянки, речушки, пустые деревни — плыл себе мимо, выныривая из белой дымки: как будто перемололи и пустили на ветер кости всех мертвецов Китая. Пыль густым слоем покрыла кабину и капот грузовика, закамуфлировав его под стать тому царству, в которое он так торопился въехать. Сколько времени они провели в дороге? Цепочки погребальных курганов начали вести себя как-то не так, отводя Джиму глаза, волнами накатывая на переваливающийся с борта на борт автомобиль: живое море мертвых. Кругом лежали открытые гробы, пустые, готовые принять американских летчиков, которые вот-вот посыплются с неба. Гробов были тысячи, вполне достаточно, чтобы принять доктора Рэнсома и Бейси, и отца с мамой, и Веру, и младшего поваренка с Амхерст-авеню, и самого Джима…

Грузовик затормозил, и Джим ударился головой о кабину. У дороги стояла кучка крытых смоленой бумагой хибарок — на некотором расстоянии от ограды из колючей проволоки, за которой был берег канала. Джим без особого любопытства стал оглядывать маленький лагерь для перемещенных лиц, выстроенный в компаунде [38] керамической фабрики. У причала лежали два завалившихся на бок металлических лихтера, во дворе возле печей для обжига все еще стояли миниатюрные рельсовые платформы, груженные керамической плиткой. Ограждение проходило прямо по территории фабрики, и два кирпичных склада оказались включенными в лагерную зону. На крылечках деревянных домиков грелись на солнце мужчины и женщины, между окнами были натянуты веревки, а на веревках, этаким жизнерадостным набором сигнальных флагов, сушилось белье.

Джим опустил подбородок на борт грузовика. На дне кузова завозился, пытаясь сесть, доктор Рэнсом. Охранник перепрыгнул через задний борт и пошел к воротам, возле которых вокруг автобуса, принадлежавшего когда-то Шанхайскому университету, толпились японские солдаты. Изнутри, сквозь запыленные окна, выглядывали пассажиры: две монахини в черных апостольниках, несколько детей, ровесников Джима, и человек двадцать взрослых британцев, мужчин и женщин. Возле проволоки уже собралась группа заключенных. Засунув руки в карманы рваных шорт, они молча наблюдали за тем, как японский сержант зашел в автобус — посмотреть, кого ему привезли.

Доктор Рэнсом встал на колени у заднего борта, прикрыв рану на лице рукой. Джим смотрел на женщину в изношенном хлопчатобумажном платье: она стояла у ограды, взявшись обеими руками за проволоку. Она посмотрела на него, и выражение у нее на лице было точь-в-точь такое же, как у той немки с Коламбиа-роуд.

Ворота открылись, и автобус заехал внутрь. Сержант-японец стоял в дверном проеме и, размахивая пистолетом, отгонял собравшуюся толпу. По угрюмым лицам было яснее ясного, что старожилы новичкам, мягко говоря, не слишком рады: рацион и без того скудный, а ртов теперь прибавится. Грузовик тронулся с места и покатил к воротам; Джим сел прямо. Доктор Рэнсом упал на пол, и английская чета с плетеным чемоданом помогла ему подняться и сесть на скамью.

Женщина шла параллельно с грузовиком, вдоль проволоки, и Джим ей улыбнулся. А когда она в ответ протянула к нему руку, ему пришла в голову мысль, что она может оказаться какой-нибудь маминой знакомой. В лагере было много семейных, люди прогуливались парами, и любая из этих пар могла оказаться его родителями. Он вглядывался в чисто английские лица, в смеющихся детей за спинами японских солдат. Потом, к немалому собственному удивлению, почувствовал нечто вроде сожаления или печали, что его путешествие в поисках отца и мамы подходит к концу. До тех пор, пока поиски длились, он был готов терпеть болезни и голод, но теперь, когда вот-вот все закончится, ему вдруг стало грустно при мысли о том, через что ему пришлось пройти, и о том, как он за это время изменился. Теперь он был куда ближе к разбитым артиллерией полям и к этому окруженному тучей мух грузовику, к девяти сладким картофелинам в мешке у водителя под сиденьем, даже, в каком-то смысле к фильтрационному лагерю, чем… чем к дому на Амхерст-авеню, по-настоящему вернуться в который все равно уже не получится.

Грузовик остановился у ворот. Сержант-японец заглянул через задний борт в кузов и окинул взглядом лежавших на полу заключенных. Он попытался остановить доктора Рэнсома, толкнув его стволом маузера, но раненый доктор все равно спустился на землю и тут же, задохнувшись, упал у ног сержанта на колени. Толпа интернированных начала понемногу рассасываться. Не вынимая рук из карманов шорт, мужчины побрели обратно к своим лачугам и снова расселись рядом с женщинами на крылечках.