Неисповедимым путем наши ожидания оправдываются, так или иначе, и мы чувствуем момент, когда это случается. То есть, когда мы предчувствуем что-то хорошее, это скорее всего и случится. Зато уж если нам кажется, что вот-вот обрушится потолок, то это случается обязательно.

И это чувство, несомненно, было у Артура Хокни и скорее всего, благодаря ему Артур Хокни преуспел в своей профессии; и именно поэтому «Транс-континентал брокерс» платила ему так много — и не слишком следила за немногими его необъяснимыми отлучками. Например, когда он взялся за дело Хелен. Потому что такой человек, как Артур Хокни, конечно, был ценен тем, что он делал, а не тем, кто он был.

Просто предположения

Артур Хокни стоял по щиколотку в воде залива, куда упал хвостовой отсек самолета. В руке он держал расписание отливов и приливов. Он вышел на проселочную дорогу, ведущую на Лозерк-сюр-Манш, и представил себе, что идет в компании трехлетнего ребенка. Он пришел в городишко, навел справки в банке: выявились смутные воспоминания служащих о мужчине с девочкой, который обменивал швейцарские франки на французские. Но никто не смог припомнить дату: может быть, мужчина появлялся в банке днями раньше авиакатастрофы; может быть, днями позже. Драматические события того дня: машины «скорой помощи», толпы корреспондентов и телеоператоров — все это смешалось в умах обитателей городка. Он сел на парижский автобус и попытался навести справки в районе автостанции в Париже: заходил в кафе и отели, связался с уголовными элементами для выяснения фактов и сведений, но это также не дало успеха. Итак, следы Нелл затерялись.

Артур подумал, что, возможно, для девочки лучше было быть умершей, нежели живой. Артуру слишком хорошо были известны судьбы затерявшихся детей; в особенности затерявшихся среди темного уголовного мира. Никто не мог ничего сообщить о маленькой светловолосой английской девочке.

От того, что газетам надоело обсасывать темы торговли детьми, эта торговля не исчезла как таковая: зло вообще не исчезает из мира. Его несчастная клиентка предполагала в своем неведении только два варианта: или Нелл жива, или мертва. То, что Нелл жива, означало для нее и то, что с ней все в порядке. И он не смел, не мог разубеждать ее в этом.

Возвратясь в Англию, Артур навел справки относительно профессии, поведения и контактов мистера Блоттона. Миссис Блоттон «швырнула» ему дверь в лицо. Он не понял это как признак ее соучастия, он оценил это как не прошедшее еще состояние стресса. Но местная полиция дала согласие на то, чтобы следить за домом Блоттонов. Интуиция подсказывала ему, что рано или поздно Эрик Блоттон вернется, дабы наложить хозяйскую руку на полученные женой два миллиона. Он предложил страховой компании «ZARA эйрлайнз», чтобы они тянули столько, сколько позволяет закон, с реальной выплатой денег, но отсрочка вышла бы в любом случае. Суды были завалены заявлениями и исками родственников погибших, и в то время существовал вполне объяснимый порядок рассмотрения исков в обратном алфавитном порядке: так что, пока дело дойдет до фамилии Блоттон, пройдет немало времени.

Но что Артур мог еще сделать для Хелен? Он встретился с ней тайно и ненадолго, в кофейне, и посоветовал ей принять разумный совет: жить для тех, кто рядом с ней, смирившись с мыслью, что Нелл больше нет на этом свете. Но ему показалось, что Хелен даже не слушала его. Она слышала лишь внутренний голос, не устававший повторять ей, что Нелл жива. Он не принял ее денежного чека, и не принял бы его в любом случае; да, и, по правде сказать, сумма была ничтожно мала. Хелен сэкономила ее на деньгах, отпущенных ей на содержание дома. Она даже и не представляла себе, насколько дорогим агентом он был: он не сказал ей.

Ему очень хотелось обнять ее — и защитить. Сама ее натура подставляла ее под удары судьбы; он страшился за ее будущее. Или же была другая причина, по которой ему хотелось удержать ее? Да, возможно, дело было совсем в другом.

Хелен допила кофе и собралась уйти. На прощанье она погладила его черную щеку своей белой ручкой и сказала:

— Спасибо. Я благодарна, что есть на свете такие мужчины, как вы.

— Какие — такие? — спросил он.

— Смелые, — ответила она. — Смелые, ответственные и добрые.

Она имела в виду, конечно, «в отличие от моего отца, в отличие от Клиффорда», но я должна с огорчением констатировать, что о Саймоне она вряд ли вообще думала как о мужчине.

Разговоры

Читатель, я чувствую, что должна пересказать вам несколько разговоров. Первый из них состоялся между Клиффордом Уэксфордом и Фанни, секретаршей и одновременно любовницей. Произошел он в том самом шикарном доме под Женевой, одновременно и элегантном, и роскошном, с великолепным бассейном, отражавшем голубизну неба и снежные вершины гор, с великолепными картинами по изысканно-бледным выкрашенным стенам (картины постоянно меняются: сегодня это эскиз лошади кисти Фринка, набросок «Мертвая собака» авторства Джона Лэлли, пейзажи Джона Пайпера и великолепная гравюра Рембрандта), с его изысканно-бледной кожаной мебелью.

— Клиффорд, — резко проговорила Фанни, — не смей обвинять Хелен в смерти Нелл. Это ты затеял похищение ребенка. Это из-за тебя девочка оказалась в самолете. Если кто-то и виноват в этой смерти, то только ты!

Фанни была раздражена, разочарована — и имела на то основания. Во-первых, Клиффорд не счел нужным даже скрывать от нее, что он просит ее сопровождать его в Швейцарию только для того, чтобы нянчить его ребенка. Во-вторых, начиная с того ужасного дня авиакатастрофы Фанни была вынуждена принять на себя роль няньки для самого Клиффорда, и утешать его в горе и отчаянии, которые действительно были глубоки. В-третьих, она была вынуждена еще и выполнять его собственную работу, так как от тоски он запил и временами бывал не в силах принимать решения. А решения нужны были незамедлительно: в ближайшие пять месяцев должно было открыться отделение. Леонардос в Женеве, посвященное работам современных мастеров. Однако самих работ пока не было. Их предстояло выцарапать из рук беспечных обладателей за рюмкой спиртного, или купить по контракту, или выменять из художественных студий, а все это сулило долгие и скучные хлопоты, в особенности связанные с вопросами страховки; и это требовало великой ответственности в решениях: эту картину выбрать или ту? Именно эти решения приходилось брать на себя Фанни от имени Клиффорда. И она брала на себя ответственность, и принимала неплохие решения, и тянула этот воз; а вот теперь, когда он пришел, наконец, в себя, он не доверяет ей в простейшем вопросе — в составлении каталога вернисажа. Фанни была в ярости. И пусть он обнимает ее по ночам, пусть шепчет ей ласковые слова, она уже не могла на них реагировать.

— Ты самовлюбленный, скупой и тщеславный эгоист! — кричала ему Фанни, та самая Фанни, которая всегда была выдержанна и мягка. — Ты меня совсем не любишь!

— И не любил никогда, — парировал Клиффорд. — Думаю, мы устали друг от друга. Не лучше ли тебе уехать?

Это был неожиданный оборот для нее: без сомнения, то был конец их связи. Она собралась. Она надеялась, что он бросится за ней. Он и не подумал.

На следующее утро в газете появилась фотография Клиффорда в ночном клубе под руку с Труди Бэйерфут, кинозвездой и автором бестселлера. Фанни пожалела о содеянном и о своей самонадеянности; ведь она могла бы предположить об их связи, не однажды слыша телефонные звонки от Труди за последнюю неделю.

Другой разговор произошел там же в Женеве, в офисе Леонардос, в новом, холодном, мраморном особняке. Фанни сидела за своим рабочим столом и мысленно боролась с унижением и горем.

Вошел Клиффорд. Она понадеялась, что он вошел, чтобы извиниться.

— Вы все еще здесь? — холодно спросил он. — Я понял, что вы уезжаете.

Таким образом, Фанни потеряла не только любовника, но и работу, а также то, что Фанни принимала за любовь.