12

рая развита въ притчѣ о благодарном Еродіѣ). Основная мысль Сковороды заключается въ томъ, что въ сердцѣ ребенка таится нѣчто дивное и прекрасное, и оно можетъ предохранить его впослѣдствіи отъ увлеченія суетнымъ міромъ. Посѣй въ немъ такое зерно, и оно дастъ плодъ въ свое время. „Вы же съ бла-гоговѣніемъ ждите, яко рабы чающіе Господа своего"... Узнавъ сіе домашнее благо и плѣнився прекрасною добротою его, дѣти современемъ не станутъ безобразно и бѣсновато гоняться за мірскою суетою и во всѣхъ неудачахъ будутъ утѣшаться пѣсенькою царя Давида: „возвратися душа моя въ покой твой". Давъ такое сердце своимъ птенцамъ, отецъ будетъ для нихъ истинным воспитателемъ. Таким образом, и здѣсь Сковорода выступает на защиту того внутренняго начала, которое онъ ставит „во главу угла и которое господствует въ мірѣ и должно господствовать въ человѣкѣ. Только такое воспитаніе способно доставить душевный мир, т. е. единственное прочное, счастіе. Но и здѣсь Сковорода съумѣлъ избѣжать односторонности—онъ соединяетъ науку съ этикой, отводитъ каждому изъ этих двух элементов подобающее мѣсто; мало того: онъ указывает и на третіа и четвертый элемент воспитанія, физическое и эстетическое развитіе. Ребенок должен уже родиться въ здоровой нравственной атмосферѣ, говорить онъ; затѣмъ такого рожденнаго на добро не трудно будетъ научить наукамъ и нравственности; тут главное дѣло сдѣлаетъ природа; наука сама собою спѣетъ отъ природныхъ дарованій; природа это единая и истинная наставница. Не мѣшай ей, а только очищай дорогу; не учи яблони родить—уже сама природа ее научила; огради только ее отъ свиней, отрѣжь волчцы, очисти гусень; учитель—это служитель природы; учиться нужно тому, къ чему влекутъ способности; это дастъ сердечное спокойствіе и довольство своимъ положеніемъ, какъ бы низко оно ни было, ибо въ сердцѣ каждаго человѣка въ этой убогой хижинкѣ, подъ этою убогою одеждою (тѣломъ)—можно найти Царя своего, домъ свой, начало вѣчности. Эта проповѣдь объ уваженіи ко всякому зва-нію и состоянію общественному стояла въ полном соотвѣтствіи съ его демократизмомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ шла в разрѣзъ съ

13

господствовавшими тогда взглядами на привиллегированное по-ложеніе дворянства, которое и воспитываться должно было не такъ, какъ другія сословія. Сковорода же былъ противъ всякой сословной исключительности въ дѣлѣ воспитанія.

Сковорода направлялъ современное ему общество на духовную сторону христіанской религіи и въ соотвѣтствіи съ этимъ сильно вооружался противъ тѣхъ, кто понимадъ эту послѣднюю только внѣшнимъ образомъ, основывался не на духѣ, а на бук-вѣ, формѣ, обрядѣ. Онъ очень рѣзко возставалъ противъ буквальная толкованія Библіи, какъ источника христіанства, и его замѣчанія напоминаютъ выводы французской отрицательной фи-лософіи ХѴШ в. Но между этими скептиками французами и Сковородой цѣлая пропасть. Отрицаніе, иронія и сарказмъ Сковороды являлись результатомъ глубокаго увлеченія духомъ свя-щеннаго Писанія, его отрицаніе приводило, такимъ образомъ, къ духотворенію. Для него Библія—это болѣе даже чѣмъ священная книга, это основная, можно сказать, единственная книга познанія, это самъ Богъ, говорящій здѣсь къ людямъ образнымъ языкомъ. Нужно впрочемъ замѣтить, что и здѣсь Сковорода не впалъ въ односторонность; ставя такъ высоко духовную науку, онъ не только не возстаетъ противъ свѣтскихъ книгъ, а наоборотъ отдаетъ имъ должное. „Я наукъ не хулю, говорить онъ, и самое послѣднее ремесло хвалю; одно то хулы достойно, что на ихъ надѣясь нренебрегаемъ верховнѣйшую науку о цар-ствіи Божіемъ внутри насъ". „Свѣтскія книги, говорить Сковорода въ другомъ мѣстѣ, безспорно всякой пользы и красы суть преисполненныя. Но если бы онѣ спросили Библію; для чего сами предъ нею и десятой доли чести и цѣны не имѣютъ, для чего ей созидаются олтари и храмы,—и сама не знаю, отвѣчала бы она. Я состою изъ тѣхъ же словъ и рѣчей, что и вы, да и гораздо съ худшихъ и варварскихъ. Но въ невкусныхъ водахъ моей рѣчи, какъ въ зерцалѣ, боголѣино сіяетъ невидимое, но пресвѣтлѣйшее око Божіе, безъ котораго вся ваша польза пуста, а краса мертва" (2-е отд., стр. 164). Сковорода выступалъ на защиту Библіи противъ идолопоклонническихъ мудрецовъ, которые думали, что она говорить о мертвенной стихіи, не помы

14

шляя о томъ, что во тлѣнныхъ ея образахъ сокрывается животъ вѣчный. И это превосходство Библіи надъ всѣми другими книгами совершенно понятно, съ точки зрѣнія Сковороды: Библія насъ ничему другому не учить кромѣ Богопознанія, но это значить, что она учитъ главнѣйшему, безъ чего не можетъ обойтись никто. Отсюда ея универсальный характеръ; она необходима всѣмъ вмѣстѣ и каждому въ отдѣльности. Отсюда естественно вытекала мысль Сковороды, что каждый долженъ быть въ этомъ смыслѣ богословомъ. Богословскую науку онъ считалъ нужною для всѣхъ. А я вспомнилъ, говорить одинъ йзъ собесѣдниковъ въ его трактатѣ „Алфавитъ мира", тѣхъ совопрос-никовъ вѣка сего: богословская наука къ чему она? Я де не священникъ и не монахъ". Будто душевное спасеніе не всѣмъ нужное и будто спасеніе и спокойствіе сердечное не одно и то же. Богословская наука выше всѣхъ свѣтскихъ наукъ. „Медицина, говорилъ Сковорода, врачуетъ тѣло; юриспруденция страхомъ приводить каждаго къ должности, а богословіе дѣлаетъ изъ рабовъ сынами и друзьями Божіими, вливая въ сердце охоту къ тому, къ чему гражданскіе законы силою волокутъ". Чѣмъ больше такихъ богослововъ въ государствѣ, тѣмъ оно .счастли-вѣе, и не напрасно пословица гласить: доброе братство лучше богатства (2-е отд., стр. 173). Сковорода хотѣлъ осуществленія чисто христіанскаго государства и общества. Богъ, говорилъ онъ, даетъ народамъ науки и искусства; разлившись по всему корпусу политическаго организма, онъ дѣлаетъ его прочнымъ, мирнымъ и благополучнымъ; государство, будучи основано на немъ, бываетъ домомъ Божіимъ; отдѣльный человѣкъ, основавъ на немъ свою жизнь, дѣлается благочестивымъ. Но все это относится только къ истинной богословіи и инстиннымъ богословамъ, т. е. стремившимся познать Духъ. Идеаломъ для нихъ долженъ служить самъ Величайшій богословъ Христосъ. Измученный дорогой, сидитъ онъ при источникѣ, томимый голодомъ и жаждою. Было около полудня. Не было съ кѣмъ завести ему бесѣду о царствіи Божіемъ. Пришла жена за водою—вотъ и случай. По-просилъ у нея напиться не для утоленія жажды, а для того, чтобы начать бесѣду. Вода стихійная подала ему поводъ гово-

15

рить о водѣ живой. Не устыдился, не поопасался мужъ Божій со слабымъ поломъ богословствовать, въ надеждѣ, что авось либо проведетъ ее изъ суевѣрія въ истинное богочтеніе, которое не привязано ни къ полу, ни къ состоянію, ни къ мѣсту ни времени, вя къ обрядамъ, а только къ одному сердцу. Возвратились ученики Его съ пищею и, зная, что онъ ничего еще не ѣлъ, просятъ покушать. Моя пища, сказалъ имъ учитель, да сотворю волю пославшаго мя. И голоденъ, и жаждетъ, и не веселъ, если не дѣлаетъ и не говорить о томъ, къ чему Его предна-значилъ Отецъ небесный. Въ этомъ Его и пища, и питіе, и ве-селіе. Учитъ въ сонмищахъ, учитъ въ домахъ, учитъ на улицахъ, уччтъ въ кораблѣ, учитъ на травѣ зеленой, на горахъ и вертоградахъ, на ровномъ мѣстѣ, стоя, сидя и ходя, ночью и днемъ, въ городахъ и селахъ. Въ несродное себѣ дѣло не мѣшается. Кто мя постави судію или дѣлителя? Мое дѣло учить о царствіи Бо-жіи, отвѣчаетъ онъ одному лицу, обратившемуся къ нему за разрѣшеніемъ вопроса о наслѣдствѣ. (2-е отд., стр. 140).

Нисколько не отрицая значенія обрядности, онъ только старается показать, что самъ по себѣ обрядъ, или какъ онъ называете церемонія, безъ тайнаго смысла, въ него вложеннаго, безъ глубокой вѣры, недостаточенъ. Вся сила 10 заповѣдей говорить онъ, состоитъ въ одномъ словѣ—любовь; на ней основанъ вѣч-ный союзъ между Богомъ и людьми; она тотъ невидимый огонь, которымъ сердце воспаляется къ Богу и его волѣ, а посему и самъ Богъ называется любовью. Но эта Божественная любовь (т. е. Богъ) имѣетъ внѣшніе признаки; они то называются це-ремоніями или образами, формами благочестія. И такъ, цере-монія по отношенію къ благочестію есть то, что на зернахъ шелуха. Если же сія маска лишена силы (т. е. благочестія), то остается одна лицемѣрная обманчивость, а человѣкъ—гробомъ раскрашеннымъ; обрядъ можетъ выполнять самый несчастный бездѣльникъ. Существуете глубокая разница между обрядомъ и его смысломъ, церемонія является только тропинкою, могущею привести къ Богу, но болѣе всего нужна милость и любовь. На что намъ, говорить Сковорода въ другомъ мѣстѣ, мѣстопо-ложенія тлѣннаго рая? На что намъ родословія историчная?