Мне кажется, что многие сотрудники этих органов и аппаратов своей работы стыдились. И в какой-то степени ставили крест на собственной человеческой порядочности, попадая в эти ведомства. Может быть, поэтому их представители то и дело оказывались замешанными в каких-нибудь нечистоплотных делах. А может быть, просто происходил своего рода естественный отбор. Из трех таких «помощников» С.П. двое впоследствии оказались замешанными в уголовщине. Один, говорили, участвовал в махинациях с распределением квартир, другой оказался причастным к известному скандалу в АПН (уже после перехода от нас в эту организацию, созданную в свое время, как все считали, КГБ), связанному с присвоением гонораров за космические снимки, которые они получали от нашего КБ бесплатно. Или эти скандальные истории с кооперативами, банками, фирмами, созданными бывшими работниками КГБ.

Что же все-таки заставляло С.П. начинать каждый свой день на рассвете и заканчивать его глубокой ночью? И каждый такой день был наполнен неприятностями, неудачами, разными ЧП, необходимостью принимать неприятные и рискованные решения (и в какой-то части эти решения должны были оказаться и оказывались неправильными или неудачными), за которые рано или поздно придется отвечать, получать «арбузы» и разносы! И так изо дня в день — каторга! Что двигало С.П.? Что заставляло его блефовать, браться за все более и более безнадежные и фантастические проекты («потом разберемся!»), брать на себя ответственность за невыполнимые сроки («образуется!»)? Честолюбие? Да, конечно. Об этом я уже говорил. Но можно ли все объяснить только честолюбием? Что же еще? Нужда? Конечно, по началу была и нужда, и несбывшиеся надежды, и страдания. За плечами были и голодная юность, и Колыма, и шарашки. Но все это уже ушло в прошлое. Теперь он и академик, и лауреат, и так далее, и тому подобное. Что стимулирует людей на поступки, связанные с риском, напряжением? Тщеславие, власть, возможность получать дозволенные и недозволенные удовольствия, стремление быть в центре событий? О тщеславии уже тоже говорилось. Но, по-моему, не может тщеславие заставить человека загонять себя в каторжную жизнь.

Может быть, все-таки власть? Наверное, стремление к власти в природе человека. Почему мы любим детей, щенков, котят? Да, понятно — инстинкт продолжения рода. Но не только! Есть еще и инстинкт власти — мы ими командуем, поучаем, «воспитываем»! И другой инстинкт их заставляет повиноваться более сильным, от которых зависит сама их жизнь! Это касается не только человека. Вы видели когда-нибудь, как утка плывет во главе своего выводка, созывая и подгоняя непослушных и слишком инициативных? Когда они подрастают, инстинкт повиновения начинает отказывать. У некоторых (может быть, их слишком интенсивно и слишком многие воспитывали?) стимулом жизни становится желание подчинять других. Так что к честолюбию, наверное, можно присоединить и стремление к власти, стремление к самоутверждению.

Удовольствия? Например, хорошо поесть, выпить? Однажды, кажется, после первого и неудачного старта ракеты Р7, Тюлин после окончания совещания работников НИИ-4, уже глубокой ночью, сказал, потягиваясь и с некоторым злорадством: «Ну и врежет сегодня Серега!» Я взглянул на него с удивлением. Хотя как человека Королева я тогда еще практически не знал, мне все же трудно было себе представить его любителем топить горе в вине — не тот тип человека. Хотя выпить в подходящей компании хорошего коньяка — это он любил. Никогда нетрезвым его не видел. Вкусно поесть, конечно, любил. Насколько помню, он всегда мне казался толстым. Давно замечено, что много и напряженно работающие лидеры становятся толстяками (по крайней мере, так было раньше). Люди такого типа ежедневно работу кончают взвинченные, измочаленные, уставшие, приезжают домой поздно. Надо же как-то разрядиться, расслабиться, прийти в себя, на чем-то душу отвести, успокоиться. Что и происходило за столом. Это могло стать отдушиной, единственной ежедневной человеческой радостью и развлечением.

Что касается женщин, наверняка они были. И кое-что организовывалось некоторыми заинтересованными в заказах и поддержке смежниками, даже существовала подозрительная квартира в наших подлипкинских «черемушках». Иногда происходил какой-то странный и даже смешной обмен двусмысленными репликами с Мишиным за столом во время обеда. Как будто они хвастали друг перед другом победами на любовном фронте. Но известно, что, когда мужчины начинают хвастаться успехами у женщин, это обычно означает, что на самом деле похвастаться особенно нечем. Не был он донжуаном.

Он был безусловно талантливым человеком, честолюбивым в хорошем смысле слова. Стремился расширить свои возможности. Пытался создавать филиалы своего КБ в Златоусте, Самаре, Омске, Красноярске. Но, конечно, создать королевство ему не позволяли не только потому, что тогда уж совсем трудно стало бы им управлять. Он и так все время разбрасывался по разным направлениям работ: жидкостные межконтинентальные ракеты, твердотопливные ракеты, ракеты для подводных лодок, глобальная ракета, которая могла бы поразить цель с любого направления при запуске с одного и того же старта, спутники связи, космические аппараты и корабли, лунная экспедиция… Принимал на себя все новые и новые обязательства, которые уж никак не мог выполнить.

Для нас его смерть была тяжелейшим ударом: мы глубочайшим образом почувствовали, как трудно работать без него. Но если бы он прожил еще несколько лет? Что было бы? Обязательства по лунной экспедиции мы бы так и не выполнили. То, что комплекс ракеты Н1 с лунными кораблями не был создан, — это не вина его преемника Мишина, а вина самого Королева: проект Н1–Л3 так, как он был заложен, не мог быть реализован. Конечно, сама ракета Н1 могла быть создана. Ну и что бы это дало? Прошло уже более трех десятков лет, но пока ни у нас, ни у американцев не возникла необходимость в создании космического аппарата с массой около 100 тонн. Так и стояла бы эта ракета на складе или в каком-нибудь парке до сих пор?

В семидесятые годы мы рисовали орбитальную станцию с массой около 100 тонн и с гигантским телескопом. Рисовать мы, конечно, могли, но сделать телескоп больше и лучше, чем сделанный позже американцами «Хаббл», мы были явно не готовы, как не готовы и по сей день. Думаю, что работы по «Союзу» при его жизни шли бы, может быть, и быстрее, а вот по станциям «Салют» едва ли. Кто-то рассказывал, что Пилюгин, его старый друг, во время похорон С.П. сказал: «Вовремя Серега умер!»

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

Мы стремились при разработке корабля «Восток» сделать его не только быстро, быстрее американцев (они уже объявили, что будут разрабатывать космический корабль), но, главное, сделать его надежным. Достаточно тривиальная постановка задачи. Но как этого добиться? И ответ тоже достаточно тривиальный: применением предельно надежных, по возможности простых решений, уже апробированных схем и принципов, использованием оборудования в основном уже отработанного, резервированием везде, где это в принципе возможно, приборов, агрегатов, механизмов. Например, разработку элементов, обеспечивающих очистку воздуха в кабине, создавали, опираясь на опыт подводного флота. Конечно, все делалось для работы в условиях космического полета.

Находить и применять простые решения не так просто. Вот, например, какое решение системы посадки проще: катапультировать космонавтов из спускаемого аппарата с раздельным приземлением того и другого на своих парашютах или приземлять космонавтов в аппарате? Поначалу второе кажется проще: не нужно катапультируемое кресло и отстреливаемый люк. Космонавту в скафандре трудно управлять парашютом, и он может неудачно приземлиться. Наконец, спускаемый аппарат с открытым люком может оказаться на земле далеко от космонавта, а это, конечно, нежелательно при посадке в нерасчетном районе. Но были и такие аргументы: если спускаемый аппарат с космонавтом приземлять мягко, на парашютах, нужно намного увеличить вес парашютной системы. Вес парашютов быстро растет при уменьшении скорости снижения. Конечно, можно было создавать парашютно-реактивную систему посадки. Но это требовало времени на отработку. До создания и надежной экспериментальной отработки такой системы мы не могли ориентироваться на нее: не было веры в надежность.