Въ какомъ же отношеніи находятся эти два начала другъ къ другу? Оба они существуютъ въ одномъ и одно въ двоихъ
7
нераздельно, но и не слитно, будто яблонь и тѣнь ея, древо живое и мертвое, ложь и истина. Отсюда Сковорода выводилъ положеніе о постоянном существованіи матеріи во времени и пространстве. „Поколь яблонь, потоль съ нею тѣнь ея. Тѣнь значитъ мѣстечко, яблонею отъ солнца заступаемое. Но дерево вѣчности всегда зеленѣетъ. И тѣнь убо ея ни временемъ, ни мѣстомъ есть неограниченна. Міръ сей и всѣ мірьг, если они безчисленны, есть то тѣнь Божія. Она исчезаетъ изъ виду по части, не стоить постоянно и въ различныя формы преобразуется, однако же никогда не отлучаясь отъ своего живаго древа, и давно уже просвѣщенные сказали вѣсть сію: materia aeterna, вещество вѣчно есть, т. е. всѣ мѣста и времена наполнила". Но говоря о вѣчности матеріи, Сковорода не былъ матеріалистомъ ни въ какомъ отношеніи. Совсѣмъ наоборотъ: весь смыслъ его ученія заключается въ самой рѣшительной борьбѣ съ теоріей господства матеріи. Онъ былъ убѣжденнымъ, послѣдовательнымъ, можно даже сказать, крайнимъ, одностороннимъ спиритуалистом, ибо только за духомъ онъ признавалъ творческую силу. Не смотря на то, что онъ проповѣдовалъ два начала, его нельзя назвать представителемъ теоріи дуализма; онъ въ сущности проводилъ монизмъ, потому что признавалъ только единую субстанцію—духъ; на матерію же онъ смотрѣлъ, какъ на постоянный ея аттрибутъ.
Если бы онъ не былъ монистомъ, то онъ не отводилъ бы матеріи чисто служебнаго значенія, не считалъ бы творческимъ элементомъ одного духа. А онъ именно представлялъ себѣ ихъ взаимное отношеніе въ такомъ видѣ. „Какое, говорилъ онъ, есть первоначальное тварей основаніе? Ничто. Воля вѣчная, возжелавъ облекти совершенства свои въ явленіе видимости, изъ ничего произвела все то, что существуетъ мысленно и тѣлесно. Сіи желанія воли вѣчной одѣлись въ мысленности, мысленности въ виды, виды въ вещественные образы". (1-е отд., стр. 19—20). Еще яснѣе развивается мысль о вѣчности и твор-чествѣ Духа въ слѣдующихъ словахъ самаго Сковороды. „Божественные мистагоги или тайноводители приписываютъ начало единственно точію Богу. Да оно и есть такъ точно, если
155
осмотрѣться. Начало точное есть то, что прежде себе ничего не имѣло. А какъ вся тварь родится и исчезаетъ, такъ конечно нѣчтось прежде ея было и послѣ ея остается. И такъ, ничто началомъ и концомъ быть не можетъ. Начало и конецъ есть то же, что Богъ или вѣчность. Ничего нѣтъ ни прежде ея, ни послѣ ея. Все въ неограниченных своихъ нѣдрахъ вмѣщаетъ. И не ей что-либо, но она всему началомъ и концомъ. Начало и конецъ есть по мнѣнію ихъ то же. И точно такъ есть, если разсудить. Вѣчность не начинаемое свое и послѣ всего остающееся пространство даже до того простираетъ, чтобъ ей и предварять все на все. Въ ней такъ, какъ въ кольцѣ. Первая и послѣдняя точка есть та же, и гдѣ началось, тамъ и кончилось... Сіе правдивое начало вездѣ живетъ. Посему оно не часть и не состоитъ изъ частей, но цѣлое и твердое, затѣмъ и не разоряемое; съ мѣста на мѣсто не переходящее, но единое, безмѣрное и надежное. А какъ вездѣ, такъ и всегда есть. Все предваряетъ и заключаетъ, само ве предваряемое, ни заключаемое (2-е отд., стр. 256). И такъ, вѣчность Бога абсолютна; матерію же Сковорода называетъ вѣчною въ томъ смыслѣ, что она, будучи создана Имъ, составляешь постоянный необходимый Его аттрибутъ.
Цѣлью человѣческой жизни является внутреннее самопознаніе и Богопознаніе; но оба эти процесса сводятся къ одному— Богрпознанію. Познать Христа прежде всего можно въ Библіи, но не только въ новомъ, а и ветхомъ Завѣтѣ: кто знаетъ Моисея, тотъ знаетъ Христа; мало того, кто хорошо позвалъ себя самого, тотъ уже узналъ и Христа; а узнавъ Его, мы и преобразимся въ него, ибо уничтожимъ въ себѣ все мертвенное, тленное. Проникнувъ въ самый центръ своего сердца, мы стираемъ тамъ истиннаго Богочеловѣка. Ко внутреннему самопознанію приводить насъ Библія. „Страхъ Божій вводить во внутреннюю Библіи завѣсу, а Библія, тебе-жъ самого взявъ за руку, вводить въ твой же внутренній чертогъ, котораго ты отъ роду не видывалъ". И такъ Богопознаніе приводить насъ къ самопознанію, и ыаоборотъ, исходя изъ самопознанія человѣкъ приходить къ Богопознанію, ибо въ каждомъ изъ насъ есть Богъ
8
,Богъ во плоти и плоть въ Богѣ, но не плоть Богомъ, ниже Богъ плотію". Богопознаніе необходимо даже для міропознанія: для истиннаго познанія земнаго нужно познаніе вѣчнаго. „Начало премудрости разумѣти Господа". Такимъ образомъ источники міропознанія, самопознанія и Богопознанія (т. е. тѣхъ трехъ міровъ, о которыхъ говорилъ выше Сковорода) сходятся другъ съ другомъ, что и понятно: они имѣютъ общую основу— начало вѣчности.
Говоря о средствахъ познанія, которыми пользовался Сковорода, необходимо помнить, что онъ старался сочетать разумъ и вѣру. Разумъ долженъ стремиться къ отысканію истины, которая не дана человѣку Богомъ, а постепенно открывается имъ, составляя и высшую цѣль, и вмѣстѣ съ тѣмъ истинное наслаж-деніе для всякаго человѣка. Сковорода высоко ставилъ эту че-ловѣческую мысль, съ ея безпрерывнымъ движеніемъ, съ ея вѣчными поисками за птицей-истиной. Объ этой птицѣ-истинѣ онъ сочинилъ такую басню. „Пустынникъ обиталъ въ глубо-комъ уединеніи. Онъ каждый день при восхожденіи солнца выходилъ въ пространный вертоградъ. Въ вертоградѣ жила прекрасная и черезъчуръ смирная птица. Онъ любопытно вгиралъ на чудныя свойства оныя птицы, веселился и тѣмъ нечувствительно провождалъ время. Птица, нарочно близко садясь, куражила ловлю его и казалась 1000 разъ быть въ рукахъ, но не могъ ее никогда поймать. Не тужи о семъ, другъ мой, сказала птица, что поймать не можешь. Ты станешь вѣкъ меня ловить на то, чтобы никогда не уловить, а только забавляться. Когда то приходитъ къ нему другъ его. По привитаніи завелась дружеская бесѣда. Скажи мнѣ, спрашиваетъ гость, чѣмъ ты въ дремучей твоей пустынѣ забавляешься? Я бы въ ней умеръ отъ скуки... Но пустынникъ: скажи, де, ты прежде, что тебе веселитъ въ общежительствѣ? Я бы въ немъ умеръ отъ грусти... Моихъ забавъ три родника, гость отвѣчалъ. 1-е) Оказываю по силѣ домашнимъ моимъ и чужимъ благодѣянія; 2-е) хорошее благосостояніе здравія; 3-е) пріятность дружескаго общежительства. А я, сказалъ пустынникъ, имѣю двѣ забавы: птицу и начало. Я птицу всегда ловлю, но никогда не могу ее поймать. Я имѣю
9
шелковыхъ тысячу и одинъ фигурныхъ узловъ, ищу въ нихъ начала и никогда развязать не могу. Мнѣ твои забавы, говорить гость, кажутся дѣтскими..і Но если онѣ невинны и тебе веселить сродны, я тебѣ прощаю. И оставилъ друга съ забавным его началомъ". (2-е отд., стр. 255—256).
Какое глубокое пониманіе здѣсь истины, доступной чело-вѣческому разуму съ ея относительными характером, служащимъ однако постоянным источником ея вѣчнаго поступа-тельнаго движенія! Какое глубокое преклоненіе перед нею, какъ самою высокою цѣлью человѣческой жизни!
Разуму, какъ средству познанія, Сковорода отводилъ первенствующее мѣсто въ познаніи всѣхъ трехъ міровъ—большого или космоса, малаго или человѣка, символическаго или Библіи; в этой послѣдней разумъ долженъ открыть болѣе глубокій, духовный смыслъ. Но на ряду съ разумомъ Сковорода отводилъ видное мѣсто и вѣрѣ, ибо только эта псслѣдняя могла познавать невидимаго Бога-Духа. Видѣть того Богочеловѣка, котораго мы являемся тѣнью, говорил Сковорода, можно только вѣрою. „Вѣра есть око прозорливое, сердце чистое, уста отверстая. Она едина видит свѣтъ, во тьмѣ стихійной свѣтящійся. Видит, любит и благовѣститъ его... Вѣра всю сію мимо текущую сѣнь, аки воду непостоянную, преходить" (2-е отд., стр. 55). Тамъ, гдѣ кончаются предѣлы разума, должна начаться вѣра: „если чего не понимаешь (въ Библіи), говорить Сковорода, закричи съ Варухомъ— какъ великъ домъ Божій! (рук. Израильскаго змія"). „Чего досягнуть не можемъ, говорить Сковорода въ другомъ мѣстѣ, не испытуймо. Понудить себе должно и дать мѣсто въ сердцѣ на томъ помянутому Бо-жію слову. Если его благодать повѣетъ на насъ, тогда все намъ простымъ и прямымъ покажется. Часто мелочей не разумѣемъ самыхъ мелкихъ. А человѣкъ есть маленькій мірокъ и такъ трудно силу его узнать, какъ тяжело во всемірной машинѣ начало сыскать. Затвердѣлое наше нечувствіе и заобык-лый вкусъ причиною есть нашея бѣдности. Раскладывай предъ слѣпцомъ все, что хочешь, но все тое для него пустое. Онъ ощупать можетъ, а без прикосповенія ничего не понимаетъ".