Ее новая последовательница и соперница, моложе ее, а следовательно, привлекательнее, согласилась на более низкое жалованье, имея более высокую степень выпускницы факультета Истории искусств. Она приехала еще до того, как Фанни покинула пределы Швейцарии. Фанни вынуждена была, к тому же, сама себя уволить (увольнение и принятие на работу входило в обязанности секретаря). Новую секретаршу звали Кэрол.

— Перспективы действительно так хороши, как говорится? — спросила у Фанни Кэрол.

— Я бы сказала, что перспективы действительно широкие, — уклончиво отвечала Фанни.

— Я буду иметь право сама принимать решения в вопросах искусства? — задала еще один вопрос Кэрол.

— Осмелюсь предположить, что может появиться такая возможность, — отвечала Фанни. Она в это время наблюдала, как рабочие монтировали подвеску для картины Джексона Поллока, которую от лица Клиффорда выторговывала для галереи Фанни. — Но я бы не советовала с этим торопиться, — добавила она.

Фанни уехала обратно к родителям в Сюррей. Она бросила все, что было у нее в это непродолжительное время — что? Любовь? Вряд ли! Скорее, любовно-деловое сотрудничество — итак, сотрудничество с Клиффордом. Все это было очень грустно, унизительно, больно. Что поделать: девушки, связывающие свою жизнь с искусством, должны быть готовы к лишениям. В том мире есть и деньги, и любовь, и красота; но все это лишь на вершине того мира. А на вершине — лишь мужчины. Да и где, укажите мне, мужчины не на вершине?

И еще один разговор, правда, в совсем иной стране.

— Ты не любишь меня, — упрекнул Саймон Корнбрук жену, как раз в то время, когда Фанни потеряла работу.

Выглядел он неважно: был бледен, его глаза за стеклами очков глядели с отчаянием. Да, Саймон — не красив, не высок и строен; но он умен, проницателен, добр и, как всякий обыкновенный муж, желает внимания и любви со стороны жены. Хелен с удивлением глядит на него: она не понимает, чего он хочет от нее теперь, когда она отдает все свои силы, все свое внимание маленькому Эдварду — и, тайком, памяти Нелл, которую она нянчит так же, как живого малого ребенка.

— Саймон! Конечно, я люблю тебя. Конечно! Ты ведь — отец Эдварда.

Да, это было не слишком тактично сказано. Но именно это она имела в виду.

— А Клиффорд — отец Нелл, я полагаю? — ядовито замечает Саймон.

Хелен вздыхает:

— Клиффорд — в другой стране, — напоминает она Саймону, — и, кроме того, мы с ним разведены. В чем дело, Саймон?

Нам-то достаточно хорошо известно, в чем дело.

Саймон понимал, что Хелен вышла за него из стремления к теплу, комфорту и ощущению безопасности, которые он мог ей дать — и дал. После того, как она столько перестрадала в разводе с Клиффордом, ей казалось, что все, чего она когда-либо пожелает от мужчины, и будет заключаться в этих стремлениях. Однако обманулась и она, не был удовлетворен и Саймон. Теперь ему нужен был ее эротический отклик, ее чувство — он желает, чтобы она думала о нем, а она думает лишь о младенце Эдварде, о погибшей Нелл — и о потерянном для нее Клиффорде.

Но она не думает о нем, Саймоне, и это Саймону хорошо известно. Они оба знают об этом, и не стоило Саймону задавать свой вопрос. Хелен склоняется над ребенком, чтобы не встречаться с мужем взглядом, и нежно воркует с ним. Но Саймон, не в силах совладеть с собой, поднимает рукой ее лицо — и наносит ей пощечину. Пощечина, конечно, не тяжела; это скорее способ вернуть жену к нему, в действительность. Однако она была, и теперь не простится. Он ударил женщину, свою жену, мать своего новорожденного ребенка, и она ничем не спровоцировала его и не оскорбила: просто спросила, в чем дело.

Саймон пробормотал какие-то извинения и уехал к себе в офис; там он наткнулся на некую Салли Аньес Сен-Сир, недавно пришедшую в их газету и считавшуюся блестящей молодой журналисткой. Так уж совпало, что как раз накануне удрученный Саймон так же неожиданно натолкнулся на нее в «Эль Вино» («Саймон?! Что ты тут делаешь? Ты ведь не бываешь в таких местах!»).

После этой встречи Саймон уехал к Салли Аньес домой; и, то ли он и в самом деле затронул в ней какую-то экзотическую струну, то ли она притворилась, что это так, поняв, что Саймон будет ей полезен, но Саймон нашел в ней то, что безуспешно искал и чего требовал от Хелен. Мы никогда не узнаем, как было на самом деле; Салли Аньес не расскажет нам, не рассказала она и Саймону.

Салли Аньес Сен-Сир! Да, ваш писатель и в самом деле озадачен таким поворотом событий…

Воскрешение в памяти

Но все эти перипетии взрослых взаимоотношений, несмотря на их боль, сложность и запутанность, все-таки вполне тривиальны в сравнении с внутренним миром ребенка.

Если бы только Хелен не была столь глупой и вздорной, если бы только Клиффорд не был так заносчив и нетерпелив, то они никогда бы не расстались; и Нелл росла бы между ними в мире и любви, и заняла бы в этом мире свое достойное ее, соответствующее ее натуре, место. Но, поскольку они не захотели поступиться своим самолюбием, то теперь мы увидим, к чему все они пришли.

Хелен в недоумении, что думать и как себя вести в связи с неожиданным любовным приключением Саймона, которое, конечно же, сразу появилось на первых полосах газет в скандальной хронике. Мало того, что полнокровная и энергичная Салли Аньес кажется ей маловероятной пассией Саймона, но Хелен обнаруживает, что она сама попросту ничего не чувствует: ни ревности, ни негодования. С исчезновением Нелл целый раздел эмоций как бы исчез для нее навсегда. Все ее эмоции теперь связаны лишь с сыном Эдвардом, но даже и эта любовь всегда настороже, будто и ее может унести ветром. Не подозревает об этом лишь сам Эдвард.

Клиффорд позвонил Хелен как-то раз из Женевы; Хелен была одна, счастливо и спокойно домовничала, читала, писала письмо матери — и только лишь слегка недоумевала, где может быть в этот час Саймон.

— Хелен? — произнес до боли знакомый, но давно не слышанный, такой чарующий, с хрипотцой, голос. И он сразу вернул ее из забытья, в котором она пребывала уже долгие месяцы, сразу пробудил в ней жизнь, боль — и ощущение несчастья. — Ты в порядке, Хелен? Вся эта ерунда, что пишут в газетах о твоем карлике…

— Клиффорд, — ответила Хелен, — тебе бы первому стоило знать, как стряпаются такие слухи. Мы с Саймоном вполне благополучны! А как там ты — с Труди?

— Отчего ты никогда на скажешь правду? — продолжил он. — Почему ты вечно лжешь?

И, еще не начав разговора, они опять стали ссориться. И так всегда. Он был внимателен и предлагал сочувствие, она отвергала его из гордости. Она ревновала его, а он злился. Она была оскорблена — и вновь, и вновь это все повторялось!

Опять порочный, заколдованный круг непонимания.

Да, Клиффорд был прав: в те дни она постоянно лгала. Она так тщательно избегала суровой правды о себе, что все маленькие правды оказывались выброшенными за борт. Если бы они с Клиффордом остались вместе и посмотрели в глаза правде о себе самых, то Хелен не лгала бы на каждом шагу, не была бы женщиной, которую так легко оказалось предать даже верному Саймону; а Клиффорд не был бы так жесток, так расчетлив и так мстителен по отношению к женщинам вообще, он не столь часто менял бы партнерш — и занялся бы скорее переделкой самого себя, чем перебором женщин.

Мужчины — большие романтики, не кажется ли вам? Они вечно ищут идеального партнера, вместо того, чтобы искать идеальную любовь. Они находят бесчисленные недостатки у своих возлюбленных (Конечно, они найдутся! Потому что кто не без греха?), в то время как главный недостаток — неспособность любить — сидит в них самих.

Вполне в характере Клиффорда было составлять список качеств и требований, предъявляемых к женщине, которая бы, по его мнению, действительно и навсегда устроила его. Она должна быть красивой, образованной, умной; не выше его ростом, полногрудой и длинноногой; знать несколько языков, увлекаться лыжами и теннисом; быть прекрасной хозяйкой, прекрасно готовить и быть начитанной; и так далее, и тому подобное.