- Красивый ты, - теперь она, уже не скрываясь, рассматривала меня, - но иногда прям в дрожь бросает, будто холодом веешь. И на ламия точно похож, прям, как из сказки. Только кто ж в ламиев верит то, акромя детей малых? Не, не думаю, будто злой ты, скорее, как все благородные, побаловать сюда приехал.

- Это ещё как?

- А вон, как в прошлом то годе, в Ксавники граф один наведался. Тож красивый был, хоть и не такой, как ты. И в возрасте. Лизавету тамошнюю обрюхатил за лето и съехал, развратник. Но, правда, опосля родов деньжат прислал и немало. На воспитание, значится, байстрюка. Да и Лизавету из крепости выкупил.

- Так ты потому и пришла? - я тихо смеялся, - за деньгами?

- Дурень! - она хлопнула меня цветком по лбу, - жоних у меня есть и не из простых, скоро главным кузнецом будет. Де-еньги! А пришла, - она задумалась, прищурившись, - интересно мне стало: правду хозяйка грит али нет. На ламия пришла поглядеть.

Вот это и есть самое интересное. Я давным-давно перестал практиковать мощные импульсы, вынуждающие женщин едва ли не силой добиваться близости. Какой интерес получить обезумевшую, от страсти, самку, готовую самостоятельно тащить тебя в постель? Куда забавнее, почти незаметным импульсом вызвать интерес к себе, а потом участвовать в лёгком флирте, постепенно переходящем во всё более серьёзные отношения.

- Жениха прогневать не боишься? - поинтересовался я и положил руку на талию собеседницы. Тут же получил шутливый хлопок по пальцам, - сейчас, как увидит свою невесту с другим парнем и пойдёт рукоприкладство.

Девушка хихикнула, и я ещё крепче прижал её к себе, наслаждаясь ароматом молодого чистого тела. Как ни странно, но деревенские жители, в отличие от "просвещённых" горожан, знали толк в гигиене, регулярно посещая баню и купаясь в ближайших водоёмах. Лада заёрзала, но освобождаться совсем не торопилась.

- Боишься? - насмешливо спросила она, - он у меня такой, бугай здоровый. Но спокойный, поэтому до смертоубийства дело не дойдёт, - она прищурилась, - а ты, как я погляжу, не из пужливых. Али знал, что его сёдни нет в Усиновке? Сказал кто?

- А может, если мне кто нравится, так и плевать на бугаев и прочие смертоубийства? - девица замерла, я провёл свободной рукой по розовой коже щеки, - как считаешь красавица, стоишь ты риска? Думаю - стоишь.

- Глупости какие, - Лада прикрыла глаза, - все вы, городские, мастера на словеса красивые, а самим только одно и подавай. Вот скажу сейчас, что ничего не будет и как поступишь? Пойдёшь другую искать, подоступнее?

- Скажи, - я легко коснулся губами её ушка, и девушка задрожала, - скажи, что ничего не будет.

Когда я попытался поцеловать её в губы, Лада резко отвернулась и сделала попытку подняться. Я придержал её, не ощущая особого сопротивления. Тяжело дыша, соседка опустила голову и провела ладонью по лбу.

- Ламий, как есть, ламий, - прошептала она, - задурманил ум! Так сладко...

Пронзительная трескотня балалаек внезапно прервала гул голосов и хохот гостей, мало-помалу, начал стихать. Здоровяк, пытавшийся свалить медведя на землю, отступил, потирая окровавленное плечо, а малолетки, пытавшиеся достать призы со скользких арок, ссыпались вниз рванули со всех ног, пытаясь отыскать свободное место в образовавшемся кругу.

- Пошли, - сказал я и поднял пунцовую девушку, обняв её за талию. Лада сверкнула глазами, а потом воткнула цветок, который продолжала держать в руке, мне в волосы. Насколько я знал: весьма решительный шаг, фактически - выбор, - спасибо.

Девушка рассмеялась и уже сама потащила меня в толпу, окружившую самый большой костёр, где устроили пляски, то приседая, то взлетая в воздух, виртуозные балалаечники. Шустрый парнишка в красной рубахе и полосатых штанах крутил свой инструмент так, что тот временами превращался в неразличимое пятно и вытанцовывал около парочки молодожёнов.

- Красивая у меня хозяйка? - выдохнула на ухо спутница, - вон ты как на неё уставился...

- Пытаюсь вспомнить, - я покачал головой, - а самая красивая здесь - ты.

- Врунишка!

Тот самый, шустрый танцор, внезапно остановился и выдав пронзительную трель, начал петь высоким чистым голосом, звенящем в прозрачном ночном воздухе:

По тёмной дороге бреду я домой

Усталый,

Но шалый!

И весь из себя я счастливый такой.

С чужою женой веселился всю ночь

Потеха,

Утеха!

Ведь муж у неё укатил вчера прочь.

Уста у молодки, как жар горячи

Ласкаю,

Желаю!

А сердце в груди точно молот стучит.

В волнении сильном я вижу свой дом

Гляжу,

Подхожу,

Но только не так что-то в нём...

Из окон доносятся странные звуки

И охи,

И вздохи.

Ой, чую, о морду чесать нужно руки!

Да ладно, в кустах обожду, не беда,

Пущай завершают,

И дело кончают!

А морду набить я успею всегда.

Люди оглушительно расхохотались, а Марьяна принялась выговаривать музыканту, грозя ему пальцем. Тот делал большие глаза, изображая раскаяние и вдруг кубарем ушёл в расступившуюся толпу.

Я потащил Ладу прочь. Тени от множества костров плясали вокруг, превращая ночь в настоящее шоу, полное магии. Спрятавшись под деревом, которое предусмотрительно опустило ветки до самой земли, мы целовались так неистово, точно собирались проглотить друг друга. Лада оказалась очень страстной, но совершенно неопытной и пока мы добирались до сеновала, я успел научить её паре трюков с языком.

Солнечный лучик лениво скользил между золотящимися соломинами, вынуждая их вспыхивать яростным огнём и тут же гаснуть, когда посланник светила осторожно нырял дальше. Вот он коснулся спутанных светлых волос и перепрыгнул на розовую щёчку, превращая мягкий пушок в подобие позолоты. Продолжая баловать, шутник прошёлся по ресницам и Лада, недовольно плямкнув губами, перевернулась на бок, укрывшись мятым сарафаном.

Я осторожно поднялся на ноги и приводя себя в порядок, рассматривал спящую девицу. Воспоминания о проведённой ночи, приятно возбуждали, но о продолжении я даже не думал, поэтому намеревался уйти, пока девушка продолжает смотреть свои сладкие сны. Лада забылась под самое утро, когда тёмно-фиолетовые щели в стенах сарая, где мы развлекались, начали наполняться мягким розовым сиянием.

Слушая стоны партнёрши и её шёпот, где она звала меня: "милёнком", "любым" и даже "единственным", я иногда вспоминал слова Наташи и размышлял, насколько сейчас искренна моя любовница, которая забыв своего жениха, бросилась в пучину этой первобытной страсти. Нет, это нисколько не отвлекало, но некий червячок продолжал грызть изнутри.

Распахнув дверь, я остановился, глубоко вдыхая свежий ветер деревенского рассвета. Никаких отталкивающих ароматов: лёгкая влага от близкой речки, смутный намёк на дневное цветение и капельки росы, медленно падающие с перекладины ворот. Солнечный шар, важничая, возлежал на верхушках деревьев и щурился мне в глаза.

- Козьма, - пробормотала Лада за спиной и пожав плечами, я пошёл в сторону Усиновки.

Карета оказалась почти готова. Притопывая высоким серебряным каблучком, Наташа рассеянно кивнула мне и поставила носок сапога на ступеньку. Галя дёргала своего лохматого визави за уши и обещала выдрать волосы, если тот продолжит ревновать. Судя по сияющей физиономии Галины, для подобного чувства имелись все основания.

- Хорошо было, - точно обращаясь не ко мне, а в пространство, пробормотала Ната и лениво потянулась.

- Стойте! - донёсся до меня истошный вопль, - стойте, негодяи!

Я обернулся.

Витя. Весь покрытый толстым слоем серо-коричневой пыли, какими-то омерзительными ошмётками и клочьями бумаги. Волосы взъерошены, а в серых коржах, закрывающих щёки, слёзы проплавили две глубокие борозды. Человек казался убитым неким горем и лишь в глазах полыхал огонь безумной ненависти.

Витя подбежал вплотную и обессилев, рухнул на колени. Грум, с которым играла Галя, испуганно спрятался за карету, а кучер, наоборот, приблизился, похлопывая рукоятью плети по бедру. Вторая рука извозчика лежала на рукояти походного арбалета, а длинные усы воинственно топорщились. Похвальная, но абсолютно бесполезная решимость.